Герои заявляют о себе

В художественной литературе стилизация встречается сплошь и рядом. От умения пишущего стилизовать, например, речь своих героев во многом зависит его мастерство. Прекрасные образцы такой речевой стилизации оставили нам многие деятели русской литературы. Приведем несколько примеров из произведений писателя последней трети прошлого века А. И. Эртеля. В его произведениях много действующих лиц, принадлежащих к различным сословиям тогдашней России, начиная от дворовых слуг и кончая высшей аристократией. Но речь каждого из них наделена автором такими чертами, которые присущи только тому или иному персонажу как представителю определенной социальной прослойки. Вот как рассуждает слуга-повар о милых его рабьей душе временах крепостничества и о новых людях-разночинцах:

"- Аль опять соус кырпадин приготовить, - сдерживая негодование, говорил Лукьян, - мы это можем, Надежда Аверьяновна!.. Мы это все можем: славу богу, к аглицком клубе воспитывались... Только каким же Теперича манером гольтепа этот самый карпадин слопает?.. Обидно-с!

- Нет, уж ты постарайся, - произнесла Надежда, - их сиятельство припожалуют. А уж с ним и не скажу Кебе кто - миллионщик какой-то.

- О господи, - в преизбытке усердия воскликнул повар, - аль мы не понимаем, Надежда Аверьяновна! Ужели мы не понимаем - ежели граф аль миллионщик какой-нибудь к примеру, и вдруг - гольтепа в сапожищах... Оченно мы это понимаем! - и добавил с грустью: - А... Времена!.. Бывалоче, какой управитель Исай Дормедоныч - может, сколько народу от него пострадало, - и тот - стоит себе, бывалоче, у притолоки за спиной суставчиками перебирает... А барин-то кричит, да гневается, да подойдет эдак: "Дышать не смей, такой-сякой, анафемский сын!"... Вот оно что было". ("Волхонская барышня")

Как в зеркале, отражается в речи повара Лукьяна его холопья угодливость. Ему кажется кощунством сказать о себе "я", он предпочитает самоуничижительное "мы". Он не упускает случая ругнуть гостя-разночинца, назвать его гольтепой, чтобы доказать свою лакейскую преданность хозяевам. Это проявляется и в почтительном мы воспитывались в аглицком клубе - ведь вот как господа, добрые да чуткие, - воспитали человека! Можно подумать, что Лукьян с барином развлекался в клубе, а не прислужничал ему там. А сколько рабьей почтительности в глаголе гневаться, хотя речь идет просто-напросто о самодурстве старого барина. Даже о своих холопьих чувствах Лукьян боится сказать во весь голос и тем самым вроде как встать на один уровень с господином. Он высказывается вполголоса - обидно-с, и эта частичка с как нельзя лучше говорит сама за себя.

И служба в Петербурге наложила отпечаток на речь повара. Откуда бы ему знать об "аглицком клубе" и "соусе кырпадине", с которыми он там познакомился, но названия которых так и не научился правильно произносить. Впрочем, "столичная" жизнь не очень-то обтесала Лукьяна. Не может он все-таки обойтись без простонародных слов и выражений, как ни открещивается от своего сословия. В его речи так и мелькают: аль, теперича, каким манером, слопать, ужели, миллионщик, гольтепа, сапожищи, оченно, суставчиками перебирать, эдак.

Теперь посмотрите, как изъясняются между собой купцы-компаньоны по аренде помещичьей усадьбы:

"- У, разбаловал ты народишко! - сказал Колодин. - Что такое, бунт? А не хочешь в шею, и притом без копейки? Я бы их (крестьян), сволочей, замаял... Я бы их научил бунтовать.., Я бы из них жилы повытянул, а не токмо давать поблажку! Ишь светлынь какая... Где это видно, с эстих пор отпущать? Я тебе прямо, кум, говорю: хоша ты и обконтрачил не вмешиваться, но во всяком разе деньги компанейские. Я за свои деньги глотку перерву. Ты это заруби...

- Не вполне резонно, кум Егор, - уклончиво ответил Илья Евдокимович. - Держим и мы до сумерек: Но в рассуждении праздника им, дуракам, давно следовало отпустить. Тяни, да не натягивай. Ну-ка, свернем на афту дорогу, я тебе грызовой подсолнух покажу. И что ты потускнел? Аль воронежский климат касательно полировки крови и циркуляции вещества не право- способствует, а? Ха-ха-ха!

- Потускнеешь. Торговлишка подлая. Польстился я на твое заведение, а вышло - дурака сыграл. Народишко отощал: в долг да без денег норовит. Распустили поганцев на слабых-то вожжах... Черт!" ("Смена")

Купцы эти, и Колодин и Илья Евдокимович, тоже выходцы из крестьян, разбогатевшие на торговле и махинациях. Поэтому в их речи также немало простонав родных слов и выражений: замаять, давать поблажку, светлынь, с эстих пор, отпущатъ, хоша, обконтрачить, во всяком разе, эфто, зарубить, потускнеть. Но не в пример Лукьяну, который, во всем подражая хозяевам, старался выражаться "деликатно", не прибегая к грубым словам, ограничиваясь намеком (такой-сякой), купцы не стесняются в выражениях. С их уст так и сыплются угрозы (хочешь в шею; я бы их научил; я бы из них жилы повытянул, глотку перерву), а то и откровенная брань (сволочи, дураки, торговлишка подлая, народишко, поганцы, черт). Такие уж у них натуры невыдержанные, грубые, не желающие признать никаких законов - кроме закона барыша.

Но кое-чему и они научились, сталкиваясь с "образованным" дворянским сословием, которое постепенно стали вытеснять. Нахватались они книжных словечек а не знают, сердешные, что с ними делать. И плетет словеса Илья Евдокимович, подтрунивая над своим компаньоном, сплетает из них такие узоры, что и по, пять трудно порою, что он хочет сказать (в рассуждении праздника; воронежский климат противодействует касательно полировки крови и циркуляции вещества).

Интересна в этом отношении также псевдообразо, ванная речь молодого учителя из крестьян, только что окончившего семинарию. "Говорил он курьезно. Так, вместо того, чтобы сказать: Погода сегодня хорошая, он говорил: "Сегодняшний день в атмосфере замечается благорастворение", и вместо согласен - "солидарен", вместо надеюсь - "имею в надежде" или "имею в идеале", лицо называл "физиогномия", прогресс - "прогрессивность" и до слабости любил вставлять слова: "абсолютно" и "рационально" ("Карьера Струкова").

Но совсем иная манера высказываться у книгочия и богоискателя Алеши. Он проштудировал массу литературы по вопросам религии, воспринял различные взгляды на некоторые явления и любит пофилософствовать. Его речь обильно пересыпана церковнославянскими словами и выражениями. Современному читателю многие из них просто непонятны:

"- Читал я книгу и прочитал сицевое (следующее): человецы аки (как) тимпаны (барабан): изыдо из тимпана зук (звук), агда ударят, и безгласен есмь, егда ударяющий потщится (захочет) уйти и повесить тимпан на древе. И подлинно. А мудрость не в том. Мудрость, сестра Агафья, сама по себе зук дает. Душа, упоенная мудростью, - тимпан дивный зело (очень) а пречудный, в онь (в него) же ударяет не так, что сосед али чужой разум, а вот кто!" ("Смена")

Приведем еще образцы стилизации речи двух представителей дворянства. Один из них генерал, старик, молодость которого прошла в царствование Николая I и который сохранил почти в неприкосновенности манеру выражения тех времен. Сам автор об этом пишет так:

"Основанное "либералами" и оттого еще уцелело, что среди "кадыков" (реакционеров-помещиков) пользовался огромным влиянием Василий Юрьевич Гневышев. Как и подобает семидесятилетнему старцу, да еще губернатору времен Николая Павловича, Гневышев был заявленный сторонник быстроты, натиска, ежовых рукавиц, административных междометий и молниеносных мероприятий. В грамоте был неискусен, писал "чтоб" вместо "чтобы", говорил "эфтот" вместо "этот". "Либералистами" называл одинаково: крайних революционеров и местного прокурора, журналиста Краевского и известного церковного оратора..." ("Смена")

Теперь послушаем немного самого старца генерала, его высказывание в земстве об учительской семинарии:

"- Раз высочайше приказано благовременным извлечь российский народ из недр невежества, мы вопреки сего не токмо не смеем возражать, но наипаче должны способствовать. Сия тож наша первая обязанность. Дух же зловредный надлежит изгонять неослабным наблюдением, избегая, однако, сикофантов и алармистов".

Старик Гневышев пережил свою эпоху, и многие слова у него древние, вышедшие из живого употребления: благовременно, токмо, наипаче, сия, сикофанты, алармисты, либералисты. Генерал - убежденный монархист и, подражая покойному императору, не может не употреблять "административных междометий", почтительнейшее высочайше приказано, сильных выражений в адрес неугодных ему "либералистов" (дух же зловредный надлежит изгонять). Но будучи, как и многие вельможи николаевских времен, "в грамоте неискусен", употреблял просторечия (чтоб, эфтот и т. п.) и даже, видимо, считал это шиком.

А вот образец речи дворян другого типа. Она принадлежит владельцам старинного дворянского гнезда, уже теряющим в послереформенной Руси свою власть. Они получили современное образование и воспитание, какое полагалось иметь людям их круга. Но они пребывают в бездействии, ибо считают какой бы то ни было общественный труд зазорным для себя. Круг их интересов сводится к сохранению милых помещичьему сердцу традиций, дворянских привычек, старинных понятий о чести и морали. Послушаем же, о чем они говорят:

"- Облепищев (граф) прислал телеграмму, - сухо сказал он (владелец усадьбы Волхонский), - завтра приедут, - и немного помолчав, добавил: "Тебе приятно будет, если всякая canaill (каналья, франц.) будет указывать на тебя пальцами?

- Почему, папа? - равнодушно спросила Варя.

Алексей Борисович пожал плечами.

- Вы ужасно наивны, m-lle, - сказал он, - я думал, что только в институтах выделывают девиц, воображающих, что французские булки прямо на нивах родятся.

- Но что такое?

- Как "что такое"! - вспылил Волхонский, -- сегодня мне с такой гадкой осторожностью заявил кучер Никитка, что ты направилась в село с этим... как бишь его?.. Милая моя, если apres nous le deluge (после нас хоть потоп, франц.), - что, в сущности, и справедливо, - то пока мы живы - то не deluge, и потому никаких нет резонов, чтоб различные хамы пальцами на нас указывали. Мы не в долине Баттюэков и не в Белон Арапии". ("Волхонская барышня")

Трудно скрыть дворянам презрение к народу, отсюда в их речи соответствующие эпитеты в адрес простых людей: каналья, хамы. Если своего кучера Волхонский еще называет по имени, хотя и с уничижительным суффиксом -ка (Никитка), то имя приезжего разночинца- народника он вообще не считает нужным запоминать (с этим... как бишь его). Зато французские слова Волхонский употребляет к месту и не к месту: canaille, m-lle, apres nous le deluge. He забывает он подчеркнуть и свою начитанность (Мы не в долине Баттюэков и не в Белой Арапии).

У многих советских писателей можно тоже найти образцы мастерской стилизации речи действующих лиц. Речь деда Щукаря, например, мы узнаем, наверное, среди тысячи других:

"И вот пришла ко мне эта великая мысля насчет выделки собачьих шкур - я двое суток подряд не спал, все обмозговывал: какая денежная польза от этой моей мысли государству и, главное дело, мне получится? Не будь у меня дрожания в руках, я бы сам написал в центру, глядишь, что-нибудь и клюнуло бы, что-нибудь и вышло бы мне от власти за мое умственное усердие".

Можно взять любое другое рассуждение этого шолоховского героя. И везде мы увидим, как в нескольких репликах писатель умеет передать и ребячество Деда Щукаря, и его балагурство, и его малограмотность. А как скучно читать произведения таких авторов, у которых действующие лица - независимо от их возраста, образования, профессии - говорят одинаковым языком, либо отточенно-литературным, либо нарочито сниженным!