БЕСЕДА ПЕРВАЯ

О древней науке риторике;

о трех стилях в российском языке; о высоком и низком

Понятие о слоге или стиле как особой разновидности речи зародилось в недрах античной поэтики и риторики. Филологи и теоретики ораторского искусства Древней Греции и Рима чаще всего применяли логический способ определения двух видов речи, противопоставленных друг другу по своим качествам, и третьего, занимающего место между ними,- вида смешанного. Так, Марк Фабий Квинтилиан (около 35 - 95 гг. н. э.) писал о том, что с давних времен различали три слога, каждый из которых приписывался одному из древних центров греческой культуры (Малая Азия, Аттика со столицей Афинами, остров Родос). Азиатский слог - "высокопарный", он почитался из-за своего многословия "надутым и пусторечивым"; аттический, не терпящий ничего излишнего и пустого,- "краткий, чистый, сильный"; родосский, смешанный из аттического с чужестранными: "хотя несколько тяжел и медлен, однако не без важности; его можно уподобить не источнику прозрачному, и не потоку мутному, а тихому озеру".

В риторике Квинтилиан выделял три рода ораторской речи в соответствии с различными их функциями: низкий (тонкий), употребляемый "для изложения дела", средний - "для снискания благодарности в слушателях или для утешения сильных чувствований", высокий (сильный) - "для возбуждения страстей". Каждый род речи отличался от других употреблением специальных риторических приемов: "Для изложения же потребна острота и точность, для снискания благодарности и примирения кротость, для возбуждения страстей сила. Итак, слог тонкий имеет особенное действие в повествовании и приводе доказательств; так что независимо от других качеств, он сам собою бывает для сего достаточен. Средний род будет наполнен более метафорами, украшен фигурами, пленяет удачными отступлениями, благоприличием выражений и изяществом мысли: он течет тихо,

подобно прозрачным водам реки, коей берега с обеих сторон осеняются зеленеющими лесами. Слог же сильный увлекает слушателей против их воли: быстрые порывы принуждают следовать невольным впечатлениям; он как стремительный поток, уносящий с собой самые камни, расторгающий мосты и всякие преграды, обращает умы туда, куда сила его устремляется".

В трактате Цицерона "Об ораторе" читаем: "Красноречивым будет тот, кто на форуме и в гражданских процессах будет говорить так, что убедит, доставит наслаждение, подчинит себе слушателя. Убеждение вызывается необходимостью, наслаждение зависит от приятности речи, в подчинении слушателя - победа. Сколько задач стоит перед оратором, столько и родов красноречия: тонкий род в доказательстве, средний в услаждении, бурный в подчинении слушателя. В последнем проявляется вся сила оратора".

Не только в античную эпоху, но и в период средневековья и последовавшего за ним европейского Возрождения, логический принцип определения трех видов речи господствовал в риторике. А риторика входила в круг основных наук, в течение многих веков она была обязательным предметом школьного обучения.

На Руси имели широкое хождение разнообразные сочинения по риторике. Часто их создавали по древним образцам или переводили с греческого, латинского, польского. Во многих списках дошла до нас, например, "Риторика", составленная вологодским епископом Макарием в 1617-1619 гг. Автор называет риторику "сладкогласием или краснословием" за то, что она "красовито и удобно глаголати научает". В то время как нерасчлененная тогда наука естествознание, называемая диалектикой, "простые дела показует, сиречь голые", "риторика же к тем делам придает и прибавливает силы словесные".

Макарий определяет "роды речей" функционально: "научающий", то есть применяемый в обучении, "судебный" - в судебной полемике, "рассуждающий" - в деловых советах, "показующий" - при восхвалении или порицании. Однако классификация "речей" по связи с тематикой и целью высказывания уступает место традиционной логической схеме "трех родов глаголания", когда автор пытается описать стилистическую систему языка. "Род смиренный" (низкий) "не восстает над обычаем повседневного глаголания" - это речь простого народа. Напротив, "род высокий", полный метафор и риторических фигур, "показует украшение глагола". А между ними - "род мерный". Фактически в этой и позднейших риториках XVII - начала XVIII в. речь украшенная противопоставлялась неукрашенной; а "мерный род гла-голания" - просто вид речи, украшенной в меру.

Стилистические теории того времени ограничивались тем, что выдвигали общие требования к речи (тексту). Они не были подкреплены рассмотрением конкретного языкового материала. Как бы само собой разумелось, что высокий род речи должен быть связан с книжной церковнославянской традицией. Дело в том, что на Руси до самого конца XVII в. не только языком богослужения, но также и школьного обучения (оно было исключительно церковным), языком значительной части литературы был церковнославянский.

В русской редакции церковнославянский представлял собой подвергшийся определенному влиянию живой древнерусской речи письменно-литературный старославянский язык. А старославянский в своей основе был одним из южнославянских языков, его иногда называют древнеболгарским. На этот язык в IX - X вв. создатели славянской азбуки братья Кирилл (Константин) и Meфодий и их моравские, болгарские, сербские и древнерусские ученики и последователи переводили с греческого богослужебные книги и сочинения древних авторов; затем на нем (уже в соответствующих редакциях) писали также оригинальные произведения. Через этот международный литературный язык славянских народов в древнерусскую речь проникли многие заимствования из языков богатейшей античной культуры - греческого и латинского.

Первоначально очень близкий по своему строю к древнерусскому, церковнославянский со времени своего распространения на Руси изменился мало, в то время как живой русский язык развивался, претерпевая значительные изменения.

Церковнославянский не был единственной формой письменной речи на Руси. Наряду с ним употреблялся древнерусский письменно-литературный язык, возникший на основе живой речи. Он издавна применялся в деловой письменности, на нем были написаны многие выдающиеся произведения древнерусской литературы, преимущественно светского содержания. Он подвергался влиянию церковнославянского языка, однако не смешивался с ним; употреблялся, например, в XVII в. в жанрах демократической сатиры, в очень развитом уже к тому времени делопроизводстве, в дипломатической, деловой и частной переписке и т. д. Академик В. В. Виноградов, подчеркивая исконную близость старославянского и древнерусского языков, а также их общую судьбу в истории русской речевой культуры, считал, что в Древней Руси существовали не два разных литературных языка, а два типа литературного языка: книжнославянский и письменно обработанный народно-литературный.

Русское письменное двуязычие, просуществовавшее до XVIII в., было явлением своеобразным, но не исключительным: в странах Западной Европы в течение всего Средневековья в качестве письменного языка использовался главным образом язык, еще более далекий от живой народной речи,- латинский.

С образованием русского национального языка область применения "чистого" церковнославянского языка резко сужается. В письменной речи двуязычие уступает место стилистическому размежеванию в пределах единого письменно-литературного языка. А в устной речи еще с конца XVI в. постепенно складываются единые общерусские разговорные нормы на базе говора Москвы. Эти процессы были важны для позднейшей судьбы русского языка. Их сложность, а также противоречивость перемен находили свое отражение в науке о стилях русского языка в течение всего XVIII и начала XIX в.

В работах известного писателя и просветителя Петровской эпохи Феофана Прокоповича "О поэтическом искусстве" и "Об искусстве риторики", писанных на латинском языке, а также и в других его произведениях античная и средневековая традиция отчасти приспосабливается к условиям нового времени: развитию светской литературы и просвещения.

Прежде всего важно было отделить обработанный литературный язык от "вульгарной" речи, нелитературной. Основу литературного языка Прокопович видит не в мертвом языке богослужебных книг, а в "просторечии" - этот термин он неоднократно упоминает в своих педагогических сочинениях. Правда, "просторечие" у Прокоповича и его современников - это еще очень пестрая смесь из устарелых книжнославянских форм с отдельными вкраплениями форм народной речи и новейших заимствований из западноевропейских языков.

Три стиля литературного языка в теории Прокоповича по традиции различаются употреблением разнообразного вида украшений, соответствующих предмету изложения - возвышенному или обыденному; каждый стиль применяется в определенных литературных жанрах. Например: "средним стилем описываются исторические события... Этот род речи не должен быть ни высоким, ни низким, а потому в нем будут встречаться не слишком утонченные суждения, слова приятные, изящные, метафоры частые, но неназойливые и обусловленные соответствующим предметом речи". О применении низкого или "простого" стиля Прокопович пишет: "Комедию следует писать в простом, деревенском, простонародном стиле соответственно тому, какие в ней действующие лица". Все примеры, иллюстрирующие теорию Прокоповича, были взяты им из произведений античных авторов, так как только мертвые классические языки с их видимым отсутствием внутренних противоречий давали идеальные образцы для формально-логической стилистической теории.

Ни Прокопович, ни другой выдающийся писатель и филолог XVIII в., В. К. Тредиаковский, не преодолели еще представления о неизменяемости, статичности литературного языка. А этим качеством на русской почве обладал лишь язык церковнославянский, только его застывшие и устарелые формы. Еще в 1748 г. в "Разговоре между чужестранным человеком и российским об орфографии" В. К. Тредиаковский утверждает, что "российский наш язык имеет одну, во всем распространении своем, природу со славянским" (имеется в виду церковнославянский). В действительности такое утверждение оснований не имело. Как крупный поэт и теоретик поэзии Тредиаковский в трактате "Новый и краткий способ к сложению российских стихов" (1735 г.) указывал, во-первых, на многочисленные случаи расхождения "российского" и "славянского" в лексике и грамматике, а во-вторых, на необходимость в российском стихосложении "держаться общего употребления". Значительная часть вариантов, одинаково допускаемых Тредиаковским, сохранилась до XIX в., а иногда и до наших дней, например: болото и блато, молодой и младой, или и иль, хотя и хоть и др.

Только М. В. Ломоносовым в полной мере была осмыслена роль "славенского" (старославянского) языка в истории русской письменно-литературной речи, определено место старославянизмов в стилистической системе русского национального литературного языка.

М. В. Ломоносов впервые в мировой науке применил сравнительно-исторический метод к изучению родственных по происхождению славянских языков. Он указал также на существование в древнерусской письменности двух традиций. К одной, церковнославянской, он относил книги религиозного содержания, к другой, исконно русской,- летописи, древнейшие княжеские договоры и своды законов.

К описанию русского литературного языка М. В. Ломоносов применил классическое учение о трех стилях. Однако его теория "трех штилей" получила совершенно новое, историческое объяснение и опиралась на первое научное описание словарного состава и грамматического строя русского языка. Академик А. И. Соболевский писал: "Ломоносов понял, что соединение церковнославянских элементов с вульгарными русскими в литературном языке не может звучать приятно для человека с развитым вкусом, и потому устранил это соединение. Он воспользовался живым русским языком, тем русским языком, которым говорили при царском дворе и в лучшем обществе того времени, но, где было нужно, облагородил его, возвысил и украсил прибавлением тех элементов литературного церковнославянского языка, которые вошли в него из церковных книг". Ломоносов, по мнению Соболевского, "пожелал совместить старину и новизну в одно гармоничное целое, так, чтобы друзья старины не имели основания сетовать о крушении этой старины, а друзья новизны не укоряли в старомодности".

"Российская грамматика" (1755 г.), "Предисловие о пользе книг церковных в российском языке" (1757 г.), две "Риторики" и другие филологические сочинения Ломоносова содержат стройную теорию литературного языка и его стилей. По стилистическим признакам здесь охарактеризованы основные разряды русской лексики, виды произношения, большое число морфологических форм и видов предложений.

Интересна предложенная Ломоносовым классификация "речений" (слов) по происхождению, употребительности и как следствие - по стилистической окраске, Эта классификация служит основанием, во-первых, для определения границ литературного языка, главным образом его письменной формы, и во-вторых, для выделения в литературном языке "трех штилей".

Неприемлемыми для русского литературного языка Ломоносов считал старославянизмы "весьма обетшалые", то есть устаревшие, неупотребительные и непонятные русским (например: обаваю "заклинаю, заговариваю", рясны "ожерелье, украшение" и т. п.), а также "презренные слова", то есть вульгарные.

В целом отрицательным было отношение М. В. Ломоносова к иноязычным заимствованиям. В литературный язык могли войти лишь те из них, которые "в такое пришли обыкновение, что будто бы они сперва в российском родились", то есть хорошо усвоенные и действительно необходимые. Ломоносов писал: "...Старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного славянского языка купно с российским отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков".

Ядром словарного состава литературного русского языка Ломоносов считал "славенороссийские речения" - слова, одинаково употребительные как в "славенском", так и в "российском": бог, слава, рука, ныне, почитаю и т. п. По происхождению это слова праславянского языка, сохранившиеся в старославянском и в русском. Благодаря своей употребительности и в книжно-письменной, и в разговорной речи, они составляют, пользуясь современной терминологией, пласт межстилевой нейтральной лексики.

Ко второй группе отнесены усвоенные русским языком старославянские слова, "речения", "кои хотя обще употребляются мало, а особливо в разговорах, однако всем грамотным людям вразумительны, например: отверзаю, господень, насажденный, взываю". Выделением этой группы слов было положено начало разработке проблем стилистической окраски и стилистически ограниченной в употреблении лексики.

К третьей группе принадлежали слова, "которых нет в остатках славенского языка, то есть в церковных книгах, например: говорю, ручей, который, пока, лишь". Именно здесь, среди слов, возникших на протяжении самостоятельного развития русского языка, находились смысловые соответствия "славенеким речениям", лишенные "высокой" стилистической окраски.

"Высокий штиль" у Ломоносова - это такая разновидность языка, в которой наряду с нейтральными "елавенороссийскими речениями" широко употреблялась стилистически окрашенная старославянская лексика. Высоким стилем следовало писать героические поэмы, оды, торжественные речи.

"Посредственный", или "средний штиль" составлялся из "речений", которые "больше в российском языке употребительны", хотя "с великой осторожностью" в нем могли также использоваться старославянизмы. В среднем стиле "должно наблюдать всевозможную равность, которая особливо тем теряется, когда речение славенское положено будет подле российского простонародного". Средний стиль рекомендовалось применять во всех театральных сочинениях, в большей части поэтических жанров, а также в научной и исторической прозе.

Наконец, низкий стиль языка составлялся из слов исконно русских, мог смешиваться иногда со средним стилем, "по рассмотрению" в нем употреблялись также "простонародные низкие слова". Литературными жанрами, которые соответствовали низкому или "простому" стилю, были комедия из простонародной жизни, увеселительная эпиграмма, лирическая песня, им также следовало писать дружеские письма.

Язык конкретного словесного произведения XVIII, в. регламентировался правилами, особенно строгими в ведущих жанрах литературы классицизма, то есть в пределах высокого стиля. Писатель-классицист прежде всего оценивал предмет описания, затем в соответствии с важностью, значительностью предмета выбирал жанр; а сделав выбор, он должен был "составлять" произведение по рецептам соответствующего стиля, "держаться" стиля, соблюдать "равность" в изложении.

Долго еще после Ломоносова учебники, вроде "Практической русской грамматики" Н. И. Греча (1827; 2-е изд. 1834), многочисленные пособия по риторике предписывали строгие правила трех стилей. Но в живом употреблении, в системе языка, в литературной практике лучших писателей уже в конце XVIII - начале XIX в. система трех стилей разрушилась.