Мы=я?

Стало уже злой насмешкой над незадачливым последним русским царем его напыщенное "Мы, Николай II...", которым он обычно начинал свои указы. Этим как бы подчеркивалась необыкновенность личности монарха, важность документа, торжественность момента. Но царей у нас давно нет, а вот "царские" замашки кое у кого остались. Вот одна из возможных сценок: "Директор (школы) поднял обе руки, замахал ими и прокричал одно только слово:

- Уходите!

- Учтем, - сказал гражданин Прыщ. - Голос общественности выгоняете... Совесть народа! Прекрасно. У нас и в Москву дорога известна. Мы и в облоно знаем путь" ("Крокодил", 1958, № 32).

Кто этот гражданин Прыщ? Может быть, отпрыск Царствовавшей фамилии? Отнюдь нет. Дело обстоит куда проще. Гражданин Прыщ - обыкновенный кляузник, который пытается говорить от имени общественности. Такой кляузник прекрасно знает, что его "я" имело бы мало веса. А вот "мы" - это другое дело. Это уже вроде "я" и не "я", и не только "я". А, может быть, "я", но под увеличительным стеклом, нечто большее, чем просто "я", нечто устрашающее.

А вот другая сценка: "Но тут в разговор снова вмешалась Людик. Подбоченившись, она подошла к столу и прогудела:

- Это кто саботажник? А? Это вы нам такое?!

- "Нам!" - повторил я про себя. - А какое, собственно, она имеет право на это "нам"?

Слово "мы" имело в устах Людика особое значение. "Мы" - это были она и Кондаков, все его подчиненные и начальники. "Они" были для Людика не просто местоимением. В этом слове заключалось понятие. Этим понятием объединялись все, кто находился за границами ее мирка". (А. Ваковский "Дороги, которые мы выбираем")

Кто такая Людик? Жена одного из начальников стройки, снедаемая желанием быть везде и всегда "хозяйкой", "первой дамой". У нее свои представления о "нас" и о "них". "Мы" - это выдуманный мирок таких "первых дам", а бывает не только дам. За ним они прячут свою слабость, свою неосведомленность в каком-либо вопросе, свое желание навязать предвзятое мнение другим. Об этом хорошо пишет В. Кочетов в романе "Секретарь обкома". Вот как передает писатель спор между молодым декаденствующим поэтиком Птушковым и старым большевиком Черногусом:

"- Для таких, как я, и для себя, надо полагать - тоже, в том октябре вы завоевали право быть самим собой, право быть свободными в творчестве. Спасибо вам, конечно, за то, большое спасибо. Но сколько можно напоминать о благодеянии и попрекать нас этим?

- Да вы же, такие чижики, от чьего имени так гордо произносите эти слова: "мы", "нас", - кто вы. К нам, в наш лекторий при музее, ходят тысячи молодых людей. Они вам, пожалуй, от их имени рассуждать так не разрешат. Вы уж от себя философствуйте: не "мы" и "нас", а "я" и "меня". Вернее будет. Было не мало в свое время чирикающих декадентиков, они тоже обожали изрекать от имени масс: "мы". Ни я, ни тем более вы, их уже не помним. А Маяковский не прятался за "мы", он всегда говорил "я", потому что его убеждения, его взгляды не расходились со взглядами, с убеждениями народа, партии. И он не боялся говорить "я". Зачем же с помощью словечка "мы", имея единицу, пытаться создавать впечатление массовости, зачем прятаться за спины других? Говорите о себе: меня, мол, тяготят призывы служить народу, я пекусь лишь о себе, о своей известности, о так называемой свободе слова".

Так что всегда умейте видеть, для кого служит ширмой туманное "мы считаем", и уж, конечно, не уподобляйтесь разным крикунам. За этой фразой, как за оболочкой мыльного пузыря, часто кроется пустота или обычное мещанское "я".