Биографии слов

Слова, открытые "на кончике пера"

Помните, как была открыта планета Нептун? Наблюдая за движением Урана, французский астроном Леверье обнаружил, что его орбита не совсем совпадает с той расчетной орбитой, которая у него должна была быть "по правилу", и содержит хотя и незначительные, но несомненные отклонения. Это было на первый взгляд странным и загадочным, и все же тем не менее фактом. Фактом, который требовал объяснения. И Леверье это объяснение нашел. Он предположил, что отклонения в орбите Урана объясняются воздействием на него еще более далекой от Солнца планеты, ученым пока не известной, которая и заставляет Уран "вести себя" не совсем так, как мы ожидали бы. По отклонениям в его орбите Леверье установил, где на небе надо искать виновника этого - планету, известную сейчас под именем Нептун. Пользуясь его расчетами, астрономы с помощью телескопов нашли Нептун точно в указанном месте звездного полога. Так планета сначала была открыта ученым "на кончике пера", а потом уже "поймана" путем визуального наблюдения в телескоп.

Точно так же были вначале предсказаны Менделеевым в его периодической таблице и затем лишь реально открыты некоторые химические элементы.

Возможны ли подобные случаи в лингвистике? Практика свидетельствует, что открытия "на кончике пера" различных фактов языка, очень точные реконструкции и прогнозирование существуют также и в нашей лингвистической сфере.

Конечно, и реконструкция исчезнувших из языкового стандарта фактов, и прогнозирование будущих требуют хорошего и всестороннего знания языка в его статике и развитии, глубокого и скрупулезного анализа фактов как элементов языковой системы, бережного и непредвзятого отношения к каждому конкретному языковому явлению.

Приведем две иллюстрации из области этимологических исследований.

Ярким и в то же время очень наглядным примером слова, действительно открытого "на кончике пера", является существительное белица в значении "белка". Оно было реконструировано нами, а впоследствии обнаружено в качестве реальной лексической единицы. Вот как это было. Даже самое поверхностное знакомство с прилагательным беличий (в сравнении, с одной стороны, с его ближайшим современным родственником белка, а с другой стороны - с однотипными относительно-притяжательными прилагательными) показывало, что оно является уникальным и в общую и регулярную модель не укладывается. В самом деле, слово беличий осознается сейчас как производное от существительного белка. Но все же оно образовано явно не от слова белка, так как в таком случае (как свидетельствуют соотносительные по структуре образования с суффиксом -j-/-ий вроде галка - галочий) имело бы форму белочий. Вот это-то чисто "уранье" отклонение слова беличий от закономерной при существительных с суффиксом -к(а) (< -ък(а) формы на -очий и заставило нас реконструировать - в соответствии с существующими законами русского словопроизводства - в качестве производящего для этого прилагательного слово белица. Ведь если предположить, что прилагательное беличий образовано не от формы (первоначально уменьшительно-ласкательной) бълъка (> белка), а от параллельной формы бълица (> белица) (ср. литер. галка - диал. галица, девка - девица, тряпка - тряпица, корка - корица, водка - водица, совр. ложка (< лъжъка) - древнерусск. лъжица и т. д.), то все встанет на свои места. Слово беличий тем самым будет выступать как самое заурядное и рядовое образование посредством суффикса -j-/-ий типа девичий (от девица), птичий (от птица) и т. п.

А "водворение" неясного по своему происхождению и структуре слова в его словообразовательную семью - это обязательное и очень важное звено в этимологическом поиске, ибо слов, от рождения по своему строению изолированных и особых, в языке не существует. Только потом отдельные слова отрываются от себе подобных и оказываются на словообразовательном отшибе.

Как видим, конкретное рассмотрение прилагательного беличий в широком лексико-словообразовательном контексте и с учетом существующих правил словообразования привело нас к реконструкции его непосредственного родителя - слова белица.

В свете этого этимологического решения слово беличий объясняется как производное (с помощью суффикса -j-/-ий) от ныне утраченного существительного белица. Эта этимология и была дана в "Кратком этимологическом словаре русского языка" Н. М. Шанского, В. В. Иванова, Т. В. Шанской, с тем большим основанием, что - значительно позднее реконструкции, но все же до выхода словаря в свет - слово белица, этот лексический "Нептун", было обнаружено нами в качестве названия белки. Один из наших рецензентов не поверил в правильность предложенной нами этимологии: "По поводу прилагательного беличий составители КЭС делают новое открытие в области словообразования, утверждая, что это слово происходит от утраченного белица "белка". Однако никто и нигде такого слова не слышал, и в памятниках оно не зарегистрировано. Правда, встречается белица в значении "монахиня, не прошедшая чина пострижения" (в том же смысле у В. Даля). Но в КЭС имеется в виду нечто иное". Критикуя наше решение, он (это был проф. П. Я. Черных) не знал, что свою реконструкцию мы давно уже успели обнаружить "визуально" (о чем - в силу краткости словаря - говорить в словарной статье, естественно, не могли).

Вот относящееся сюда место из памятников письменности: Прислали къ Владимиру послов своихъ... обецуючи платити, якъ схочетъ, хотяй воскомъ, бобрами, чорными куницами, белицами, албо и сребромъ (т. е. "Прислали к Владимиру послов своих... обещая платить (дань), как он захочет, либо воском, бобрами, черными куницами, белками, либо серебром").

Слово белица зафиксировано в словаре И. Тимченко (Iсторичний словник украуньского языка", т. 1, 1930, стр. 170).

Другим примером слова, открытого "на кончике пера", может быть слово драч в значении "драчун", которое мною при этимологизации существительного драчун сначала было реконструировано, а затем - каюсь, совершенно случайно, но с большой радостью - прочитано вдруг как "самое настоящее" и обычное слово в одном рукописном словаре XVIII в.

При поверхностном знакомстве со словом драчун оно не вызывает у нас ни впечатления необычности, ни интереса. Действительно, рядом с ним есть и соотносительное слово драка, и однорядовые слова с суффиксом -ун (вроде крикун, летун, бегун и пр.).

Поэтому оно воспринимается как совершенно нормальное и ясное образование с суффиксом -ун, даже и не заслуживающее этимологического анализа. Однако это только попервоначалу. Оригинальность слова драчун (по сравнению с другими образованиями на -ун) начинает вырисовываться сразу же, как только мы сравним его с другими словами этой модели, также выступающими как производные от основы с конечным согласным к (ср. пачкать - пачкун и т. п.).

Тогда становится ясным, что присоединение суффикса -ун к основам с конечным к не сопровождается чередованием согласных, звук к остается как он есть (ср. плакать - плакун и др.). В нашем же слове (если считать его производным от драка) наблюдается непонятная мена к на ч.

Именно это отклонение слова драчун от словообразовательной "орбиты" слов на -ун и заставляет относиться к нему по-особому и, в частности, вынуждает искать причину исключительности, пусть не очень заметной и существенной.

В результате поисков этой причины и было "на кончике пера" открыто слово драч. В самом деле, от слова драка существительное драчун по правилу (крик - крикун и т. п.) не могло быть образовано. Тогда появилось бы не драчун, а дракун.

Не могло быть образовано слово драчун и непосредственно от глагола драться: в суффиксальном инвентаре русского языка суффикса -чун нет.

С другой стороны, нет никаких оснований выводить слово драчун из круга образований на -ун.

А раз так, то оно могло появиться только на базе слова, основа которого оканчивается на звук ч.

Если учитывать существующие модели, то в качестве такого слова теоретически возможно либо существительное драча, либо существительное драч. Первое слово, представляющее собой гипотетическую реконструкцию отглагольного существительного типа удача (от удаться), в роли производящего для слова драчун маловероятно. Почему? Да потому, что слова на -ун со значением лица от глагольных и суффиксальных по своему характеру существительных не образуются. Среди слов на -ун нет ни одного, образованного от существительного абстрактного действия, которое в свою очередь являлось бы производным от глагола.

Поэтому слово драча (если даже оно является реальной лексической единицей) вряд ли было положено в основу нашего драчун. Последнее, скорее всего, было образовано от слова драч, подобного существительным с суффиксом -ч типа трепач, рвач, врач (о нем см. заметку "Происходит ли существительное врач от слова врать?") и т. д.

"Позвольте, - можете сказать вы, - но ведь, коль скоро слово драч аналогично отглагольным названиям лица с суффиксом -ч, оно и само означает лицо по действию образующего глагола, т. е. драчуна. Выходит, суффикс лица (-ун) был присоединен к основе слова, которое уже было названием лица и содержало в себе "личный" суффикс -ч?" Совершенно справедливо. Так оно и есть. И - самое интересное - в этом отношении слово драчун ничего особого и исключительного среди других имен со значением лица не представляет. Целый ряд обозначающих лицо существительных являются производными от существительных, уже имевших значение лица. Таким является, например, слово лазутчик (от существительного лазута "лазутчик", образованного в свою очередь от лаза, что значит опять-таки "лазутчик"; и лазута и лаза в диалектах еще известны).

Заметим, что таксе "повторение" в слове одних и тех же по значению суффиксов-для более наглядного и формального выражения категориального значения - выступает в развивающейся языковой системе как одна из его специфических закономерностей, проявляющихся во многих словах самого различного характера. Укажем в качестве примеров хотя бы существительные кустарник (от древнерусск. кустарь "кустарник"), логовище (от логово, производного в свою очередь от лог), дороговизна (от древнерусск. дороговь "дороговизна", ср. любовь) и т. д.

Происходит ли существительное врач от слова врать?

Для подавляющего большинства говорящих на русском языке сочетание врач от слова врать представляется сейчас, несомненно, таким же ложноэтимологическим каламбуром, целиком построенным на сближении слов по созвучию, как и выражение художник от слова худо. Кажется, что объединяет слова врач и врать (так же как и пару художник - худо) лишь наша словесная шутка. Между тем дело здесь значительно сложнее и тоньше.

Если слова художник и худо содержат совершенно разные корни и по происхождению ничего общего друг с другом действительно не имеют, то существительное врач и глагол врать связаны между собой не только известной "общностью звучания" (врач, врать). Они являются (бывают же причуды языка!) кровными родственниками и ярко демонстрируют отношения "ребенка и родителя". Правда, существительное врач образовано не от современного слова врать "лгать, говорить неправду", старые родственные узы между ними давно порвались и почти никем уже не ощущаются. Ведь тех отношений, которые характерны для слов типа ткач - ткать (ткач "тот, кто ткет"), в паре врач - врать не существует. Врач - это не тот, кто врет. И все же, с этимологической точки зрения, слово врач < вьрачь оказывается (таково мнение подавляющего большинства языковедов-славистов) производным с помощью суффикса -ч- (< чь) от врать (< вьрати), но в его старом, исконном значении "говорить". Заметим, что такое значение было известно еще в XIX в., ср. у А. С. Пушкина в повести "Капитанская дочка": Полно врать пустяки, т. е. "Хватит говорить ерунду".

Выходит, что врачи все же были названы по свойственному для них ранее действию говорения: они сопровождали лечение какого-либо недуга словом, заклинаниями, заговаривали боль.

Подобным по своей образной природе является также и старославянское название врача - балии, родственное глаголу баять "говорить, рассказывать".

Можно ли доказать, что в слове топор надо писать о, а не а?

Существительное топор, как и слова типа корова, башлык, полынь и пр., относится к словам с так называемыми непроверяемыми безударными гласными. Поэтому, чтобы доказать, что в этом слове о, а не а, надо сделать "невозможное": проверить непроверяемый безударный гласный.

Это действительно невозможно, пока для проверки привлекаются лишь родственные в настоящее время слова, одни, так сказать, современные родственники, но тем не менее вполне возможно, когда мы призовем на помощь этимологию, вспомним языковые факты прошлого. Именно тогда многое из того, что усваивается лишь по формуле "писать нужно так", будет восприниматься осознанно.

Выходы в языковое прошлое при этом могут носить различный характер. Так, для того чтобы не писать корову "через ять", вполне достаточно вспомнить соответствующее старославянское название. Старославянское крава (с неполногласием ра) сразу указывает (ср. град - город, врата - ворота и т. д.) на оро в русском корова. Определить же, какой звук (о или а) идет после начального согласного в словах башлык и полынь, можно только проследив их родословную. Сделав это, мы проверим а в слове башлык (оно образовано в тюркских языках, откуда и пришло к нам, от слова баш "голова", ср. выражение баш на баш) и о в слове полынь (оно является родственным старому слову полети "гореть", растение было названо по характерной для него горечи, как и горчица).

То же "дознание" необходимо провести и для определения безударного гласного в слове топор. Только здесь оно должно быть еще более дотошным. Прежде всего следует вспомнить, что раньше слово топор обозначало не только орудие для рубки, но и определенный вид боевого оружия, т. е. то, чем бьются, бьют врагов (ср. в "Задокщике": Грянуша копия харалужныя, мечи булатные, топоры легкия). После этого можно попытаться найти уже и ближайшего родственника. Им является для слова топор ныне исчезнувший, но в древнерусском языке еще известный глагол тети (1-е лицо наст. вр. - тепу) "бить, колотить, сечь": Жилами сухами нещадьно ты тепомъ и камением побиваемъ (Новгородские минеи 1096 г.), т. е. "Сухими лозами нещадно ты "секом" и камнями побиваем".

От этого глагола с помощью суффикса -ор- (ср. с тем же суффиксом будор "шум" в будоражить, мусор < бусор и т. п.) и перегласовки е/о наше слово и было образовано. Таким образом, соотношение тепу "бью, колочу, секу" - топор аналогично тем, которые наблюдаются в везу - воз, несу - ноша, теку - поток, секу - осока и т. д. Непроверяемое о в слове топор этимологически, следовательно, оказывается и проверяемым и совершенно законным.

Заметим, что глагол тети, тепу (откуда - диалектное тёпать "тяпать, рубить"), кроме слова топор, дал и еще одно производное. Это - слово недотепа.

В заключение нашего разговора о слове топор сделаем два уточнения.

Первое касается еще одного возможного способа проверки написания. Ведь доказать, что в этом существительном надо писать о, а не а, можно и иначе и даже проще (правда, для тех, кто знает другие славянские языки). Достаточно привлечь данные украинского языка, где есть слово monip и нет аканья. Но этот путь менее интересен и не ведет к этимологии нашего слова.

Второе замечание касается этимологии слова топор. Выше излагалась лишь та точка зрения, которая кажется автору предпочтительной. Ее придерживаются многие ученые. Однако существует и другое объяснение. Некоторые лингвисты толкуют слово топор как общеславянское заимствование древнеиранского tapara "топор, секира". Но это, по ряду причин, менее вероятно. Скорее всего, общеславянское и древнеиранское слова просто родственники: как у славян, так и у иранцев это свои, исконные слова - или доставшиеся им по наследству из более древнего языка-источника, или самостоятельно образованные на основе одного и того же корневого глагола.

Почему прачку назвали прачкой?

На этот сугубо этимологический вопрос, который нередко появляется у говорящих на русском языке, ответить нетрудно. Достаточно вспомнить старый глагол прать, и сейчас еще употребительный в некоторых русских диалектах и славянских языках. Его основное значение - "стирать, мыть, колотить". Это значит, что прачку назвали так по ее действию, занятию, так же как, скажем, доярку (за то, что она доит коров), ткачиху (за то, что она ткет полотно), учительницу (за то, что она учит детей) и т. д. Буквально прачка - это женщина, которая занимается стиркой.

Однако было бы неправильным думать, как это, между прочим, делает даже такой опытный и известный этимолог, каким является М. Фасмер (см. его "Russisches etymologisches Worterbuch", В. 2, S. 426), что слово прачка родилось прямо и непосредственно от глагола прать. Ведь в таком случае придется считать (ср. прачка - прать), что оно образовано с помощью суффикса -чк-. А такого, как известно, не существует. Ставя рядом прачка и прать, мы допускаем ошибку, пропуская промежуточное звено, разделяющее в процессе словопроизводства эти родственные слова.

Таким "посредником" является существительное прач (из древнерусского пьрачь), в отдельных диалектах русского языка живущее и поныне. Прач в них обозначает валёк для стирки белья.

Как видим, слово прачка было создано посредством самого обычного суффикса -к-. Так же, кстати, как и слово прач. Ведь это "инструментальное имя" было образовано с помощью регулярного и ранее значительно более "творческого", чем сейчас, суффикса -ч-. Вспомните хотя бы подобные по своей "анатомии" и способу образования существительные бич (от бить), секач (от старого секать "рубить", ср. рассекать, высекать и т. д.), древнерусское бричь (от брити "брить"), вытесненное затем словом бритва, сравнительно недавнее тягач, возникшее в советское время в качестве словообразовательной кальки английского tractor, и т. д.

В заключение заметим, что по своей номинативной вторичности слово прачка аналогично слову бритье. Как слово бритье вытеснило прежнее бричь, так и существительное прачка пришло на смену более древним наименованиям: портомоя и образованному от него с помощью суффикса -к- портомойка, в качестве архаизмов иногда еще встречающимся. Но о них следует прочитать заметку "Что моет судомойка".

Об окончаниях и суффиксах в словах вечером и дома

Необходимо всегда разграничивать морфемный, словообразовательный и этимологический анализы слова. Цель морфемного анализа - установить состав значимых частей слов на том или ином этапе развития языка. При этом учитываются те связи и соотношения между словами, которые в это время имеются, а также те грамматические свойства, которыми в данный момент разбираемое слово обладает. Рядом с наречиями вечером "в вечернее время" и дома "у себя дома" сейчас употребляются родственные слова, в которых корни вечер- и дом- имеют те же значения, что и в наших наречиях. Следовательно, слова вечером и дома членимы и, кроме непроизводных основ вечер- и дом-, содержат морфемы -ом и -а. Наречия как неизменяемая часть речи представляют собой чистую основу и окончания не имеют. Значит, -ом и -а - суффиксы. Что касается существительных вечером и дома, то они будут делиться уже иначе: на непроизводную основу вечер-, дом- и окончания -ом и -а.

С точки зрения современного русского языка наречия вечером и дома - и это устанавливает уже словообразовательный анализ - воспринимаются как суффиксальные производные.

Однако современная структура слова далеко не всегда совпадает с исходной, характерной для него в момент возникновения в языке. Поэтому словообразовательный анализ очень часто не дает нам ответа, как в действительности слово было образовано. Да это и не его задача. Устанавливать реальное происхождение слова - дело этимологии. Этимологический анализ приводит к выводу, что наречия вечером и дома по происхождению представляют собой окаменевшие падежные формы. Но это заключение относится лишь к тому, как появились те слова, которые сейчас существуют, но отнюдь не касается того, какой у них морфемный состав в настоящее время. Следовательно, нет никакого противоречия в утверждении, что слова вечером и дома делятся на корни вечер-, дом- и суффиксы -ом, -а, но образовались путем превращения в наречия падежных форм существительных: оно касается разных фактов языка - современного морфемного состава слова, с одной стороны, и их реального происхождения, с другой.

Слово вешалка делится сейчас на морфемы веш-, -а-, -лк- и -а и осознается как производное с помощью суффикса -лк(а) от глагола вешать, хотя образовано посредством суффикса -к(а) от вешало "вешалка".

Слово большевистский делится в настоящее время на большев-истск-ий и прямо и непосредственно соотносится со словом большевик, хотя в действительности было образовано от слова большевист с помощью суффикса -ск-.

Таких примеров очень много. И они заставляют особенно строго дифференцировать настоящее и прошлое языка, отличать морфемный и словообразовательный анализ от этимологического.

Где корень в слове солнце?

На этот вопрос можно ответить (и это будет одинаково правильно!) по-разному. Все дело в том, о каком корне пойдет речь.

Если в этом слове надо выделить корень, т. е. непроизводную основу, которая имеется в нем с точки зрения современного русского языка, то это будет солн-. Та же непроизводная основа связанного характера содержится в словах солнышко, подсолнух. Все эти существительные соответственно имеют суффиксы -ц- (ср. сердце, донце, сальце), -ышк- (ср. перышко, зернышко, горлышко) и -ух- (ср. кожух).

В диалектах тот же корень содержат слова посолонь "по солнцу", солнопек "солнцепек", усолонь "тень" и др. А в стихах С. Есенина мы наблюдаем эту непроизводную основу и в свободном виде (солнь и стыть).

Придется ответить на вопрос заголовка совсем по-другому, если в слове солнце надо выделить корень с этимологической точки зрения, т. е. такую часть, которая далее не членится даже при привлечении сравнительно-исторических данных.

В таком случае в качестве корня в нашем слове необходимо будет выделить сол- (< съл-, ср. древнерусск. сълньце). Этот корень вычленяется в нем по сопоставлению с родственными словами в других индоевропейских языках: древнепрусск. saule, лат. sol, древнесканд. sol, греч. hellos, нем. Sonne, греч. selene "луна" и др.; следующая после сол- морфема -н- в этимологическом плане будет суффиксом.

Этимологический анализ обнаруживает в слове солнце тот же корень, что и, например, в словах гелий (от греч. hellos) и солярий "площадка для приема солнечных ванн" (от лат. solarium "терраса", производного от Solaris "солнечный"). Более того, в известной степени слову солнце окажутся родственными названия гелиотропа и зонтика. В слове гелиотроп слову солнце "родной" является часть гелио- (см. выше), часть -троп- (ср. поэтический троп) передает греческое tropos "поворот". Цветок назван так за те же свойства, что и подсолнечник. У слова зонтик нашему существительному "родственником" приходится часть -зон-: в голлаидском языке, откуда нами было взято это название, zondek (< sonnedeck) является сложением слов zon "солнце" и dek "покрышка". До заимствования этого слова в нашем языке для названия зонтика от солнца использовалось слово солнечник. Ср. в "Путешествии" И. Петлина 1618 г.: А над воеводами несут солнешники великие.

Может ли ком быть суффиксом?

Для многих из вас этот вопрос, вероятно, выглядит так, словно он специально придуман для книжки по занимательной грамматике или языкового КВН на вечере русского языка в школе. Между тем этот вопрос самый что ни на есть серьезный: он касается важных сторон разбора слова по составу. Конечно, звуковой комплекс ком заставляет вспомнить прежде всего о существительном ком, но отнюдь не о суффиксе -ком. Да, -ком может быть суффиксом, и в качестве значимой части слова он выделяется в небольшой, но приметной словесной семье. Если обратить внимание на то, как только что графически был обозначен этот суффикс, то можно определить, к какой части речи относятся имеющие его слова. Ведь дефиса с правой стороны не было. Значит, за суффиксом нет окончания, и слово с суффиксом -ком всегда выступает как чистая основа. А чистую основу, как известно, имеют лишь неизменяемые части речи, среди которых на первом месте стоит наречие. Именно среди этой разношерстной по морфемному составу части речи и находятся слова с нашим чудным суффиксом, не отмеченным пока ни одной грамматикой русского языка.

Для начала обратимся к слову пешком. Как оно членится на морфемы? Ввиду того что это наречие прямо и непосредственно связано со словами пеший, пешеход, пехота, его можно и должно разделить лишь на корень пеш- и суффикс -ком. Делить слово пешком на пеш-к-ом (это иногда делается) нельзя потому, что в современном русском языке нет уже слова пешькъ "пешеход", а со словом пешка ("шахматная фигура", "ничтожество") наше наречие давно порвало всякие родственные узы.

Вот вам первое слово с суффиксом -ком. Первое, но не последнее. Эту же морфему содержат в себе и наречия ползком (ср. ползать), тайком (ср. тайно, утаить), силком (ср. силой; об этом слове см. заметку "Чему родственно слово силком?"), гуськом (ср. как гуси), битком (ср. набитый), торчком (ср. торчать), ничком (ср. ниц (падать), поникнуть и пр.) и т. д. Так что суффикс -ком не составляет собственность отдельных и изолированных слов (как, скажем, суффиксы -алей- и -овизн(а), известные лишь в словах дуралей и дороговизна), а образует определенную, хотя и непродуктивную словообразовательную модель.

Может возникнуть новый и естественный вопрос: а каково происхождение этой морфемы? Языковые факты говорят, что суффикс -ком "разрастался как снежный ком" в связи с изменениями в структуре слова.

Вот как это было.

В праславянском языке на раннем этапе его развития окончание твор. пад. ед. числа у существительных с основой на о (> ъ) было *-ть. В результате слияния тематического суффикса основы ъ (< о) с *-ть родилось окончание -ъмь, которое затем - уже в древнерусскую эпоху - превратилось (после падения редуцированных и отвердения конечного м) в -ом. При превращении существительных в наречия окончание -ом становилось суффиксом (ср. *mig-ъ-mь > миг-ъмь > миг-ом (сущ.) > миг-ом (нареч.). Такой суффикс в свое время возник и у наречия пешком, когда оно появилось на свет от существительного пешькъ "пешеход" в форме творительного падежа (пешькъмь > пешком).

Подобный суффикс видим мы и сейчас в наречиях типа броском (ср. бросок) и волчком (ср. волчок). В слове пешком он не сохранился, поскольку исчезло "промежуточное звенышко" словообразовательной цепочки - исходное существительное (пешькъ в значении "пешеход"). В результате в наречии пешком произошло переразложецие основы: она стала делиться не на пеш-к-ом, а на пеш-ком. Так родился суффиксальный -ком: -мь → -ом (из ъ < о + мь) → -ком (из к < ьк, ък + ом). Заметим, что далеко не во всех словах этот суффикс именно такого происхождения. В некоторых словах он выступает как -ком с самого момента их рождения. Это там, где наречие было сделано с его помощью, по аналогии со словами типа пешком (например, в наречиях стойком, торчком и т. п.).

Чему родственно слово силком?

На первый взгляд, ответ на этот вопрос лежит, так сказать, на поверхности и определяется значением и смысловыми связями этого слова.

Его значение - "насильно, силой". Соотносительное ему корневое слово - существительное сила. Ср.: ...Их обезоружили силой (М. Шолохов); ...Меня и замуж силком выдали (А. Арбузов).

Однако современная родственность этого слова существительному сила не является исконной. И об этом в достаточной мере ясно говорит уже его "ненормальная" структура: суффикс -ком при основе существительного женского рода (сила). Ср. силой, зимой, порой и т. д.

Рассмотрение слова силком в ряду других, имеющих то же конечное звукосочетание (бочком, щипком, броском и др.), показывает его действительное происхождение. Это существительное образовалось на базе творительного падежа слова силок "петля для ловли птиц и мелких животных" (вначале лишь в выражениях поймать силком, тащить силком). Омонимичность корневого сил- в силок непроизводной основе в сила и смежность значений "поймать, тащить силком" и "поймать, тащить силой" привели к смешению этих слов. В результате слово силком оторвалось от своего "родителя" (от слова силок) и стало осознаваться как производное от существительного сила.

Странность прилагательного молчаливый

А что, собственно говоря, странного в этом слове? Прилагательное как прилагательное, обозначает склонного к молчанию, соотносится с глаголом молчать. Однако есть все же в этом слове "особинка".

Она заключена в том, что суффикс -лив- присоединяется в нем к инфинитивной основе, включая классовый показатель глагола -а-, молч-а-лив(ый), тогда как по правилу он следует за образующей основой глагола без классового показателя (ср. болтливый, а не "болталивый", ворчливый, а не "ворчаливый", пугливый, а не "пугаливый", хвастливый, а не "хвасталивый" и т. д.).

Такое словообразовательное своеобразие этого прилагательного объясняется тем, что оно только кажется нам образованным с помощью суффикса -лив-, а на самом деле возникло как производное посредством суффикса -ив- (подобно словам спесивый, ленивый, лживый, льстивый, красивый и др.) от существительного молчаль "молчание", сейчас утраченного (ср. в древнерусском языке: Отъ млъчали роди слово).

Как членится на морфемы и как образовано прилагательное сердитый?

Эти разные вопросы в одинаковой степени интересны, хотя и не очень сложны. С точки зрения современного русского языка морфемный состав слова сердитый представляется простым и прозрачным, правда, не без некоторых - довольно любопытных - деталей. Поскольку оно имеет значение "такой, который сердится" и прямо и непосредственно соотносится с глаголами сердиться и сердить, оно делится на непроизводную основу серд-, суффикс -и- (ср. сердиться - сержусь), суффикс -т-, окончание -ый и воспринимается нами сейчас как производное от глагола сердиться (или сердить, если его объяснять как слово, имеющее значение "такой, который рассержен").

Глагольный суффикс -и- (ср. хвалить, грузить, гневить и т. д.) и окончание -ый являются частыми и обычными и замечаний как будто не требуют. Некоторых, возможно, смутит в этом слове непроизводная основа серд-, ее связанный характер (она известна только в соединении с каким-либо суффиксом). Однако связанные непроизводные основы в нашем языке - не редкость: птица-птаха, прибавить-убавить, крепкий-крепость и т. д. Важно помнить, что серд- в словах сердитый, сердить и сердиться - это то же самое, что серд- в слове сердце в значении "гнев, злоба". Как, между прочим, и в паре сердце - предсердие (с суффиксами -ц- и -uj-). Подробнее см. в заметке "Два сердца в одном сердце".

Особое наше внимание должен привлечь в слове сердитый суффикс -т-. Как это ни странно, привычная и непримечательная морфема -т- (хорошо известная уже ученику VI класса) должна быть у нас на примете прежде всего. Ведь это суффикс страдательных причастий прошедшего времени. Получается, что в составе прилагательного мы выделили суффикс, свойственный причастию. А для этого надо иметь основания. Не сомневаюсь в том, что некоторые из вас сочтут, что такие основания есть. Почему бы не считать прилагательное сердитый бывшим страдательным причастием от глагола сердить, подобным словам надутый, развернутый, тронутый, тертый, забитый и т. д.? Тогда все как будто встает на свои места: -т- в сердитый - вполне законный суффикс "страдательности". Однако верно ли такое решение? Следует отметить, что оно относится уже не только к определению характера суффикса -т- в нашем прилагательном, но и к установлению способа его образования (из причастия!).

Оказывается, такое решение неверно. И вот почему. В страдательных причастиях суффикс -т- присоединяется или прямо к корню (надутый, тертый, забитый и пр.), или к суффиксальному -н-у- (тронутый, развернутый, подтянутый и др.). Ни от каких иных по структуре глаголов страдательные причастия на -тый не образуются и не образовывались. Значит, суффикс -т- в слове сердитый хотя и равнозначен сейчас суффиксу -т- в прилагательных типа надутый, развернутый и т. д., но по происхождению иной. Он появился здесь в результате распадения на две морфемы -и- и -т- единого суффикса -ит- после того, как (еще в дописьменную эпоху) наше слово стало непосредственно соотноситься с глаголами сердиться и сердить, а не с тем словом, от которого было образовано. А произошло это потому, что производящее существительное было утрачено.

От какого же слова было образовано прилагательное сердитый? Как и глагол сердить (слово сердиться является его возвратной формой), слово сердитый было создано на основе существительного сьрдь "гнев, злоба" < "сердце", но с помощью суффикса -ит- (ср. подобные по исходной структуре слова маститый, нарочитый, знаменитый и т. д.).

Существительное сьрдь "сердце", вытесненное из употребления своей уменьшительно-ласкательной формой сердце (ср. сълнь и солнце, коло и кольцо и т. д.), является общеиндоевропейским: ср. латышек, sirds, армянск. sirt, греч. kardia, хеттск. kard, нем. Herz и т. д.

Анализ слова сердитый с точки зрения происхождения заставляет нас вернуться и к выделенному в нем суффиксу -и-. Как и -т-, он тоже здесь необычен и своеобразен. Ведь это, как видим, испытавший чудесное превращение кусочек первоначального прилагательного суффикса -ит-, ставший в нашем слове глагольным суффиксом -и-.

Родословная дворняжки

Слово дворняжка принадлежит к числу таких, которые обычно не привлекают к себе внимания и воспринимаются как самые заурядные и обычные слова. Прозрачный морфемный состав создает впечатление ясности происхождения и этого существительного. Тем не менее далеко не все правильно представляют себе, как оно появилось и было образовано. На поверку оказывается, что это простое "собачье" имя возникло в результате многоступенчатого процесса словопроизводства.

Любопытно, что слово дворняжка в этимологических словарях русского языка не толкуется, очевидно, потому, что, являясь формой субъективной оценки существительного дворняга, свободно ассоциируется как родственное слову двор (дворняга - "собака, охраняющая двор").

И все-таки слово дворняжка требует специального анализа. Это объясняется тем, что между словами двор и дворняжка наблюдается не одно ясно осознаваемое звено (дворняга), а (кроме него!) еще два. Как свидетельствуют факты недавнего прошлого, слово дворняга представляет собой суффиксальное производное пренебрежительного характера (ср. портняга и т. п.) от существительного дворная "дворовая собака" (см.: В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. I, стр. 423), возникшего на базе фразеологического оборота дворная собака (ср. легавая собака и др.).

Слово дворняга появилось сравнительно недавно и скорее всего в дворянской среде, так как только здесь дворная собака могла быть так пренебрежительно противопоставлена комнатным и охотничьим. В словарях слово дворняжка отмечается лишь с XIX в., впервые в "Общем церковно-славяно-русском словаре" Соколова (1834 г.). Око такое же сравнительно новое, как и болонка, название комнатной собаки, заимствованное в начале XIX в. из французского языка. Франц. bolonais "(собака) из Болоньи" было переоформлено у нас с помощью привычного для слов данного смыслового поля суффикса -к(а) (ср. лайка, овчарка, шавка и т. п.).

По времени появления в русском языке названия двух совершенно различных собак (ср. хотя бы басню И. А. Крылова "Две собаки"), как видим, почти сверстники.

Слово приобретать в морфемном и этимологическом отношениях

С точки зрения современного русского языка, слово приобретать (по соотношению с глаголом приобрести и обретать) членится на следующие морфемы: приставку при-, непроизводную основу обрет-, суффикс несовершенного вида -а- и инфинитивное -ть. Структурная формула этого слова сейчас такова: при(обрет-а-ть). Непроизводная основа обрет- в формах прошедшего времени выступает в виде обре-, например обрел, обрели и т. д. Подобное варьирование корня (шед-, ш-) наблюдается и в словах типа шедший, шел.

В этимологическом аспекте этот глагол "выглядит" несколько по-другому. Его непроизводная сейчас основа обрет- была некогда членимой и состояла из приставки об- и корня -рет-(< -рът-). Этот же корень мы находим в древнерусском слове реть "встреча". С ним мы встречаемся и в слове встреча, образованном от встретить по аналогии с синонимическим и однокорневым словом стрьча (со вставным т, как в просторечно-диалектном страм, стреча < съръча, *sъretja). Глагол встретить образован от сърътити (тоже "встретить"), являющегося в свою очередь приставочным производным от несохранившегося рътити "встречать". В основе последнего лежит все то же ръть "встреча".

По своему происхождению глагол приобретать в русском языке не исконный. Он пришел к нам из старославянского языка.

О прошлом и настоящем существительных сапожник и портной

На первый взгляд слова сапожник и портной не имеют ничего общего, кроме разве лишь того, что оба одинаково относятся к разряду имен существительных со значением действующего лица (и уже - к названиям профессий). Но ведь к этому же пласту слов принадлежат многие и самые разнородные наименования типа врач, каменщик, строитель, слесарь, тракторист и другие. Узы, связывающие слова сапожник и портной, значительно более тесные, нежели их общее значение профессии. В известной степени, как ни удивительно, эти разные слова объединяются по своему происхождению. И то и другое возникли на базе не отдельного слова, а целого словосочетания. Более того: и то и другое возникли на базе фразеологических оборотов с одними и теми же опорными словами. Так что в определенной мере слова портной и сапожник родственники, своеобразные "сводные братья". Различным оказалось уже их дальнейшее словообразовательное оформление.

Как же явились на свет эти слова? Их рождению предшествовало довольно длительное употребление оборотов сапожный швец, сапожный мастер и портной швец, портной мастер. Использовалось слово швец (потом и слово мастер), но с уточняющим определением (сапожный, портной), в зависимости от того, что этот швец шил: сапоги или порты, т. е. одежду.

Указанные словосочетания активно и свободно употребляются еще в XVII в. Однако уже в это время появляются и виновники нашего рассказа. Оба они возникли в результате сжатия оборота в слово. Но эта конденсация фразеологизма происходила по-разному. Слово портной появилось на основе оборотов портной швец, портной мастер в результате простого опущения опорного существительного (швец, мастер). Значение оборота сконцентрировалось в слове портной, из прилагательного ставшего существительным. Таким образом, оно возникло с помощью того способа словообразования, который называется морфолого-синтаксическим, путем перехода слова из одной части речи в другую. Заметим, что это серьезно сказалось на окончании слова портной. Из чистого окончания прилагательного -ой превратилось в такое оригинальное окончание существительного, которое одновременно выполняет роль также и суффикса, указывая (по сравнению с -их(а) в слове портниха) на мужской пол портного.

По-другому складывалась судьба оборотов сапожный швец, сапожный мастер. Оборот "сжали" в слово посредством суффикса -ик-. Именно он взял на себя те функции, которые в обороте выполняли опорные существительные швец, мастер.

Таким образом, слово сапожник родилось как суффиксальное производное путем прибавления суффикса -ик- к основе прилагательного сапожный в оборотах сапожный швец, сапожный мастер.

Словообразовательный анализ слова сапожник в современном русском литературном языке позволяет как будто толковать его как производное с помощью суффикса -ник- от слова сапог. Но на самом деле он дает нам лишь следующий вывод: слово сапожник соотносится сейчас с существительным сапог, выделяет в своем составе корень сапог-, суффикс -ник-, нулевое окончание и входит в словообразовательный ряд существительных с суффиксом -ник-, обозначающих действующее лицо: печатник, охотник, огородник и т. д.

По происхождению же, по своей истинной этимологии слово сапожник, как вы теперь знаете, отнюдь не производное от сапог с помощью суффикса -ник-. Его родителем было не слово сапог, а обороты сапожный швец, сапожный мастер.

А образовано оно было не с помощью суффикса -ник-, как нам кажется, а посредством суффикса -ик-, и не от существительного сапог, а от прилагательного сапожный.

Как видим, слово сапожник - еще одно и очень яркое свидетельство того, что словообразовательный анализ и разбор слова по составу, с одной стороны, и анализ этимологический, с другой, далеко не одно и то же.

А теперь о разборе этих слов по составу в школе. Слово портной проще, и разных решений здесь быть не может. Оно делится сейчас на непроизводную основу портн- и окончание -ой. Надо только обратить внимание учеников на то, что здесь это окончание, как уже говорилось, указывает не только на им. пад. ед. числа, но и выступает в функции суффикса мужского пола. Заметим, что таким же по структуре является слово нищий, в котором за непроизводной основой нищ- следует окончание-суффикс мужского пола -ий (ср. нищенка, в котором значение женского пола заключается в суффиксе -енк-).

Существительное сапожник может быть соотнесено учениками и со словом сапог, и с оборотом - хотя и устаревшим, но еще известным - сапожный мастер. В соответствии с этим производную основу этого имени они могут разделить то на сапож-ник-, то на сапож-н-ик-. Оба решения являются допустимыми, хотя предпочтительнее (в силу архаичности выражения сапожный мастер) все-таки первое. Важно, чтобы предлагаемое членение разумно аргументировалось.

О родственных связях слова предварительный

В прилагательном предварительный легко и несомненно выделяются прежде всего окончание -ый (по соотношению с формами косвенных падежей), суффикс -тельн- (по соотношению с глаголом предварить) и суффикс совершенного вида -и- (по соотношению с глаголом предварять). С точки зрения современного русского языка, основа предвар- должна быть охарактеризована как непроизводная, хотя ее бывшая производность чувствуется нами очень хорошо: основное значение слова предварительный "предшествующий чему-либо, бывающий перед чем-нибудь" соотносится с значением приставки пред- (ср. предшествовать, предупредить, предостеречь и предохранить). В этимологическом плане основа предвар- распадается на приставку пред- "перед" и корень -вар-.

В русском языке глагол предварить, от которого затем было образовано прилагательное предварительный, заимствован из старославянского языка, где он возник как приставочное производное от глагола варити "предупреждать, встречать, ждать".

Этот глагол (ср. с другим суффиксом - варовати) в древнерусских письменных памятниках встречается очень часто. В диалектах есть родственные ему слова и сейчас, например глагол варовати "сохранять, защищать", существительное вар "защита; то, что охраняет; задний двор при избе, баз". Очевидно, того же корня и литературное варежки (буквально - "охраняющие, защищающие"). Несомненно родство глагола варити "предупреждать, встречать, ждать" (и значит - прилагательного предварительный) с соответствующими словами германских языков (ср. нем. warnen "предостерегать", wahren "охранять, оберегать", warten "ждать", древневерхненем. wara "внимательность", англ. warn "предостерегать" и др.) и с греч. horao "смотрю", ora "защита" и др.

О слове заветный, его составе и написании

Речь пойдет о слове заветный, в первую очередь о том, как его надо членить на морфемы и почему в нем надо после з писать а.

В "Школьном словообразовательном словаре" З. А. Потихи прилагательное заветный представлено как трехморфемное: завет/н/ый. Такое деление нашего слова на значимые части является не совсем точным, так как учитывает только одно относительное значение этого прилагательного, соотносительное со словом завет "заповедь, наказ", а именно - "заповедный". Между тем у этого прилагательного есть и качественное значение ("сокровенный, задушевный"), в котором оно уже прямо и непосредственно с существительным завет "заповедь, наказ" не связано и имеет непроизводную основу заветн-.

Значит, слово заветный может делиться по-разному (в зависимости от того, какое - качественное или относительное - значение мы имеем в виду).

Разбор слова по составу - с учетом современных связей и соотношений между словами - не позволяет объяснить в прилагательном заветный (как и в существительном завет) написание буквы а. Для этого надо обратиться к анализу этимологическому. С исторической точки зрения, в слове завет как производном от глагола заветити "обещать" (< "сказать, дать слово") выделяется та же приставка за-, что и в слове заповедь (от заповедати, ср. поведать "сообщить, сказать"). Ведь слово завет этимологически родственно словам обет < обветъ, ответ, привет, совет, навет и т. п. и содержит, как и они, корень -вет- (< -вът-). Написание же приставки за- (она здесь является безударной) проверяется словами, содержащими ее под ударением (ср. существительные заповедь, залежь, запах, замысел и т. п.).

Таким образом, по счастливой случайности методическая заповедь, проверяя написание безударных приставок, обращаться к словам, в которых она находится под ударением, при этимологической проверке слова заветный приводит нас к существительному заповедь. Последнее как однокоренной синоним слова завет оказывается тем самым заветным (поистине - заповедным) словом, которое надо вспомнить, чтобы написать правильно слово заветный.

Про о в слове киномеханик и е в слове кинематография

Слова киномеханик и пр. (ср. также киножурнал, кинокамера, кинопленка, кинотеатр, кинофильм и т. д.) представляют собой сложные существительные, в которых в качестве первой части сложения выступает основа слова кино. Все эти слова по своему составу и образованию выступают как соположения двух основ, связанных между собой без посредства соединительной гласной (ср. фотокамера, радиопостановка и пр.). Ведь слово кино не склоняется, окончания поэтому не имеет и в структурном отношении является чистой основой (о в кино - не окончание, как, например, в вино). Тем не менее на фоне сложных слов с соединительной морфемой о существительные типа киномеханик могут толковаться и как образования с соединительной гласной о, которая наложена на конечный гласный основы (ср. наложение и в приду, ов в лермонтовед и т. д.).

Слово кино, с использованием которого образованы существительные типа киномеханик, заимствовано русским языком из немецкого. В последнем оно (Kino) возникло в результате сокращения слова Kinematograph, заимствованного немцами из французского языка, где его источник - существительное cinematographe - является неологизмом братьев Люмьер на базе греческих слов kinema, род. пад. kinematos "движение", и grapho "пишу". От полного названия кино как искусства - кинематограф и было образовано слово кинематография. Таким образом, по способу образования существительное кинематография - не сложное, а суффиксальное (суффикс -иj-). Сложным (и то больше в этимологическом аспекте) является слово кинематограф: кине-мат-о-граф; с исторической точки зрения е здесь суффикс: форма род. пад. от kinema-kinematos на морфемы исходно делилась так: kin-e-m-at-os (ср. греч. kinymai "двигаться, приводить в движение").

Вчерась и днесь

Вряд ли раньше эти два слова встречались рядом. Уж очень они разные по своей стилистической окраске. Не то что их синонимы: вчера и сегодня.

Слово вчерась просторечное, сниженное. Вспомните, как его использует А. П. Чехов в письме Ваньки Жукова: А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятенка в люльке и по нечаянности заснул.

Наречие днесь "сегодня, теперь" выступает как книжное и поэтическое. Вот как его параллельно с нейтральным стилистически словом сегодня употребляет в поэме "Война и мир" В. В. Маяковский: Сегодня ликую! Не разбрызгав, душу сумел, сумел донесть. Единственный человечий, средь воя, средь визга, голос подъемлю днесь.

И все-таки эти слова сближает не только обозначение смежных понятий вчерашнего и сегодняшнего дня. У них есть общий элемент - конечное -сь, восходящее к указательному местоимению сь "этот" (ср. полную форму этого местоимения сей).

Наречие днесь возникло в результате слияния в одно слово словосочетания дьнь сь "день этот" так же, как его общеупотребительный синоним сегодня из сего (род. пад. от сь "этот") дня. Наречие вчерась возникло по модели слов днесь, летось, ночесь.

Однако, с точки зрения современного русского языка, слова вчерась и днесь отличаются друг от друга в словообразовательном отношении не менее, чем стилистически. Слово днесь представляет собой сейчас непроизводную основу. В слове вчерась основа (ср. вчера) является производной и делится на вчера-сь.

Ради этого -сь - весь разговор. Во-первых, что это за морфема? По происхождению она корневая, но в настоящее время ее нельзя охарактеризовать иначе как суффикс. Во-вторых, каково значение этой морфемы? Оно оказывается у -сь довольно своеобразным. Суффикс -сь можно определить как стилистический, переводящий слово в разряд просторечных и сниженных. Лексическое значение производящего слова (вчера) остается прежним, меняется лишь его стилистическая окраска. Такой же характер имеют суффикс -у (в слове нету, ср. нет), приставки су- и за- (в словах супротив, завсегда, ср. против, всегда) и т. д.

Слаще или слаже?

Можно не сомневаться, что большинство без каких-либо колебаний и раздумий категорически выскажется в пользу слаще. Действительно, обычной, так сказать, правильной формой сравнительной степени от прилагательного сладкий (о нем см. заметку "Сладкий и соленый") является слаще. Вспомните хотя бы пословицу хрен редьки не слаще. Однако чем все-таки объяснить, что от слова сладкий сравнительная степень будет слаще? Так ли предпочтительна эта форма по сравнению с формой слаже?

Ответить на этот вопрос можно, познакомившись с родословной обоих этих образований.

В соответствии с общим правилом сравнительная степень от прилагательных типа сладкий, высокий, близкий, широкий, узкий, частый, короткий и т. д. образуется (или, вернее, воспроизводится) без суффиксов -к- и -ок- и оформляется с помощью суффикса -е, причем перед ним конечный согласный непроизводной основы выступает в "измененном" виде: выше, ближе, шире, уже, чаще, короче и т. д. В последнем отражается давняя палатализация согласных перед j, поскольку когда-то - еще в общеславянском языке - при образовании сравнительной степени за корнем следовал суффикс -jьs-.

Поэтому в качестве закономерной сравнительной степени от сладкий выступает форма слаже с обычным чередованием д/ж. Однако эта форма ныне существует лишь в диалектах. Для литературного употребления сейчас единственно правильной признается форма слаще, с своеобразным и нерегулярным чередованием д-щ.

Л. А. Булаховский считал (см. "Курс русского литературного языка", т. 2. Киев, 1953, стр. 180), что форма слаще "восходит к слажче (контаминации слаже и сладче)", и приводил в качестве доказательств правильности своего объяснения следующие примеры: Да накаплють ти слажше меду словеса уст моих ("Слово Даниила Заточника") и сладчая меду ("Памятники смутного времени"). Однако такое объяснение неубедительно и, очевидно, неправильно.

Дело в том, что слаще возводится исследователем к такой форме (слажче), которая нигде не зафиксирована и вряд ли была вообще (ср. отсутствие гажче > гаще, при литер, гаже, диал. гадче; отсутствие режче > реще, при литер. реже, диал. редче; отсутствие глажче > глаще, при литер. глаже, диал. гладче и пр.).

Кроме того, Л. А. Булаховский не учитывал приводимой им же формы слажще (< слажьше), которая резко отличается от предполагаемой слажче и представляет собой закономерное производное к сладъкъ в им. пад. ед. числа ср. рода. Именно эта форма и послужила основой для современного слаще. Так, в частности, толкует ее М. Фасмер (см. его "Russisches etymologisches Wörterbuch", В.2, S. 658).

Вспомните склонение прилагательных сравнительной степени в древнерусском языке:

ед. ч. муж. р. - И. слажьи, большеи 
                 Р. слажьша, больша и т. д.; 
мн. ч. муж. р. - И. слажьше, больше и т. д.; 
ед. ч. ср. р.  - И. слаже, боле и т. д.

Следовательно, в этимологическом плане слаще (< слажьше) относится к слаже так же, как больше к боле.

Таким образом, формы слаже и слаще исторически обе представляют собой закономерную сравнительную степень от старославянизма сладъкый, но исходно разного рода: форма слаже является исконно формой им. пад. ед. числа ср. рода (ср. чище, выше, боле и пр.), форма слаще < слажьше возникла на базе им. пад. мн. числа муж. рода (ср. больше, горше, тоньше и т. п.).

Изменению формы слажьше > слаще, вероятно, способствовало также и наличие рядом с ней родственных слов типа слащавый (от сласть), старослав. слащий "предающийся удовольствиям" (ср. диал. солощий, солоща "жадный, прожорливый").

Что такое ч в слове стричь

Очень своеобразен морфемный состав глагола стричь. В форме стригу перед нами две морфемы: корень стриг- и окончание 1-го лица ед. числа настоящего времени. В существительном стрижка их три, и они также четко и непосредственно ощущаются: корень стриж-, суффикс -к-, образующий имена действия (ср. ковка, промывка, проходка и т. д.), и окончание -а.

А как выделить морфемы в форме стричь?

Глагол стричь вместе со словами печь, мочь, стеречь, беречь, течь и др. образует особый структурный тип. В инфинитивах этих глаголов еще в дописьменную эпоху в звуке ч' были объединены в одно целое конечный согласный корня к или г и согласный т' инфинитивного ти (общеславянское стригти > стрикти > стричи, а затем - стричь).

Таким образом, глагол стричь, как и везти, состоит из двух морфем: корня стриг- и инфинитивного -ть. Но инфинитивное -ть располагается не отдельно за корнем (как, например, -ти в везти), а накладываясь на него и сливаясь с последним его звуком в одно целое (ч').

Нужные сведения о прилагательном сведущий

Далеко не всякий сведущий человек досконально знает, как появилось слово сведущий и почему не полагается писать "сведующий". В то же время всем ясен его отглагольный характер. Разберемся: в чем же тут дело?

Слово сведущий близко прилагательному знающий и по значению (ср. сведущий человек и знающий человек), и по происхождению: это бывшие причастия. Рядом с прилагательным знающий в нашей речи употребляется омонимическое ему и исходное для него причастие знающий (ср. более знающий, самый знающий, очень знающий, где слово знающий - прилагательное, и, скажем, Ученик, знающий это правило, ошибаться не будет, где слово знающий - причастие).

"Отпричастное" происхождение прилагательного сведущий не столь очевидно. И это понятно. Ведь глагол, от которого слово сведущий было в качестве причастия образовано, в настоящее время в русском языке не существует. А образовано оно было от глагола съвъдъти "знать", ср. в "Повести временных лет": Ини же, не свъдуще, рекоша, яко Кии есть перевозникъ былъ, т. е. "Иные же, не знающие, говорили, что Кий был перевозчиком".

Глагол этот, хотя и был приставочным (он возник на основе глагола въдъти "знать" в результате прибавления приставки съ- "с"), тем не менее принадлежал к глаголам несовершенного вида, почему от него и могло быть образовано действительное причастие настоящего времени с суффиксом -ущ-: в древнерусском языке приставки вовсе не обязательно переводили глаголы несовершенного вида в глаголы совершенного вида (ср., например, объяснение названия города Полоцка в Лаврентьевской летописи: Ръчьки ради яже втечеть в Двину именем Полота, т. е. "Из-за речки по имени Полота, которая впадает (втекает) в Двину").

Ошибочное написание прилагательного сведущий в виде "сведующий", наблюдаемое иногда у учащихся, объясняется в первую очередь аналогическим влиянием слов типа следующий, но может возникнуть и в силу ошибочного сопоставления со словом ведающий. Последнее, кстати, является производным как раз от того глагола (ведать), который сейчас заменил старое въдъти.

Заметим, что, кроме слова сведущий, от глагола съвъдъти "знать" были образованы еще два хорошо известных вам слова. Это вынесенное в заглавие заметки существительное сведения (ср. знания - от знать) и слово свидетель. Первоначальное съвъдътель "знающий" подверглось затем народноэтимологическому сближению с глаголом видеть (также этимологически родственным, между прочим, глаголу ведать) и стало писаться с и.

Почему в слове лестница пишется буква т?

Можно ли объяснить ученикам, почему в слове лестница мы пишем букву т? Если привлечь факты древнерусского языка - можно, и очень легко. В древнерусском языке было слово лъствица. Оно превратилось в лестницу под влиянием слов с суффиксом -ница типа сахарница, звонница, чернильница и т. д. Лъствица же образовано с помощью суффикса -иц(а) от лъства (ср. водица от вода, гололедица от гололедь) и т. д. Что касается слова лъства (< лъзтва), то оно образовано от глагола лъзти "лезть" с помощью суффикса -тв(а), подобно словам бритва, молитва, жатва и пр. Значит, непроизносимое т в существительном лестница - это остаток суффикса -тв(а).

Таганрожский или таганрогский?

Относительное прилагательное от городского имени Таганрог в современной речевой практике употребляется в двух формах, одинаково правильных: таганрожский и таганрогский. Первая из этих форм является старой, вторая появилась сравнительно недавно. Более предпочтительной пока кажется первая, освященная не только длительностью употребления, но и большим "согласием" с издавна сложившейся системой чередования заднеязычных к, г, х и шипящих ч, ж, ш перед гласными переднего ряда.

Современный суффикс -ск-(-еск-) - ср. братский, дружеский и т. д. - в обоих вариантах восходит к старому -ьск- со звуком ь перед ск, который после падения редуцированных либо исчезал (-ск-), либо прояснялся в гласный полного образования (-еск-).

Поэтому модель с чередованием заднеязычных и шипящих является исходной и более законной. Ведь 1) до утраты редуцированных перед гласным переднего ряда ь в суффиксе -ьск- мог быть только шипящий (ср. рижьскыи, варяжьскыи и т. д.), а 2) перед вокализованным вариантом суффикса -ск-, каким является морфема -еск-, и сейчас возможны одни только основы с чередотванием (ср. пастушеский, дружеский, пророческий и т. п.).

Форма таганрогский в качестве параллельного образования к слову таганрожский возникла значительно позже, когда в русском языке появилась возможность (и, как некоторые ученые даже утверждают, тенденция) ослабления строгости в реализации чередований.

В отдельных случаях новые формы без чередования "выжили" старые совершенно (например, петербургский, герцогский, казахский). С другой стороны, наблюдаются пока еще и такие случаи, когда реально существует и употребляется только старая форма с чередованием (например, волжский, рижский, ляшский, норвежский).

В образованиях от географических наименований новых форм (без чередования) появляется сейчас все больше и больше.

Почему мы пишем городки, но городошник?

Вопрос вполне закономерный, хотя и не всегда мы на это обращаем внимание. В самом деле, при образовании новых лексических единиц от слов, основа которых оканчивается на к, наблюдается регулярное и последовательное чередование к-ч, но нет вариации к-ш. Вспомните существительные на -ник, образованные от слов указанной структуры: балалайка - балалаечник, тройка - троечник, лавка - лавочник, лодка - лодочник, сказка - сказочник, взятка - взяточник, стрелка - стрелочник и т. д. И вдруг (вместо ожидаемого и законного городочник) - городки - городошник. Чем объясняется, как возникло такое странное чередование к с ш?

Если мы обратимся к русскому литературному языку XIX в., то увидим, что тогда это слово писалось еще "по общему правилу" с ч- - городочник. Почему же его затем стали писать с ш? Может быть, это закрепление на письме произношения? (Ведь по старомосковским нормам сочетание чн произносилось как шн.) Вряд ли. Не пишем же мы "лавошник", "стрелошник" и т. д.

Случаи закрепления произношения на письме в таких словах наблюдаются лишь тогда, когда соответствующее существительное этимологически отрывается от исходного (ср. двурушник < двуручник). Связь же слова городошник с производящим городки четкая и непосредственная.

Появление ш на месте ч в этом слове, вероятно, имеет иное - аналогическое - происхождение. Оно закрепилось в нем под влиянием слова того же семантического поля лотошник "игрок в лото" (от лотошный, ср. киношник, доминошник и т. п.).

Исключение ли прилагательное голевой?

Без этого прилагательного сейчас не обходится ни один спортивный репортаж, особенно часто это всем понятное и привычное слово выступает в сочетании с существительными положение, ситуация и момент (голевое положение, голевая ситуация, голевой момент). Его морфологическая структура ясна и прозрачна (гол-ев-ой), но... необычна.

Вы не замечали этого? Тогда вспомните слова того же словообразовательного ряда, производящая основа у которых состоит из одного слога и оканчивается на твердое л. Все они имеют суффикс -ов-; половой, меловой, тыловой, смысловой, угловой и т. д. Выходит, что популярное спортивное прилагательное - своеобразный уникум. Может быть, оно вообще неверно образовано? Давайте в этом вопросе разберемся как следует. Если учитывать лишь современные связи и соотношения, то это слово, действительно, представляется нам исключением.

Однако словообразовательным "исключением" оно все же только кажется. В действительности же, по своему происхождению, оно самое рядовое и правильное. Все это станет понятным, как только мы обратимся к вопросу о его рождении. Тогда выяснится, что прилагательное голевой появилось как суффиксальное производное от слова гол не в его современной огласовке, а в виде голь.

Так раньше звучало это заимствованное из английского языка слово в нашей речи. Несколько примеров: Несмотря на хорошую защиту, павловские (футболисты) принуждены были три раза пропустить мяч в свой город, сами же сумели вбить еще только один голь ("Русский спорт", 1909, № 19, стр. 14); Через три минуты им был вбит первый голь ("Русский спорт", 1909, № 15, стр. 12); Каждый удар давал англичанам голь (там же); Обыкновенно довольствовались тем, что ставили в ворота одного игрока, который назывался голькипер (Дюперрон. Футбол и другие игры того же типа. СПб., 1909, стр. 36) и т. д.

От этого ныне уже устаревшего голь наше голевой было образовано точно так же, как от киль, руль, щель, боль, тюль, шаль - прилагательные килевой, рулевой, щелевой, болевой, тюлевый, шалевый и т. п.

Правильно ли употребляется морфема -ся в форме равняйсь?

Нормативное употребление разновидностей суффикса возвратной формы -ся (-сь) определяется простым правилом: если суффиксу предшествует согласный звук, употребляется -ся, если гласный, то используется уже -сь (вернулся - вернулось, умывается - умывалась, мчатся - мчались и т. д.). Однако от этого правила наблюдаются и некоторые отклонения, с одной стороны, в разговорной, а с другой - в поэтической речи.

В поэзии нередко форму -ся можно наблюдать (что обусловлено требованиями ритма) и после гласного звука (ср. у Ю. Смирнова: Шли только потому, что нужно, злясь, что рассталися с теплом). Такое употребление -ся - одна из узаконенных стихотворной практикой поэтических вольностей.

В отдельных случаях, напротив, наблюдается "незаконное" -сь после согласного. Это отмечается в скороговорочной речи, не только допускающей, но и определяющей отдельные (иногда очень серьезные) сокращения. Именно такого (командного!) происхождения -сь из первоначального -ся в равняйсь. Вспомните еще более краткую военную команду Товсь! < приготовсь < приготовься.

Откуда в слове ишь мягкий знак?

Эта лингвистическая загадка не принадлежит к числу трудных, хотя на первый взгляд - перед нами вопрос, который может поставить в тупик. По крайней мере современный орфографический разбор слова ишь законности ь не доказывает: ведь звук ш сейчас твердый, и после буквы ш ь употребляется лишь в различительно-грамматических целях (последовательно в им. пад. существительных жен. рода и глаголах 2-го лица ед. числа настоящего времени и повелительного наклонения: черная тушь, но сыграли туш; думаешь, ешь и т. д.). Ответ на вопрос о происхождении мягкого знака в слове ишь заключается в разгадке происхождения самого этого слова. И вот здесь-то мы видим, что ь достался междометию ишь по наследству от "производящего" слова, в котором он писался "по общему правилу".

Но обратимся к истории слова ишь. Междометие изумления и укоризны ишь (ср.: Ишь как хорошо читает!; Ишь, какой быстрый! и т. д.) родилось в нашей речи как "скороговорочная" форма слова вишь, выражающего сейчас удивление или недоверие, но имевшего ранее - как и слово ишь - также значение "вон, посмотри". В этом последнем значении слово вишь возникло в свою очередь скорее всего как фонетическое сокращение глагола видишь. Другое объяснение слова вишь - из формы 2-го лица ед. числа повелительного наклонения глагола видъти (вижь "смотри" > вишь после падения редуцированного ь и оглушения конечного ж в ш) - менее вероятно.

В таком случае ь в междометии ишь (< вишь < видишь) носит по своему происхождению такой же характер, что и в словах бишь (из баешь "говоришь"), слышь (из слышишь), хошь (из хочешь).

Остается несколько слов сказать о фонетической трансформации в разговорной - и потому часто быстрой - речи вишь > ишь.

Такое исчезновение начальных звуков (как гласных, так и согласных) уникальным не является и изредка в языке наблюдается. В качестве примеров можно привести хотя бы междометия лафа и усь. Первое возникло на базе тюркского алафа "польза, выгода". Второе - "скороговорочный" вариант слова кусь, первоначально формы повелительного наклонения от глагола кусити "укусить" (см. главу "Этимологический словарик междометий").

Таким образом, ь в междометии ишь (как и в других грамматически и орфографически подобных ему словах) - "глагольного происхождения".

Иным было появление ь в частице лишь. Как и почему он в этом слове появился, можно узнать, прочитав заметку "Лишь только".

Чудесные превращения слова каждый

Многие, вероятно, даже не подозревают, какую удивительную метаморфозу пережило слово каждый в течение своей долгой жизни в русском языке. Слишком уж оно заурядное, "простецкое" и привычное. И тем не менее простое местоимение каждый имеет очень сложную биографию. Достаточно сказать, что из суффиксального образования оно превратилось в непроизводное, а из склоняемого в своей первой (основной) части - в слово с окончанием на конце.

В самом деле, сейчас местоимение каждый делится лишь на корень кажд- и окончание -ый и нормально склоняется как обычное прилагательное: каждого, каждому, каждым, о каждом и т. д. А рядом с формой каждый употребляются соотносительные ей родовые формы женского и среднего рода - каждая и каждое.

В древнерусском же языке по существу такого слова не было, троицы каждый - каждая - каждое не существовало. В речи русских, скажем, XII в. вместо них была цепочка форм къжьдо - кажьдо - кожьдо. По морфемному составу эти формы можно сравнить с современными словами вроде какой-либо. Они делятся на корень, окончание (флексию) и следующий далее "пофлексийный" суффикс (как-ой-либо). И старое къжьдо делилось так же: -к- корень, ъ- - окончание и -жьдо- суффикс. Отличие лишь в конкретных морфемах и орфографии (какой-либо пишется через дефис, а къжьдо писалось слитно).

Косвенные падежи от какой-либо - это какого-либо, какому-либо и т. д. Так же склонялось и къжьдо: когожьдо, комужьдо и пр., например: И въда рабомъ своимъ власть и комужьдо дгьло свое (Остромирово евангелие), Повелъ... комужьдо своему полку (Ипатьевская летопись).

Как видим, слово каждый из местоимения, которое склонялось, так сказать, своим началом, превратилось в местоимение с флексией на конце. Окончание в этом слове было как бы оттеснено суффиксом -жьдо на свое законное "конечное" место. Несомненно, такая удивительная метаморфоза произошла в слово къжьдо под влиянием большинства местоимений, близких ему по значению, типа любой и всякий.

В заключение несколько слов о происхождении местоимения къжьдо. Оно представляет собой форму, сменившую более древнюю къжьде (как полагают, конечное о появилось под влиянием местоимения къто "кто"). Больше забот причиняет лингвистам исходное къжьде. Хотя это слово уже в древнерусскую эпоху воспринималось как суффиксальное, возникло-то оно с помощью сложения слов, а именно путем объединения местоимения къ (именной формы слова кой < кыи) и, очевидно, отглагольного наречия жьде. О родстве в этом местоимении части -жьде глаголу жьдати писал уже И. И. Срезневский. Кажется менее вероятным объяснение второй части древнерусского къжьде как сочетания усилительной частицы же и относительного наречия де (об этом де см. заметку "Где корень в слове где?").

Если -жьде считать родственным глаголу ждать, то его значение в местоимении къжьде можно определить как "угодно, желательно" (ср. то же значение у явно однокорневого со словами погодить и ждать древнерусского годе "угодно"). Тогда старым значением слова къжьде было "тот, которого ждут, тот, кто угоден, тот, кого желают".

Значение "который угодно, всякий, любой" развилось у нашего слова позже. И. И. Срезневский не случайно сравнивает местоимение къжьде с болгарским жьденый "желанный, дорогой" и латинским libet "угодно, желательно". Ведь такую же смысловую эволюцию от "того, кто угоден, кого желают и, значит, любят" к "всякому, каждому" пережило и синонимическое местоимению каждый слово любой (< любый "любимый; желанный, дорогой").

Что есть кто

В заглавии этой заметки мы, конечно, прежде всего ощущаем забавную игру слов. Ведь оно сразу напоминает нам газету с биографическими очерками под названием "Кто есть кто". И недаром, потому что сейчас мы обратимся к биографии слова кто. Но заглавие по прихоти лингвистической случайности содержит в себе информацию не только о том, что будет предметом нашего рассказа. Оно является одновременно и этимологическим сообщением, говорящим о том, что кто и что по происхождению тождественны. Как ни странно может показаться, но что есть кто так же, как квадрат гипотенузы есть сумма квадратов катетов. Впрочем, обратимся к самим местоимениям.

Отметим только, что в некоторых родственных языках однокорневые формы могут быть тождественными даже с точки зрения смысла, а не одного лишь родства. Примером может служить латышское kas, обозначающее и "кто", и "что".

Итак - кто. Как оно возникло, с какими словами находится в родственных отношениях? Литературное кто (из общеславянского къто) появилось после падения редуцированных, как и диалектно-просторечное хто, последнее - в результате расподобления оказавшихся рядом взрывных к и т, в силу которого взрывное к заметали фрикативным х.

До этого - в праславянском (а потом и в древнерусском) языке - оно звучало как къто. Это слово появилось на свет как сложное. Его сложили из двух местоимений: относительно-вопросительного местоимения къ и указательного то. Последнее употребляется в нашем языке и сейчас.

А вот къ в качестве самостоятельного слова давно исчезло, хотя в виде составной части кое-где еще и известно. В частности, старое къ наблюдается в только что употребленном слове кое-где, в обеих составляющих это слово морфемах.

Приставка неопределенности кое- (ср. кое-кто, кое-как, кое-какие и др.) восходит к слову кое - форме среднего рода местоимения къ. Форма мужского рода этого местоимения (кой) в составе фразеологических оборотов употребляется до сих пор: кой черт, в кои веки, ни в коем случае и т. п. Она является не чем иным, как полной формой нашего къ: первоначальное къи (къ + указательное местоимение и) изменилось в кыи, а затем - после падения редуцированных (редуцированное ы в сильном положении прояснилось в гласный полного образования о) - в кой.

Наречие где появилось после падения редуцированного ъ и озвончения к перед д из общеславянского къде. Последнее же образовано с помощью наречного суффикса -де (ср. везде < вьсь и т. д.) от того же къ, что и кое-.

Заметим, что в кто старые къ и то полностью растворились и сейчас никак уже не ощущаются, так же как и части, составляющие слово что.

Что - alter ego, второе "я" местоимения кто. Оно тоже возникло как сложное, и его составные части были по своей сущности теми же, которые когда-то были в слове кто. В качестве второй части сложения выступало то же указательное местоимение то. В качестве первой части - "передний" вариант местоимения къ - слово *кь, изменившееся в результате палатализации заднеязычного к перед гласным переднего ряда ь в ч (ср. река, но речка < ръчька и т. п.). Древнерусское чьто (так и в общеславянском) с падением редуцированных изменилось в современное что.

Как и древнее къ, старое чь < *кь известно лишь в виде составной части. Причем содержащему его сейчас слову повезло больше, чем местоимению кой, имеющему фразеологически связанное употребление. Местоимение чей является сейчас самым обычным и свободным в своих словесных связях. А возникло оно, как и кой, в качестве полной формы от чь(+ и): чьи > чии > чей (ср. чья, чье, чьи), в результате прояснения редуцированного и в е, точно таким же образом, как казначии - в казначей.

Теперь вам хорошо известно, что что есть кто. Но не будем ставить на этом точку. Еще несколько слов о слове то в разобранных только что местоимениях. Его там, как уже упоминалось, как отдельной лексической единицы давно нет. Но как составная часть оно в них существует и живет внутри них... как окончание. Действительно, по соотношению с падежными формами к-ого, к-ому, к-ем, о к-ом, ч-его, ч-ему, ч-ем, о ч-ём и т. д. в им. пад. в словах к-то и ч-то выделяется окончание -то. Так что в словах кто и что то сейчас совсем не то, каким оно было в них в момент их рождения и каким является сейчас в качестве самостоятельного указательного местоимения.

Что было раньше: фляга или фляжка?

"Позвольте, - могут сказать в ответ, - это вопрос, по своему существу, лишний. Строение этих слов совершенно определенно говорит, что сначала появилось слово фляга. Ведь оно имеет непроизводную основу. Что же касается существительного фляжка, то в его составе, помимо корня фляж-, выделяется суффикс -к-". Рассуждение как будто совершенно правильное. И все же на самом деле ошибочное, так как в действительности процесс словопроизводства здесь был обратным: первоначально появилось слово фляжка и лишь затем - фляга. Но и это еще не все: не является исходной и форма фляжка.

Не позже XVI в. в русском языке появилось польское слово фляшка (польск. flaszka, нем. Flasche). Это было заимствование изустное, с голоса. Поэтому оно "пристроилось" по конечному звукосочетанию к словам типа ножка, дорожка, дужка, лачужка и т. д. А когда его стали изображать на письме, то начали так же, как эти слова, и писать - с ж, вместо этимологически правильного ш. Сработало "правило": фля[шк]а произношу, как но[шк]а, слово но[шк]а пишу с ж - ножка, значит, и существительное фля[шк]а надо писать с ж - фляжка.

Затем аналогичное воздействие слов типа ножка, дорожка, дужка, лачужка и пр. на существительное фляжка пошло еще дальше: оно было осознано уже как слово, входящее в их структурную "семью", т. е. как образование с суффиксом -к-. Это закономерно привело к возникновению непроизводного слова фляга: ножка - нога, дорожка - дорога, дужка - дуга, лачужка - лачуга и пр., значит, "должно быть" фляжка - фляга.

Такой способ словообразования, когда в построенном на аналогии словообразовательном "квадрате" появляется не четвертый член (ср. нога > ножка: конфета > конфетка), а третий (ср. нога > ножка: фляга < фляжка), называется обратным словообразованием. С его помощью были в русском языке, кроме существительного фляга, образованы слова зонт (от зонтик), вдохновить (от вдохновение), дояр (от доярка), пугать (от пужать) и т. д.

В качестве недавнего индивидуально-авторского неологизма, образованного этим способом, можно указать слово русал (от русалка, по модели фискал - фискалка): И мы увидели его, старого русала, барахтающегося в воде близ гранитных ступенек (Ю. Нагибин. Маленькие рассказы. "Знамя", 1961, № 5, стр. 38).

Голышом, нагишом и телешом

В редакцию "Русского языка в школе" пришло письмо, которое не только меня очень обрадовало, но и подсказало мне тему новой новеллы. (Вы не чувствуете тавтологии в двух последних словах? Ведь слово новелла, пришедшее к нам из итальянского языка, восходит к лат. novella, что значит "новая", от nova - тоже "новая".) Вот выдержки из письма: "Меня заинтересовала заметка, в которой вы говорите о словах, открытых "на кончике пера", а именно о слове драчун. Вы пишете, что слово драч после его реконструкции Вами на основе фактов языка было прочитано как самое настоящее и обычное слово в одном рукописном словаре XVIII в. А я хочу Вас порадовать. Это слово существует в наших южнорусских говорах и сейчас. Значит, Ваше мнение о происхождении существительного драчун, действительно, является верным..." И далее: "Р. S. А еще я где-то читала, что слово голышом произошло от голыш. Не такого ли образования и наречие телешом? В литературном языке существительного телеш нет, но в нашем говоре оно употребляется совершенно свободно".

Читательница права. Наречие телешом образовано так же, как синонимические ему наречия голышом и нагишом: от существительного в форме творительного падежа.

На такое происхождение слова телешом указывает и однотипность его в смысловом и грамматическом плане с названными синонимами, и наличие в нашем языке большой семьи наречий с суффиксом -ом на конце (ср. бегом, кругом, броском, порожняком, верхом, передом и т. д.), и очевидность происхождения суффикса -ом из окончания -ом.

Все это, несомненно, "уличает" слово телешом в том, что родилось оно как наречие, покинув родную ему часть речи - существительное. Более того, позволяет восстановить, реконструировать, обнаружить и его родителя - телеш.

Реальность этого существительного документально подтверждается диалектным телеш, но не стала бы меньшей, если бы этого диалектизма не было. Ни от чего другого, по законам и правилам нашего словопроизводства, наречие телешом возникнуть не могло! Такова уж логика системы языка.

А вот исходные для наречных синонимов слова голыш, нагиш (подтверждается фамилиями Нагишев, Нагишкин), с одной стороны, и слово телеш, с другой, и по структуре, и по образованию являются совершенно разными.

Два первых слова - как производные от прилагательных голъ и нагъ с помощью суффикса -ышь (> -ыш, -ши) - принадлежат к обширному сообществу существительных, составляющих регулярную модель: малыш, глупыш, крепыш, слепыш, коротыш, мякиш и т. д., ср. также Чернышев), худышка и т. п.

Что же касается слова телеш, то оно определенно сделано иначе. А вот как именно - вопрос. На первый взгляд может показаться, что оно подобно древнерусскому слову лемешь "лемех" (ср. фамилию Лемешев). Однако это вряд ли так. Слово лемешь - очень древнее (ср. родственное латышек, lemesis) и образовано от глагольной основы лем- с гласным е, в перегласованном виде выступающей в глаголе ломить, ломать (ср. болг. лом "мотыга, кирка"). Существительное телешь > телеш можно толковать как производное той же структуры, очень старое отглагольное (!) образование орудийного значения. Причем в таком случае - только как слово со значением "одежда, то, чем прикрываются, закрывают, постилают" от глагольной основы тел- (< *toil), родственной диал. тулить "закрывать, прятать", древнерусск. тулитися "прикрываться, скрываться", белорусск. тулiць "укрывать", болг. тулям "прячу" и т. д. (где тул- < *toul-) и, значит, слову туловище (< тулово < туло со значением "то, чем закрывают, защищают" - ср. древнерусск. тулъ "колчан" - и далее - "то, что закрывают, одевают", а затем - "туловище"). Предполагаемое значение слова телеш (при такой его трактовке) как будто свидетельствуется глаголом растелешиваться "раздеваться, разоблачаться".

Объяснять слово телеш как суффиксальное производное от тело (< тело, телесе) нельзя, так как в ту эпоху, когда суффикс -ешь был жив как словообразовательный элемент, существительное тело имело еще основу на согласный (т. е. тълес-, ср. хотя бы производное телесный).

Именно глубокая древность морфемы -ешь в лемешь и заставляет нас усомниться в том, что телеш - того же образа и подобия. Ведь если слово лемешь, как уже отмечалось, очень древнее (вероятно, даже балто-славянское) и известно всем славянским языкам, то слово телеш не фиксируется ни в древнерусских памятниках, ни в других славянских языках и, очевидно, "по паспорту" недавнее. Взгляд на это слово как на сравнительно новое позволяет объяснить его по-другому, проще и, возможно, вернее.

От слова телеса был вначале образован (по аналогии с разнежиться, разрядиться, раскраситься, распоясаться, расхрабриться и т. д.) глагол растелеситься. От него потом "по существующему обычаю" (ср. окраситься - окрашиваться, раскваситься - расквашиваться, свеситься - свешиваться и т. п.) была создана соотносительная форма несовершенного вида - растелешиваться. Именно от нее и могло родиться существительное телеш в результате так называемого обратного словообразования. В ряду пояс - распоясываться, супонь - рассупониваться из глагола растелешиваться было извлечено существительное телеш. Этимологически оно было неправильным, но имеющим не менее прав на существование, нежели фляга (см. заметку "Что было раньше: фляга или фляжка?"), зонт (из зонтик, голландск. zondek "покрышка от солнца", по модели лист - листик, мост - мостик), дояр (от доярка, аналогично санитар - санитарка) и др.

Но вернемся к нашим наречиям. Голышом, нагишом, телешом - всё это сейчас стилистически окрашенные синонимы просторечно-диалектного употребления. Нейтральным словом данного синонимического ряда является прилагательное голый, рядом с которым активно употребляются смысловые "тезки" иного характера. Это шутливые фразеологизмы в чем мать родила, в натуральном (т. е. в природном, естественном. - Н. Ш.) виде и, наконец, в костюме Адама (или Евы).

Баки, дупель, Каспий и другие

Эти слова не только однородны синтаксически, но и связаны между собой в другом отношении: они однотипны по своему образованию. Все эти существительные представляют собой по происхождению "кусочки" слов, ставшие целыми словами.

Способы словопроизводства очень разнообразны. И среди них действует в русском языке и такой, как сокращение (аббревиация). Слова образуются с его помощью путем то большего, то меньшего сокращения производящего слова или словосочетания с последующим оформлением остатка в существительное, синонимическое исходному слову. Способ этот в целом не очень продуктивный, возникают благодаря ему одни существительные, однако его все же не учитывать нельзя. Тем более что в последнее время - не без влияния прежде всего английского языка - образование слов аббревиацией оживилось. Но известен этот способ словопроизводства в русском языке давно, и перечисленные в заглавии слова - вящее тому доказательство.

Слово баки возникло в XIX в. путем сокращения существительного бакенбарды (из нем. Backenbart). Существительное дупель "вид кулика" является не чем иным, как отрезком немецкого слова Doppelschnepfe (буквально "двойной бекас"). Название Каспий образовалось в результате сокращения словосочетания Каспийское море (море названо по имени обитавшего ранее в Закавказье народа каспи).

Старыми аббревиатурами будут также слова Питер (из Петербург), унтер (из унтер-офицер), самоцвет (из самоцветный камень).

Одним из самых древнейших сокращений является прежнее название буквы х - хер (из херувим), сохранившееся в производном глаголе похерить "зачеркнуть".

Среди новых слов, образованных аббревиацией, можно прежде всего отметить существительные противогаз (из противогазовая маска), псих (из психопат), спец (из специалист), зам (заместитель), пом (помощник), зав (заведующий), член-корр (член-корреспондент); ср. совсем недавние абитур (из абитуриент), маг (магнитофон), диссер (из диссертация), нач (из начальник), рэ (из рубль) и др. По своей структуре ко всем этим словам примыкают заимствованные существительные типа кило (ср. килограмм), метро (ср. метрополитен), фото (ср. фотография) и пр., возникшие как сокращения не в русском языке, а уже в языке-источнике.

Следует иметь в виду, что аббревиация - это определенный способ словопроизводства. Поэтому слова, образованные с его помощью, нельзя смешивать с такими словами, которые возникли в разговорной речи по фонетическим причинам, как "скороговорочные" разновидности "полных" по произношению лексических единиц (в лингвистической литературе их называют аллегроформами). В качестве примеров последних можно привести вишь (из видишь), барыня (из боярыня), пли! (из пали!) и пр.

О "сотворении" слова тварь

Слово тварь в современном русском литературном языке имеет три значения. Два из них являются ныне уже устаревшими и проявляют себя только в пределах фразеологических оборотов, связанных по своему происхождению с библейскими мифами (о сотворении мира и всемирном потопе). Такими выражениями являются божья тварь и всякой твари по паре.

В первом обороте реализуется значение "произведение, создание, творение". Это значение является исходным, первоначальным, прямо и непосредственно связанным с глаголом творить, на базе которого было образовано слово тварь (по всей вероятности, еще в общеславянском языке). Отношения по смыслу между творить и тварь "произведение, создание, творение" такие же, как между создать - создание, производить - произведение, творить - творение. От синонимических слов типа творение (ср. творения поэта, гениальные произведения и т. д.) существительное тварь отличается лишь способом образования. Будучи таким же отглагольным именем, оно образовано не с помощью суффикса -ние (-ение), как его синонимы, а посредством перегласовки и темы ь - точно так же, как слова вроде гарь (от гореть) и т. п.

На базе значения "произведение, создание, творение" у слова тварь в старославянском языке, откуда оно было заимствовано нами, возникло значение "живое существо, животное". Сейчас оно реализуется четко и свободно лишь в рифмованном обороте всякой твари по паре - шутливом обозначении пестрой группы людей, восходящем к преданию о всемирном потопе, во время которого Ной, спасшийся со своей семьей в ковчеге, для сохранения жизни на земле взял с собой по паре зверей, птиц и пресмыкающихся всех пород.

Именно эта "животная" семантика слова тварь и дала его современное бранное значение. Между прочим, вполне закономерное: достаточно лишь вспомнить бранную семантику синонимических слов типа скотина, животное, зверюга, а также видовых обозначений животных вроде медуза, крокодил, змея, медведь, осел, собака, корова и многих других.

В результате смысловых метаморфоз, как видим, современное и первичное значения нашего слова друг друга совершенно не напоминают. А вообще-то оказывается, что небесное (т. е. божье) создание и тварь - "одно и то же". Недаром слово создание того же корня, что древнерусское существительное зьдь "глина", а слово тварь - того же корня, что и прилагательное твердый (по библии бог создавал животный мир из глины, делая ее твердой, т. е. - в отличие от жидкой - имеющей определенную форму, ср. родственные древнерусск. творъ "вид", литовск. tverti "придавать форму" и др.).

Жужу и Жучка

Два этих слова связаны друг с другом (и это несомненно) принадлежностью к одному и тому же смысловому кругу "собачьих" названий. Некоторые ученые считают, что связь данных существительных является еще более тесной и "кровной", поскольку толкуют их как родственные, однокорневые слова.

М. Фасмер в "Этимологическом словаре русского языка", в частности, говорит следующее: "Жучка "маленькая собачка". Вероятно, от жужу. Едва ли прав Горяев, принимая родство с жук"; "Жужу - собачья кличка (Лесков и др.)... Вероятно, отсюда уменьшительное жучка". Как видим, сомневаясь в объяснении существительного жучка Н. Горяевым, который трактует его как производное от слова жук, М. Фасмер в предположительной форме, правда, однако довольно настойчиво интерпретирует это название собаки как форму субъективной оценки от собачьей клички Жужу, представляющей собой переоформление французского joujou "игрушка".

Между тем все факты, имеющиеся сейчас в нашем распоряжении, совершенно неопровержимо свидетельствуют о том, что выдвигаемое М. Фасмером толкование происхождения существительного жучка является неверным. Как, между прочим, и о том, что по своему происхождению это слово, несомненно, является родственным существительному жук. Что же это за факты?

Во-первых, наблюдается смысловое и стилистическое несоответствие слов жучка, с одной стороны, и жужу - с другой. Слово жучка обозначает дворовую непородистую собаку, по большей части черную, ср.: Вот бегает дворовый мальчик, В салазки жучку посадив... (Пушкин. "Евгений Онегин"); Возьми-ка у меня щенка любого От Жучки: я бы рад соседа дорогого От сердца наделить, чем их топить (Крылов. "Крестьянин в беде"); И тогда как одна часть бури ревет вокруг дома, другая... напала на беззащитную жучку, свернувшуюся клубком под рогожей (Григорович. "Прохожий"). Что же касается существительного жужу, то оно является наименованием комнатной собаки, ср.: Дворовый верный пес ... Увидел старую свою знакомку, Жужу, кудрявую болонку (Крылов. "Две собаки").

По своему употреблению слово жужу - элемент "смешения французского с нижегородским"- в народной речи неизвестное, в то время как существительное жучка, напротив, носит явно просторечный характер.

Во-вторых, жука (ср. черный жук) и жучку (ср. у В. Даля: "Жучка - кличка черной собаки" - "Толковый словарь живого великорусского языка", т. I, стр. 54) объединяет общий для них обоих признак - черный цвет (ср. замечания В. Даля: "Вообще жук и производные его дают понятие о жужжании, о жизни и о черноте" - там же). Тот же признак был положен в основу костромского жукола "черная корова" и вологодского жучка "чернорабочий".

В-третьих, в отдельных диалектах для обозначения черной собаки используется само слово жук (см.: В. Добровольский. Смоленский областной словарь. Смоленск, 1914; "Словарь русского языка, составленный Вторым отделением Академии наук", т. 2, вып. 2, стр. 628).

Как же возникло в русском языке слово жучка, отмечаемое уже в "Словаре Академии Российской" (1790)?

По нашему мнению, не прямо на основе существительного жук, как можно подумать. Нам кажется, что слово жучка представляет собой видоизменение под влиянием слов типа лайка, шавка, моська и т. д. слова жучко, входящего в ту же словообразовательную модель, что и гнедко, сивко, серко, укр. Рябко и т. п. (ср. сивка < сивко, не без воздействия родового лошадка). Слово жучко употреблялось уже Ломоносовым и В. Майковым: Жучко с ним бросился в бой (Ломоносов. "Волк в пастушьем платье"); Овцы здоровы и Жучко со мной (В. Майков. "Аркас").

Таким образом, между словами жужу и жучка никаких родственных связей нет, родственником названию черной собаки жучка является жук.

Поперечное сечение глагола рисовать и его этимология

"Школьный словообразовательный словарь" З. А. Потихи дает совершенно правильный поперечный разрез слова рисовать: рис-ов-а-ть. Такой морфемный состав устанавливается по соотношениям рисовать - рисование, рисовал (выделяется инфинитивное -ть), рисовать - зарисовка (выделяется тематический суффикс -а-), рисовать - рисунок (выделяется корень рис- и суффикс -ов-). Корень рис- является связанным (ср. свободные непроизводные основы ход, нес, мах и т. д.), обязательно предполагающим либо суффикс -ов- (рисовать), либо суффикс -унок- (рисунок).

В польском языке, из которого (вместе с существительным рисунок) глагол рисовать к нам пришел, корень был свободным. Там рядом с rysowac "рисовать, чертить" есть rys "черта, штрих". Этот же корень (польск. rysowac, нем. reissen), но уже в огласовке, восходящей непосредственно к немецкой, этимологически можно выделить в слове рейсфедер (буквально - "чертежное перо").

Кувалда и наковальня

В русской этимологии еще немало загадок, белых пятен и нерешенных вопросов. Одной из таких загадок до самого последнего времени являлось слово кувалда, обозначающее в современном русском литературном языке, как известно, молот для ручной ковки металла. Откуда оно появилось в нашей речи? Каким словам родственно? С помощью какого способа словопроизводства создано? На все эти вопросы сейчас, думается, можно дать уже исчерпывающие ответы. Нельзя сказать, что это существительное не привлекало к себе внимания. Оно есть и в "Этимологическом словаре русского языка" А. Преображенского, и в "Кратком этимологическом словаре русского языка" Н. М. Шанского, В. В. Иванова и Т. В. Шанской, однако объясняется оно там неудовлетворительно.

В самом деле, А. Преображенский говорит о нем читателю только следующее: "Вероятно, к ковать, кую, образование не совсем ясно". А это, конечно, исчерпывающим объяснением происхождения слова кувалда считать нельзя. Ведь здесь не указывается самое главное: как оно от ковать было образовано (если наше слово действительно создано на базе этого глагола). Если кув- в кувалда родственно ков- (ку-) в ковать (кую), то чем является в этом слове отрезок -алд(а)? Известно, что суффикса -алд(а) в нашем языке нет.

Что касается объяснения слова кувалда В. В. Ивановым в "Кратком этимологическом словаре русского языка", то оно ("Кувалда. Восточнославянское. Вероятно, восходит к ковалда, образованному с помощью суф. -да (ср. дылда) от коваль - "кузнец", сохранившегося в диалектах и являющегося производным с суф. -ль (ср. строгаль) от ковати. Изменение ковалда > кувалда объясняется, возможно, влиянием кую. См. ковать") при всей своей развернутости и привлекательности не может быть принято по другой причине.

Суффикс -д(а) является сейчас мертвым и был образующим очень давно, причем только от непроизводных односложных основ (ср. колода < *kolda, родственное колоть, диал. халда "наглец" с тем же корнем, что и нахал, узда, родственное узы, диал. скорода "борона" < *skorda, родственное архаическому скора "шкура", нем. scheren "резать" и т. д.). Основа же существительного коваль - трехморфемная (ков-а-ль). От таких составных основ слов с суффиксом -д(а) нет.

Кроме того, названия инструментов от названий действующих лиц почти не образуются: как правило, они являются производными от соответствующих названий действий.

М. Фасмер в своем "Русском этимологическом словаре" этимологизирует лишь диалектное кувалда в значении "неуклюжая, толстая баба", членя его на приставку ку-, корень вал- (ср. валить) и суффикс -д(а) (т. 1, стр. 678) и считает его, таким образом, приставочным производным от несохранившегося валда.

Как же возникло слово кувалда? В основном правильное решение этого вопроса (правда, без деталей и фактов) предложил О. Н. Трубачев в книге "Ремесленная терминология в славянских языках" (М., 1966, стр. 352), заключая обзор терминов кузнечного ремесла. Вот что можем мы прочитать у него о слове кувалда: "28. Ср. еще русск. кувалда "тяжеловесный молот", "наковальня", которое едва ли является древним словом и, возможно, заимствовано (через украинское посредство? - ср. -у-) из польск. kowadlo. Фасмер вряд ли правильно видит здесь сложение ку-валда".

Заметим, что подобное заключение (в еще более сжатой - чисто словарной форме) мы находим уже в "Словаре русского языка" Второго отделения Академии наук (т. 4, 1909, стр. 1237), в котором диалектное существительное ковалда "молот" сравнивается как со словом кувалда, так и с украинским и белорусским ковадло, ковадла "наковальня".

Биография слова кувалда сейчас рисуется следующим образом. В общеславянском языке от глагола kovati (> ковать) с помощью инструментального суффикса -dlo было образовано существительное kovadlo, обозначавшее "наковальню", т. е. "то, с помощью чего куют". Это слово в своей исходной форме (с dl) сохранилось лишь в западнославянских языках (ср. польск. kowadlo, чешск. kowadlo и т. д.). В южнославянских и восточнославянских языках - в связи с изменением сочетания dl в л - оно превратилось в ковало (ср. мыло, шило, жало, горнило, светило и т. п.). Причем в русском языке (см.: В. Даль. Толковый словарь..., т. II, стр. 128) слово ковало получило (коль скоро оно значит "то, с помощью чего куют") значение "молот".

Польское kowadlo "наковальня" проникло в XIV-XV вв. в соседние говоры украинского и белорусского языка, где употребляется в этом значении до сих пор.

В белорусском языке в силу сильного аканья оно начинает звучать как кавадла, а затем - под влиянием глагола куваць "ковать" - как кувадла и наконец (после фонетического изменения дл > лд) - как кувалда.

Форма кувалда приобретает в белорусском языке "противоположное" первоначальному ("наковальня") значение "молот" и с этим значением заимствуется русским языком, вначале, естественно, пограничными русскими говорами.

В украинском языке форма кувалда с у после к и с а после д (ср. диалектное ковалдо) - является, очевидно, также белорусизмом.

Когда появилось слово кувалда в русском языке? По данным картотеки древнерусского словаря Института русского языка АН СССР, оно впервые отмечается в памятниках XVI в. Такова история слова кувалда в его литературном значении (как свидетельствует В. Даль, рядом со значением "молот" существовало и исконное значение "наковальня").

Ну, а слово наковальня? Каково его происхождение? Оно, пожалуй, проще.

Это существительное представляет собой суффиксальное производное (ср. жаровня и т. п.) от общеславянского *nakovadlo (ср. старослав. наковало, чешск. nakovadlo и т. д.) того же значения, возникшего, как полагают, в результате взаимодействия более древних названий наковальни - kovadlo (о нем уже говорилось) и nakovb или nakova (ср. чешск. nakova, верхнелужицк. nakow и пр.), калькирующих древнегерманское слово anahaua (ср. нем. hauen "ковать"), которое в свою очередь является поморфемным переводом латинского incus (корень cudo "бью, кую").

Таким образом, слова кувалда и наковальня связаны друг с другом неразрывными словообразовательными узами. То слово, из которого вышло в конце концов неуклюжее кувалда, было также основой и для гладкого наковальня.

Прилагательные моровая и смертельная как они есть

Слово моровая сейчас известно лишь в составе фразеологических оборотов моровое поветрие и моровая язва, имеющих значение "массовая эпидемическая болезнь, вызывающая большую смертность, мор". В этих синонимических выражениях оно выступает как смысловой эквивалент прилагательному смертельная. Такое значение его вполне законно и определяется целиком происхождением. Ведь прилагательное моровая является суффиксальным производным (ср. одноструктурные образования годовая, силовая, меховая и т. д.) от существительного мор, того же корня, что слова умереть, смерть, мертвый и т. д.

Слова поветрие и язва значат в указанных фразеологизмах "болезнь" (ср. также ветряная оспа, сибирская язва). Отдельно, вне фразеологизмов, мы в настоящее время употребляем их в других значениях: поветрие - "получившее повальное распространение явление", язва - "гнойная или воспаленная рана; зло".

Таким образом, употребление прилагательного моровая заключено в узкие рамки прокрустова ложа фразеологически связанных по своему характеру слов поветрие и язва в значении "болезнь". Что касается существительных болезнь, рана, то они сцепляются уже с прилагательным смертельная. Это слово любопытно и по своему составу, и по своему происхождению.

По соотношению со словом смерть (ведь смертельная - это "приводящая к смерти") в прилагательном смертельная мы выделяем наряду с окончанием -ая также и суффикс -ельн-. Этот суффикс в других словах не встречается. Он "живет" только в нашем слове. Может показаться, что оно с его помощью от слова смерть и было в русском языке образовано. Однако на самом деле слово смертельная заимствовано русским языком из польского (не позднее XVI в.). Заметим, что и в польском оно не исконно, а было усвоено из чешского языка. Вот уж чешское smrtelny "смертельный" действительно возникло как суффиксальное образование от smrt "смерть".

Как видим, в конце концов все же рассматриваемые прилагательные (и моровая, и смертельная) родственны, так как с помощью разных суффиксов возникли на базе однокорневых и даже более того - "близкозначных" слов мор и смерть.

Почему в слове гаплология нет гаплологии

Вспомните, если запамятовали, фонетическое явление гаплологии. Так называется упрощение одинаковых или схожих слогов в слове. В результате этого процесса слово становится на слог меньше, два стоящих рядом - одинаковых или близких по звучанию - слога сливаются в один. Последнее довольно часто приводит даже к изменениям в морфологической структуре слова. Гаплология меняет иногда "лицо" слова настолько сильно, что, для того чтобы установить его первоначальную форму, требуется вмешафельство этимолога.

Так, если гаплология в словах знаменосец (из знаменоносец) и лермонтовед (из лермонтововед) повела лишь к наложению морфем и связи этих существительных с образующими (знамя, носить; Лермонтов, ведать) не нарушила, то в словах шиворот и перец она привела к полной их перестройке.

Мы уже не видим в существительном шиворот сложное слово. А ведь первоначально оно звучало *шивоворотъ и ясно осознавалось как сложное, состоящее из основ слов шивъ "шея" (от шити, как и шея < шия, буквально "то, что сшивает голову и туловище") и воротъ, связанных между собой соединительной гласной о.

Мы сейчас абсолютно не ощущаем суффиксальный характер слова перец. А ведь было время, когда это было ясно каждому; в древнерусском языке рядом с пьпьрьць "перец" (в котором два начальных пь упростились в одно, а ь после падения редуцированных изменилось в е) употреблялось и его производящее пьпьрь "перец", передающее греч. peperi.

Но вернемся к гаплологии, и уже не к понятию, а к слову. Странно, но тем не менее факт: термин, называющий явление гаплологии, существует как будто в незаконном, негаплологизированном виде. Вместо ожидаемого гаплогия перед нами гаплология, с двумя соседствующими ло. Почему же в слове гаплология не произошло гаплологии? Это объясняется двумя причинами. Во-первых, тем, что слово гаплология является недавним и книжным, а в современном литературном языке явление гаплологии наблюдается уже далеко не всегда (ср. прилагательное противовоздушная с двумя во). Во-вторых, тем, что это слово появилось как термин и в среде лингвистов, для которых правильное гаплогия было бы все же недостаточно точным и ясным с точки зрения своей терминологической структуры.

Электрификация

Общенародным по своему употреблению это слово, несомненно, стало только после того, как превратилась в крылатую фраза Коммунизм - это есть Советская власть плюс электрификация всей страны, произнесенная В. И. Лениным в докладе о деятельности Совета Народных Комиссаров 22 декабря 1920 г. Однако у В. И. Ленина оно встречается и ранее. Уже в "Наброске плана научно-технических работ", написанном в апреле 1918 г., спустя всего полгода после Октябрьской революции, он указывал, что в план реорганизации промышленности и экономического подъема России должно входить среди многих других важных мероприятий также и "обращение особого внимания на электрификацию промышленности и транспорта и применение электричества к земледелию".

По своему происхождению существительное электрификация, как и многие другие слова с суффиксом -ификация (ср. кодификация, классификация, спецификация, фортификация и т. п.), является новым заимствованием из французского языка, где оно появилось в конце XIX в. Французское слово electrification, на русской почве как обычно латинизированное (-tion > -ция), было образовано (по аналогии со словами типа fortification "фортификация") на базе слова electriqe "электрический" с помощью суффикса -ification.

Любопытна история словообразовательного элемента -ification, возникшего в результате слияния -i- первой основы (имени существительного), глагольного корня -fic-(cp. народнолатинское ficare "делать") и суффикса -ation (< лат. -atio). Одно из самых старых слов этой структуры фортификация (во французском языке оно из народной латыни) в языке-источнике делилось еще так: fort-, -i- (ср. fortis "форт", где -s- - окончание), -fic-, -ation.

Во французском и русском языках основа этого слова состоит лишь из корня (форт-, fort-) и одного суффикса.

Небезынтересно, что в русском языке у элемента -ификация в исконных словах появился "усеченный" вариант -фикация: это произошло тогда, когда подобные слова стали образовывать от несклоняемых существительных на гласный о (ср. кинофикация, радиофикация). Последнее повлекло за собой и неверные в словообразовательном отношении (ср. правильные газификация, русификация) слова типа теплофикация, звукофикация, в которых как бы оживляется (с помощью соединительного гласного о) корневое прошлое морфемы -фикация.

Заметим, что в отдельных словах с суффиксом -ификация можно наблюдать и еще одну особинку - уже в характере объединения морфем в словесное целое. Это-случаи аппдикации, наложения морфем, что наблюдается, в частности, в слове тарификация (тар/иф + иф/икация).

Теперь (поскольку электрификация представляет собой внедрение в народное хозяйство и быт электричества) несколько слов о существительном электричество. Оно заслуживает этого и в силу своего строения, и по своему происхождению.

Состав этого слова прозрачен, сравнение со словами того же корня электрический, электровоз, электрик и т. п. позволяет установить его очень легко: электр-ич-еств-о.

Но характер и значение выделяющихся в нем суффиксов становятся понятными лишь тогда, когда мы узнаем его этимологию. Ясно одно: они в слове электричество совершенно иные, нежели в существительных типа соперничество где -ич- (< -ик-) - суффикс лица, а -еств- - суффикс отвлеченного действия или состояния. Ведь существительное электричество не осознается как производное от электрик (ср. католик - католичество) и не обозначает ни действия, ни состояния. Такое своеобразие этого слова объясняется тем, что по своему происхождению оно является словообразовательной полукалькой новолатинского electricitas (откуда франц. electricite, нем. Electricität, англ. electricity): часть electric была заимствована, а суффикс -itas переведен суффиксом -еств(о) (ср. гуман-н-ость нем. Human-ität). В результате этого в слове электричество суффикс -ич- после связанной основы электр- передает латинский суффикс -ic(us) (ср. электрический), а суффикс -еств(о) выступает как суффикс абстрактного качества.

В заключение две этимологические справки. Слово electricus "электрический" (а отсюда - electricitas "электричество") было образовано английским физиком Гильбертом в 1600 г. на базе лат. electrum "янтарь", передающего греч. electron того же значения.

Янтарь не случайно дал название электричеству. Ведь электрическая энергия впервые предстала перед человеком как крошечный заряд, возникающий в янтаре, когда его трут о суконку. Электротехника, электроприборы, электромоторы, электровозы и электрички (а со всем этим и соответствующие слова) появились совсем недавно, уже в советскую эпоху.

Что такое писатель

Ну кто же не знает, что такое писатель? Писатель - это человек, который занимается литературным трудом, сочиняет художественные произведения. А вот могут быть другие писатели? Слово писатель самой своей структурой свидетельствует, что могут.

Заглянем вместе с вами внутрь этого слова. В языковом сознании любого говорящего на современном русском языке существительное писатель прямо и неразрывно связано с глаголом писать. В соответствии с этим его основа делится на корень пис-, тематический суффикс глагола -а- и суффикс действующего лица -тель-, и наше слово входит в ряд слов типа читатель, подражатель, наблюдатель, мечтатель, мучитель, исполнитель, грабитель. Однако среди слов этого рода писатель все-таки выглядит в известной степени чужаком. Правда, особый характер существительного писатель проявляется лишь в результате специального, хотя и очень элементарного анализа.

В самом деле, значение слов типа мечтатель целиком составляется из значений составляющих их морфем: мечтатель - "тот, кто мечтает", читатель - "тот, кто читает", мучитель - "тот, кто мучит", исполнитель - "тот, кто исполняет", грабитель - "тот, кто грабит" и т. д. Что же касается слова писатель, то оно обозначает не всякого, кто пишет, а только того, кто не столько пишет, сколько сочиняет художественные произведения. Наше слово имеет более узкое значение, чем то, которое можно "сложить" из составляющих его значащих частей. Заметим, что такое явление замечается у слов, пожалуй, даже чаще, нежели простое суммирование в семантике целого слова значений образующих его морфем. Нередко признак, положенный в основу названия, и его структура выступают лишь как самые первые наметки его действительного значения и ясного представления о последнем не дают. Например, чувство признака, положенного в основу болгарского слова писец (мы сразу же и верно связываем его с нашим глаголом писать и суффиксом -ец), не дает нам в то же время знания о его действительном значении: А в болгарском языке оно обозначает не "писец", а "перо" (т. е. не того, кто пишет, а то, чем пишут).

Смысловая оригинальность слова писатель по сравнению с названными образованиями на -тель не является исконной. В древнерусском языке это слово имело буквальное значение "тот, кто пишет". Так что, действительно, писатель писателю рознь. Обратившись к древнерусским письменным памятникам, мы можем прочитать: "Радуется купец, в дом свои пришедъ, а корабль в тихо пристанище пришедъ, якоже отрешится воль отъ ярма, так писатель книг кончавъ." Эта приписка в рукописи принадлежит не автору, а писцу, который закончил переписывание книги. Это ведь было трудным делом, длившимся, как правило, целыми месяцами (так, известное Остромирово евангелие дьякон Григорий переписывал для посадника Остромира около семи месяцев).

Ну, а как и когда появилось в таком случае современное слово писатель? Это частое в нашей речи и всем известное существительное родилось в XVIII в. как семантический перевод (семантическая калька) французского ecrivain (< лат. scriba "писец").

Исконно русское слово пионер

В нашем языке сейчас существует три слова пионер: пионер "солдат инженерных войск", пионер "разведчик, первооткрыватель" (ср. пионеры естествознания, пионеры космонавтики и т. д.) и пионер "член детской коммунистической организации". Последнее слово является не только наиболее употребительным. Оно нам также и особенно близко и дорого: им мы называем нашу смену, юных ленинцев, будущих строителей коммунизма. Однако это слово родное для нас не только потому, что прямо и непосредственно связано с нашей, советской действительностью, но и потому, что в качестве определенной лексической единицы возникло в русском языке.

Два первых слова пришли к нам соответственно из французского и английского языков в XIX в.

Существительное пионер "член детской коммунистической организации" представляет собой исконно русское слово, созданное после Октября.

Как же оно было образовано и когда появилось в общем употреблении?

Наше пионер сменило слово юк (< юный коммунист), известное с 1919 г. Оно родилось сразу же после создания пионерской организации 19 мая 1922 г., на базе появившегося несколько ранее оборота юный пионер.

Таким образом, оно было образовано с помощью лексико-семантического способа словообразования, путем концентрации общего значения исходного выражения на грамматически опорном существительном пионер в значении "первооткрыватель, разведчик" (ср. песок < сахарный песок, столпотворение < вавилонское столпотворение и т. д.). Что касается слова пионер "первооткрыватель, разведчик", заимствованного из английского языка, то оно стало особенно популярным в XIX в. после появления романа Ф. Купера "The pioneers" ("Пионеры"; чаще это заглавие на русский язык переводилось как "Переселенцы").

Вообще же это слово было усвоено английским языком из французского и передает франц. pionnier "солдат инженерных войск" (идущий впереди и пролагающий путь остальным). Последнее имело вначале значение "пехотинец" и было образовано от слова pion "пеший", восходящего к лат. pedo (вин. пад. pedonem) того же значения, в свою очередь являющемуся суффиксальным производным от pes (род. пад. pedis) "нога".

Поскольку лат. pes, pedis родственно нашему пеший, слова пионер и пехотинец связаны между собой кровными узами. Что касается фразеологического оборота юный пионер, ставшего базой для возникновения нашего слова, то оно сменило выражение юный разведчик, существовавшее еще до революции и передававшее англ. бойскаут.

Происхождение слов и этимологический анализ

В заметках, с которыми вы уже познакомились, рассказывалось о том, что можно назвать генеалогией слов. В них если и не давалась пусть самая краткая и схематичная биография слова, то по крайней мере сообщались о нем такие сведения, какие бывают в нашем свидетельстве о рождении. Эти лингвистические "метрики" слова, указывающие время и место появления его на свет, его "родных и родителей", его первоначальную форму и значение и т. д., являются результатом того или иного (то глубокого, то весьма приблизительного и предварительного) этимологического анализа.

И к нему в своей школьной практике учитель не только часто прибегает сам, но и заставляет нередко обращаться учеников. Естественно, что в классе это, как правило, самый элементарный этимологический разбор, с большими упрощениями и неизбежными неточностями, с опорой почти исключительно на языковое чутье. Однако свою роль - и большую - он играет, особенно если словообразовательные факты языка (как прошлого, так и настоящего) берутся не сами по себе, а в каких-то утилитарных целях, диктуемых методикой преподавания русского языка как учебного предмета.

Как известно, работа по словообразованию в школе направлена сейчас в первую очередь на ознакомление учащихся с морфемным составом слов современного русского языка. На уроках, специально посвященных словообразованию, ученики знакомятся также с тем, по каким правилам в русском языке создаются новые слова, какие словообразовательные способы и средства существуют в нем в настоящее время.

Однако работа по словообразованию в школе может носить и несколько иной, по существу прикладной характер. Очень часто слова разбиваются на значимые части не для определения их структуры и способа образования, а для того, чтобы уяснить их правильное написание, или их смысловое значение и стилистические оттенки, или их происхождение и т. д. Такого рода работа проводится не только на уроках русского языка, но и на уроках литературного чтения, где она является частью общей работы по обогащению лексики и повышению культуры речи школьников. Именно в этих случаях дается не только словообразовательный анализ слова, но иногда и анализ этимологический.

Словообразовательный анализ слова вскрывает его строение и место среди других слов современного языка с точки зрения существующей системы русского словообразования. Так как эта система, как составная часть грамматического строя, очень устойчива, то в подавляющем большинстве слов определение их современного словообразовательного характера оказывается в известной мере и установлением их происхождения, т. е. этимологии.

Для слов с активно-производящими основами, с продуктивными словообразовательными элементами этимологического анализа часто практически не существует: он совпадает в них с разбором словообразовательным. Например, в таких словах, как норка, кареглазый, резчик, бурный, горнист, выбросить, ледокол, голосистый, садовый, соткать, входить, соавтор, пригорок, уяснение их словообразовательного строения (нор-к(а), кар-е-глаз-ый, рез-чик( ), бурный), горн-ист( ), вы-брос-и(ть), лед-о-кол( ), голос-ист(ый), сад- ов-(ый), со-тк-а(ть), в-ход-и(ть), со-автор( ), при-гор-ок( ) является одновременно и установлением их реального образования.

Это же можно сказать и о всех существительных, содержащих в своем составе суффикс -изн(а) (ср. белизна, жестизна, крутизна и др.), которые не только сейчас выделяют этот суффикс, но и являются словами, при помощи его образованными.

Это же свойственно глаголам на -кать, образованным от разнообразных звукоподражательных слов и местоимений (якать, тыкать, тявкать, хихикать, мяукать, аукать, каркать, баюкать, хрюкать и т. п.).

Такое совпадение словообразовательного разбора с этимологическим объясняется тем обстоятельством, что в настоящее время они членятся на части так же, как членились в то время, когда появились в русском языке. Изменение в морфологическом составе наблюдается не во всех словах и отнюдь не является обязательным для всех слов русского языка.

Вместе с тем, производя анализ морфологического состава слова, следует всегда иметь в виду, что многие слова за время существования в языке изменили свое морфологическое строение. Поэтому, например, нет никакой гарантии, что слова, ныне корневые, непроизводные, ранее не распадались на морфемы, что слова, сейчас каким-либо образом членимые, ранее членились так же. Определение словообразовательных связей, существующих между такого рода словами и другими словами в настоящее время, не будет уже уяснением того, как, от каких слов, при помощи каких способов словопроизводства они возникли.

Для разбора с морфологической точки зрения слов, изменивших по тем или иным причинам свою первоначальную словообразовательную структуру, большую роль приобретает этимологический анализ.

Различие словообразовательного, с одной стороны, и этимологического, с другой, разбора слова можно показать, например, на анализе слов здание, жук, час, смородина, окно, ужин, скрупулезный, халатное (отношение), целовать, посетить и т. д.

Если с точки зрения современных словообразовательных связей все это слова с непроизводной основой (слова целовать, посетить выделяют в основе лишь суффиксы -а- и -и-), то с исторической точки зрения, как показывает этимологический анализ, все они оказываются и разложимыми словами с производными основами, и вместе с тем словами, сохранившими внутреннюю форму слова, т. е. словами, В которых ясен мотив возникновения их как названий предметов объективного мира.

С этимологической точки зрения слово здание предстает перед нами как образование от зьдати "строить" (ср. зодчий "архитектор") при помощи суффикса -ние, слово жук - как производное с суффиксом -к- от звукоподражательного комплекса жу, слово час - как слово, возникшее на базе глагольного корня -ча- (ср. чаяти "ждать", паче чаяния "сверх ожидания"), осложненного суффиксом -с-.

Этимологический разбор приводит нас к выводу, что такими же производными являются и слова смородина (с суффиксом -ин(а), от слова смородъ "сильный запах"; ср. старославянское смрадъ), окно (от слова око "глаз", с суффиксом -ъно), ужин (первоначальное - "полдник", от слова угъ "югъ", с суффиксом -инъ), скрупулезный (с суффиксом -езный от слова скрупул - название старинной единицы аптекарского веса, равной 1,24 грамма), халатный (с суффиксом -н-, от слова халат).

Такой разбор позволяет нам вскрыть мотивацию называния и невыделяемые, с современной точки зрения, морфемы в словах посетить и целовать: посетить оказывается образованием с приставкой по- и корнем -сет- (ср. древнерусское съть "гость"), а целовать - производным от прилагательного цълъ "здоровый, невредимый", первоначально обозначавшим не "целовать", а "приветствовать" (ср. современное "здравствуй").

Необходимость этимологического анализа для выяснения происхождения и действительной картины образования многих слов, существующих в современном русском литературном языке, определяется зачастую не теми изменениями, которым подверглось их словообразовательное строение, а тем, в качестве каких - исконно русских или заимствованных - появляются они (с соответствующим смысловым значением и морфемной структурой) в нашей речи.

В словообразовательной структуре, например, таких слов, как октябрь, дуэль, флигель, флюгер, небоскреб, живопись, (газетная) утка, с того времени, как они появились в русском языке, никаких изменений не произошло.

Этимологическое рассмотрение этих слов для объяснениями образования их происхождения обусловливается их сторонним, заимствованным характером. Оно показывает, что слово небоскреб и живопись являются словообразовательными кальками (первое - с английского слова skyscraper, второе - с древнегреческого слова zoographia), а слово утка (газетная) представляет собой семантическую кальку с французского слова canard.

Этимологическое рассмотрение дает возможность установить иноязычное происхождение слов: октябрь - из латинского, дуэль - из французского, флигель и флюгер - из немецкого языка. Знакомство с их значением и употреблением в языке-источнике позволяет выяснить и тот образ, который был положен в основу соответствующего названия: октябрь (от octo - восемь) по римскому календарю был восьмым месяцем в году; дуэль (из среднелатинского duellum) восходит к латинскому словосочетанию duo bellum и буквально означает "война двух"; слова флигель и флюгер представляют собой трансформацию немецкого слова Flügel в значении "крыло" (от глагола fliegen "летать").

Производя на практике этимологический разбор слова, не следует забывать, что его никоим образом нельзя смешивать с делением слов на морфемы с точки зрения современных языковых связей и соотношений. Ведь если морфемный анализ дает нам картину морфологического состава рассматриваемого слова в настоящем, то этимологический разбор знакомит нас с его прошлым, иногда весьма отдаленным.

Основное методическое правило, которое вытекает из всего изложенного, сводится к тому, чтобы при ознакомлении учеников с основными понятиями и фактами словообразования современного русского языка брать по возможности исконно русские и этимологически ясные слова, производить только морфемный и словообразовательный разбор. Этимологический же анализ нужно применять лишь в тех случаях, когда он необходим как вспомогательное средство для орфографических, лексических и других целей. Следовательно, этимологический анализ в школе никогда не должен быть самоцелью, он всегда должен быть целенаправленным, обусловленным конкретными задачами, связанным с работой по повышению грамотности, языкового чутья и общей речевой культуры. Кроме того, этимологический разбор всегда должен проводиться учителем лишь в той мере, в какой это доступно ученику соответствующего возраста.

В IV-VII классах следует ограничиваться этимологическим анализом непроизводных или производных слов с морфологически ясной и исторически явно составной словообразовательной структурой.

Так, например, этимология слов азбука и алфавит (соответственно представляющих собой древнерусскую словообразовательную кальку греч. alfabetos и его прямое древнерусское заимствование; первое известно с XIII в., второе - с XV в.) в "облегченном" и методически адаптированном виде может быть дана уже в IV классе. Она и дается в ныне действующем учебнике IV класса (стр. 86).

То же можно сказать и об этимологии прилагательного оранжевый. Происхождение этого слова как заимствования из французского языка, восходящего к оранж (orange) "апельсин", можно объяснить очень доходчиво, особенно если его сопоставить с синонимическим прилагательным апельсиновый "цвета апельсина" и с односуффиксальным прилагательным сиреневый "цвета сирени" (ср. также оливковый, кремовый, вишневый, малиновый, свинцовый, кумачовый и т. п.).

Уже в V-VI классах вполне доступной учащимся будет этимология существительных понедельник и опахало. Для того чтобы ученики уяснили ее, необходимо сообщить им лишь старые значения слов неделя (которое раньше обозначало "воскресенье - свободный от работы день": недъля от не дълати) и пахать (оно имело ранее значение "махать", ср. врукопашную) и напомнить о значении предлога по "после" (ср. по истечении, по прибытии и т. д.) и суффикса -л(о), образующего слова со значением орудия действия (ср. поддувало от поддувать, белила от белить и т. п.).

Что же касается этимологии и родства слов, например, корова и серна, то для того, чтобы было ясно происхождение и первоначальное словообразовательное строение этих слов, приходится выходить за пределы русского и даже близкородственных славянских языков и привлекать данные по крайней мере из латинского языка. Только сопоставление этих слов (с учетом их фонетических изменений: корова < *korva; серна < сьрна < *srna со словами латинского языка cornu "рог", сегпа "лань") вскрывает их производный с этимологической точки зрения характер, существование в них когда-то корня *kor-/sьr- и выделявшихся суффиксов -va и -na, а также первоначальное их значение, связанное с образом, положенным в основу названия: "рогатая", "имеющая рога".

Такой этимологический разбор слова, связанный с привлечением не только данных русского языка и его истории, но и фактов близкородственных славянских языков, а в отдельных случаях и других западноевропейских и классических, возможен и целесообразен лишь в специальных кружках и факультативах для учеников старших классов.

Выше, при разграничении словообразовательного и этимологического анализа, уже указывалось, что прежде всего отличает их друг от друга. Этимологический и словообразовательный анализы противопоставлены друг другу прежде всего тем, что первый является средством выяснения прошлого в жизни слова, тогда как второй имеет своей целью объяснить его настоящее.

Но разница между ними не только в этом. Словообразовательный и этимологический анализы не соотносительны и резко разнятся между собой объемом своих задач.

Когда слово подвергают словообразовательному анализу, то интересуются лишь его морфологическим строением и составом, но отнюдь не его значением как таковым и исконно русским или заимствованным характером.

При разборе со словообразовательной точки зрения слов подгруппа, колоннада, подлодка важно установить, что слово подгруппа делится на приставку под- и непроизводную основу -групп(а) и образовано приставочным способом; что слово колоннада представляет собой суффиксальное образование с помощью -ад(а) от основы -колонн(а); что слово подлодка соотносительно с словосочетанием подводная лодка и осознается как сложение сокращенной основы под- и полной основы -лодк(а) и т. д. В этом случае специально не рассматриваются другие факты, например то, что слово подгруппа является исконно русским, слово колоннада - заимствованным из греческого языка, а слово подлодка - калькой с французского слова (из лат. submarina).

Что касается значений слов, то их в данном случае не анализируют, а из них исходят при установлении семантико-словообразовательных связей с другими словами. Предметом словообразовательного анализа оказывается лишь современная морфологическая структура слова.

Этимологический анализ слова не ограничивается определением того, как слово делилось раньше, каким способом и на базе каких слов оно образовано. Его задачи оказываются гораздо более разнообразными и соответственно более сложными.

Конкретно в задачи этимологического анализа слова входит: 1) определение исконного или заимствованного характера слова (с данным значением и структурой), 2) выяснение образа (представления), положенного в основу слова как названия предмета действительности, 3) установление того, когда слово появилось в языке и как, на базе чего и с помощью какого способа словообразования оно возникло, 4) реконструкция его праформы и старого значения.

При выяснении этимологии слова прежде всего важно установить его происхождение: является ли данное слово исконно русским или же оно заимствовано из какого-либо языка. Здесь существенно четкое разграничение: 1) иноязычных слов и слов, возникших на их основе в русском языке, 2) происхождения морфем, составляющих слово, и самого слова, 3) одинаковых по структуре и значению слов разных языков и словообразовательных и семантических калек и 4) языка-передатчика и языка-источника.

Нельзя считать, например, заимствованными слова ехида, спец, нигилист (или такие, как чайник, соавтор, школьный, якшаться, известняк и т. п., имеющие русские словообразовательные элементы). Несмотря на их иноязычные корни, они являются словами русского языка: слово ехида возникло в результате усложнения основы на базе греч. echidna (от непроизводной основы ехидн- "отпочковался", суффикс -н- по аналогии со словами голодна, свободна и т. д.); слово спец появилось в советскую эпоху как сокращение слова специалист (франц. specialiste); слово нигилист - как образование от лат. nihil "ничто", впервые в статье Надеждина "Сонмище нигилистов" в первой трети XIX в. В других языках мы можем встретить эти слова лишь как заимствованные из русского языка.

Определяя источник иноязычного слова, надо четко отличать происхождение частей того или иного слова от реального возникновения этого слова в языке при назывании явлений действительности.

Неправильно, например, было бы, учитывая греческое происхождение частей слов утопия и телефон, относить их к заимствованиям из греческого языка, потому что как слова они возникли в английском языке: слово утопия - неологизм Томаса Мора (XV-XVI вв.), слово телефон появилось в конце XIX в.

Требуется четко различать кальки и слова, возникшие как одноструктурные и синонимические в разных языках совершенно самостоятельно (ср., например, слова выход и Ausgang как аналогичные образования от глаголов выходить и ausgehen). Для того чтобы слово отнести к калькам, необходимо иметь совершенно определенные факты, говорящие о том, что его структура или значение воспроизводит соответствующий факт иноязычного слова.

Наконец, при определении, из какого именно языка пришло в русский язык то или иное слово, обязательно следует учитывать, что слова попадают в нашу речь часто не непосредственно из того языка, в котором они возникли, а через какой-либо другой или другие языки.

В ряде случаев при этом в языке-передатчике происходит такая трансформация звуковой оболочки, значения и структуры слова, что в русском языке его приходится уже считать заимствованным не из языка-источника, а из того языка, из которого слово в наш язык поступило.

Было бы совершенно неверным, например, считать, что слово бронх является заимствованием из латинского языка, а слово рынок - из немецкого. С тем звучанием и значением, которое им свойственно, они характерны соответственно французскому и польскому языкам и в русском языке должны определяться: бронх как галлицизм, а рынок как полонизм. Другое дело, что во французском языке слово bronche является заимствованием из латинского языка, а в польском языке слово rynek не что иное, как переработка немецкого слова Ring.

Второй задачей этимологического разбора слова (с которой связаны и две остальные) является определение образа, который был положен в основу слова как названия. Почему данный предмет объективной действительности назван именно так, а не как-либо иначе? Таков вопрос, который возникает в данном случае. Ответ на него очень часто является одновременно ответом на вопрос, от какого слова было образовано анализируемое слово.

Название первоначально при своем возникновении всегда является мотивированным. Называя тот или иной предмет объективной действительности, люди используют названия других предметов или явлений, в том или ином отношении с ним связанных или соотносительных. Вещи и явления в результате этого начинают называться по тому признаку, иногда весьма несущественному, который казался достаточно характерным для того, чтобы отличить их от других.

Таким бросающимся в глаза признаком, по которому предмет или явление получает свое название, может быть форма, цвет, функция, размер, сходство с чем-либо и другие внешние и внутренние свойства. Кольцо, например, получило свое название по форме (коло "круг"; ср. около), желток (яйца) - по цвету, мыло - по функции, окно - по сходству (от око) и т. д.

Образ, положенный в основу названия, и оформляющие его словообразовательные элементы составляют лишь основу того значения, которое закрепляется потом за словом в результате длительной традиции употребления. Признак, положенный в основу названия данного предмета, может характеризовать не только его, но и другие явления объективного мира. Кроме того, он всегда является весьма общим и неопределенным. Реальное значение слова, напротив, конкретно и индивидуально. Поэтому очень часто ясного представления о действительном значении слова образ, положенный в основу названия, не дает.

Например, понимание образа в болгарских словах черница, ветрило, птичка не приводит нас к знанию их фактического значения (черница "тутовое дерево", "ягода этого дерева", ветрило "веер", "бумажный змей", птичка "воробей").

Ясное представление образа в русских диалектных словах голянка и зеленец не дает все же возможности твердо сказать, не зная соответствующего говора, что они называют (голянка "особого типа рукавица", зеленец в разных диалектах - "свежий веник", "незрелая ягода", "островок, поросший камышом или ивняком", и т. д.).

Напротив, нередко бывает, что во многих хорошо знакомых нам словах образ уже не ощущается, так как в результате изменений значения, звучания и структуры слова он очень часто стирается и мотивированность названия исчезает. В ряде случаев это приводит к возникновению в языке таких словосочетаний, которые с этимологической точки зрения как бы противоречат логике, или объединяя совершенно различные вещи (розовое белье), или тавтологически повторяя одно и то же (торная дорога, силосные ямы; тор "дорога", ср. чешск. tor "дорога", силос - из испанского языка, silos буквально "ямы").

Все слова с непроизводными основами и некоторые производные функционируют в языке как чисто условные и немотивированные обозначения. Первоначальные представления, образы, положенные в основу, например, таких слов, как комната, долото, курица, забота, греча, зеркало, яровые, в настоящее время совершенно исчезли, и слова предстают перед нами как условные названия.

Этимологический анализ восстанавливает забытое говорящими. Оказывается, комната названа была так потому, что первоначально это было помещение с камином (лат. caminata). В основу слова долото был положен глагол долбить (долото из *dolbto - орудие для выдалбливания). Слово курица оказывается производным от слова кур (ср.: как кур во щи), для обозначения особи женского пола. Кур, т. е. петух, получил название звукоподражательного характера (по крику кукареку). Забота (ср. севернорусское зобота) осознается как образование от глагола зобать - есть. Греча получила наименование по происхождению (из Греции), яровые - по времени (от исчезнувшего в русском языке слова яро - весна, ср. ярка, поярок, Ярило и др.), зеркало (старое - зарцало) - по функции (как орудие для "созерцания", видения, ср. глагол созерцать).

Для восстановления признака, ставшего основой названия, важнее всего определить то слово, которое послужило базой для образования анализируемого. Тем самым его определение в известной степени ведет к выяснению того, как данное слово было образовано.

При выяснении этого чрезвычайно важного вопроса этимологический разбор слова должен привести нас к реконструкции наиболее древней, насколько это возможно, структуры слова, к определению конкретного слова, на основе которого разбираемое слово образовано, наконец, к установлению действительного способа его образования.

Разбирая слова с этой точки зрения, следует учитывать прежде всего историчность их звучания, структуры и значения, в первую очередь процессы опрощения, переразложения и усложнения основы, а также факты тесного слияния морфем в слове. Совершенно необходимо возникающие на основе всестороннего анализа выводы проверять данными словарей как современного русского литературного языка, так и древнерусского, диалектных и словарей других языков.

Анализируя способы образования того или иного слова, важно четко разграничивать их один от другого. Будет неверным, например, утверждение, что слова вожатый и закусочная образовались путем превращения соответствующих имен прилагательных в существительные.

На поверку оказывается, что слово вожатый никогда не было прилагательным (обращает особое внимание на себя уже его структура: суффикс -ат- следует за глагольной основой и не имеет присущего ему значения), напротив, это существительное с суффиксом -атай (ср. у Пушкина: Но я молю тебя, поклонник верный твой, Будь мне вожатаем), подвергшееся влиянию имен прилагательных на -ый. Результатом было переразложение основы в пользу окончания, образование на месте суффикса -атай суффикса -ат- и включение слова в систему склонения имен прилагательных.

Что же касается существительного закусочная, то оно тоже никогда не было прилагательным, а создано по модели прилагательных, действительно превратившихся в существительные женского рода, обозначающие то или иное помещение (гостиная < гостиная комната, прихожая < прихожая комната и т. д.; определение "перетянуло" на себя значение всего сочетания, определяемое существительное исчезло). Слово закусочная никакого существительного в таком значении не определяло.

Неправильно будет отнесение к прилагательным, перешедшим в существительные, такого слова, как вселенная, к причастиям, перешедшим в прилагательные, такого слова, как рассеянный (человек): оба слова являются кальками с соответствующих греческого и французского слов oikoumene и distrait).

Мы совершим ошибку, если современные словообразовательные соотношения между словами жилище - жить отождествим с реальным образованием первого слова с помощью суффикса -лищ(е). Как указывает устаревшее слово жило (ср. Почему ты думаешь, что жило недалече? у Пушкина в "Капитанской дочке"), слово жилище образовано посредством суффикса -ище.

Определяя старую структуру слова и его производящую основу, следует учитывать все те изменения, которые возможны в слове.

Чтобы стала несомненным фактом связь слова набалдашник с исчезнувшим словом балдак "эфес, рукоятка", заимствованным из тюркских языков, необходимо иметь в виду фонетические изменения в слове, именно закрепление на письме произношения чн, как шн (ср.: Столешников переулок, Свешников и т. д.).

При восстановлении картины образования слова разинуть нельзя будет не принимать во внимание изменений в структуре слова, связанных с тесным слиянием приставки раз- и корня -зи-, который, в частности, мы находим в глаголе зиять.

Естественно, что очень часто для определения первоначальной составной структуры корневых слов приходится прибегать к сопоставлению данных русского языка с фактами других языков. Так, отглагольное происхождение слова рука (из ronka) проясняется лишь при учете родственных литовских слов: существительного ranka "рука" и глагола renku "собираю"; образование слова крупа с помощью суффикса -па- - при сопоставлении его с родственным ему греческим словом kruo (ударяю) и т. д.

Так как значение слова в процессе употребления в языке с течением времени может меняться и во многих словах сейчас совершенно другое, нежели раньше, то этимологический анализ слова включает в себя также и определение наиболее древнего значения, которое возможно установить на основании существующих языковых фактов и их взаимоотношений.

Такое определение старого (иногда чрезвычайно давнего) значения того или иного слова осуществляется, как правило, при помощи сравнительного анализа данных древнерусского и других - славянских и прочих индоевропейских - языков. Однако в ряде случаев необходимо также и всестороннее рассмотрение фактов, бытующих в системе современного русского языка (как литературного, так и диалектов). Так как такого рода факты привлекаются в этимологической практике довольно редко, а именно они являются наиболее доступными для школьников, то прежде всего остановимся на них.

На старое значение слова, употребляющегося в настоящее время с иным значением, могут указывать 1) значения производных слов и 2) фразеологические обороты, включающие в свой состав анализируемое слово. Использование при этимологическом разборе производных слов оказывается возможным потому, что эти слова были образованы на базе слов с ныне исчезнувшими значениями. Использование с этими же целями фразеологических оборотов связано с. тем, что в ряде устойчивых выражений сохраняются не только устаревшие, ныне не употребляющиеся отдельно слова, но и старые значения таких слов, которые с другими значениями еще и сейчас входят в активный словарный запас. Разберем на конкретных примерах эти два источника отдельно.

Значения производных слов могут быть использованы для уяснения старого значения слова, от которого они были образованы, только в том случае, если они имеют прозрачную морфологическую структуру и если имеющимся в них словообразовательным элементам свойственно четкое, закрепленное за ними значение. Привлекаемые слова подвергаются в таком случае обязательно морфологическому разбору с исторической точки зрения.

Возьмем к примеру такое слово, как богатый. С современной точки зрения оно предстает перед нами как слово с непроизводной основой, несоотносительное со словом бог. Однако этимологически по своему строению оно явно составное, и суффикс -ат- в нем вычленяется совершенно свободно. Суффикс -ат- (ср. рогатый, крылатый, бородатый и т. д.), как известно, имеет значение "обладающий чем-либо". Исходя из этого, мы видим, что корню -бог- в слове богатый свойственно иное значение, чем слову бог. Учитывая общее значение слова богатый "обладающий большим имуществом, богатством" и как бы вычитая из него значение суффикса -ат- "обладающий чем-либо, что обозначено корнем", можно прийти к выводу, что корень -бог- в нем имеет значение "богатство", "большое имущество" и т. д. Этот корень в слове богатый лишен религиозной окраски и имеет старое конкретно-бытовое содержание. Отсюда можно сделать заключение, что когда-то (до появления на Руси христианства) слово богъ имело значение "богатство", "большое имущество", и именно от него (в таком значении) было образовано слово богатый, в отличие, скажем, от слов богиня, богомолье и т. д., возникших на базе слова бог в сравнительно новом, религиозном значении. О том, что этот вывод правилен, свидетельствует наличие других слов с данным корнем (ср. убогий "крайне бедный", приставка у- здесь имеет значение отрицания), а также факты других индоевропейских языков.

То же можно отметить и для слов грех, господь, первоначально не имевших в русском языке религиозных значений (они были заимствованы из старославянского языка). Старые значения этих слов сохраняются в словах грех, господин, господство и др.

Слова краснобай, красноречие указывают на старое, когда-то бывшее у слова красный значение "хороший", "красивый" (ср. краснозем, краснокожий, раскраснеться и т. п., образованные уже от слова красный как обозначения цвета).

Слова черепок, Черепанов (ср. диал. черепан "гончар, горшечник") отражают старое значение слова череп - глиняная посудина, горшок, плошка.

Слова непогода, погожий, беспутный свидетельствуют о старых "положительных" значениях слов погода и путь (слово погода обозначало ранее только хорошую погоду, слово путь - только хорошую дорогу).

Слово пятиалтынный своим значением точно определяет для нас значение слово алтын "три копейки", ныне существующего лишь в пословице Не было ни гроша, да вдруг алтын.

Слово сад-виноград своей структурой и семантикой "выдает" нам старое значение существительного виноград, обозначавшего ранее "сад", "виноградник". Ведь по своему характеру это сложносоставное образование принадлежит к разряду словесных производных, возникших в результате объединения синонимов, того же типа, что и друг-приятель, путь-дорога, сила-моченька, грусть-тоска и т. д.

Слова разглагольствовать и наречие дают возможность ясно представить старые, ныне исчезнувшие значения слов глагол и речь: нетерминологическое значение "слово" у слова глагол и терминологическое значение "глагол" у слова речь (наречие - словообразовательная калька греч. epirrema, т. е. "приглаголие").

Слова средний и бремя сохраняют прежние значения слов среда ("середина"; средний "находящийся в середине") и брать ("нести", ср. подобное значение в латинском слове fero, греческое слове phero и т. д.).

О старых значениях ряда перечисленных выше слов говорят также и некоторые фразеологические обороты, имеющие эти слова в качестве одного из своих членов (ср.: с грехом пополам, на миру и смерть красна, плошки да черепки - те же горшки и т. д.).

О старых, иных, нежели свойственных им сейчас, значениях слов неверный "неверующий", жир "богатство", талант "монета", горб "спина", стопа "шаг" говорят такие фразеологические выражения, как с жиру беситься, зарыть талант в землю, гнуть горб перед кем-нибудь (слово спина укрепляется в русском языке как заимствование из польского в XVI в.), Фома неверный, пойти по стопам и т. д.

Производные слова говорят не только о старых значениях употребляющихся в настоящее время слов, но и о существовании слов, сейчас уже в русском языке неизвестных. Очень часто один этимологический анализ слова, без привлечения других данных, приводит к знакомству с устаревшими словами. Так, простой этимологический разбор слов персидский, беличий, подаяние, утлый, одеяло указывает на исчезнувшие из употребления слова Персида (старое название Персии), белица (старое название белки), подаять (подавать), тло (дно, ср. дотла), одеять (одевать) и т. д.

В целях установления старого значения важно также привлекать лексические данные русских диалектов, сохраняющих в отдельных случаях очень древние языковые факты. Так, например, старое значение слова полено - "расколотое надвое" (от пол "половина") вскрывается при сопоставлении его с диалектным словом полоть "разрубать, раскалывать надвое". Собственное имя Шульга раскрывается в своем первоначальном нарицательном значении при сравнении его с диалектным нарицательным шульга "левша" и т. д.

Вопросы, на которых мы остановились, вовсе не исчерпывают, конечно, всех тех проблем, которые к этимологии относятся. В частности, почти не затрагивалось использование в этимологическом анализе сравнительно-исторического метода, проблемы архетипов, праформ, калькирования, далекой реконструкции звучаний и т. д.

Все, о чем мы говорили, в первую очередь обращено к учителю и касается поэтому только таких фактов, которые или имеют методическое значение и связаны с разграничением этимологического и словообразовательного анализа, или так или иначе (чаще всего и свободнее всего, конечно, на факультативных занятиях и в кружках) могут быть применены в школьной практике.

Учитель не должен пренебрегать на уроках русского языка (да и литературы тоже, см. об этом в главе "Художественный текст под лингвистическим микроскопом") испытанным оружием этимологического анализа. Ведь, вскрывая прошлое слова, мы тем самым открываем для себя в нем и то, что принадлежит ему как определенной лексической единице и сегодня, точнее и вернее понимая его семантику, полнее представляя себе его место в языковом "обществе", сознательно усваивая его орфографическое обличье, глубже проникая, наконец, в его художественно-выразительные возможности и образную суть. Уместные и умелые (с учетом возрастных особенностей учащихся и характера излагаемого материала) путешествия в дальние этимологические страны, посильные справки о происхождении слов - одно из действенных средств сделать обучение русскому языку в школе не только по-настоящему обучающим и развивающим, но и интересным.