Универсалии языка и фиксация результатов абстрактного мышления

Перейдем к более детальному рассмотрению универсалий, отмечаемых языкознанием и выполняющих познавательную функцию.

Прежде всего это так называемая конвенциональность языка. Под конвенциональностью языка большинство лингвистов понимают немотивированность его элементарных знаков. Под этим, в свою очередь, имеют в виду, что между означающим и означаемым (или означающим и значением) не существует в общем случае ни физического, ни геометрического и никакого бы то ни было вообще сходства.

Против концепции немотивированности знаков языка иногда выдвигается ряд аргументов. В частности, указывается на наличие в языке ряда мотивированных так или иначе знаков и грамматических форм, отражающих определенные стороны предмета. В лексике, например, имеются фонетически мотивированные знаки (типа "шипеть"), морфологически мотивированные знаки (типа "паровоз", "сапожник"), так что каждый, кто знает их компоненты, владея языком, сразу понимает их смысл. Имеются также и семантически мотивированные знаки (типа "капот автомобиля"), где новое значение слова "капот" образовано посредством метафоры. Указывают также на то, что по крайней мере некоторые синтаксические формы воспроизводят определенные черты реальных процессов. Например, обычно в русском языке, если речь идет о последовательных действиях, они в предложении воспроизводятся в том же порядке, в котором происходили в действительности или должны произойти ("пришел, увидел, победил", "отрежьте хлеба, намажьте маслом, посыпьте солью и съеште").

Все эти. факты мотивированности знаков действительно имеют место и, считают лингвисты, во всех языках. Они, однако, не затрагивают произвольности как характерной черты языковых знаков, обеспечивающей выполнение ими своей гносеологической функции.

Полная произвольность касается лишь элементарных знаков, то есть минимальных элементов языка, имеющих значение. Такими элементарными знаками в языке являются даже не слова, тем более не предложения, а морфемы (корни слов и их служебные части, например приставки или суффиксы).

Физическое тело морфемы (набор фонем или графем, из которых она состоит) по отношению к предмету в общем случае абсолютно не мотивировано. Этот набор может не обладать никаким сходством с предметом ни по физической природе, ни по своей структуре.

Морфемы типа "шипеть", "тише" и т. п., с одной стороны, в современных языках, реально существующих на земном шаре, имеют мизерный удельный вес (этот вес в ходе исторического развития уменьшается), с другой стороны, их наличие хотя и универсально, но по отношению к главным функциям языка случайно. Объяснение их существования лежит, видимо, не в функциях современного языка, а в его истории.

С гносеологической точки зрения существенно необходимо не полное отсутствие мотивированных морфем, а обязательное наличие немотивированных морфем.

Отсутствие необходимой обусловленности означающего означаемым есть важнейшая черта языка, которая позволяет ему выполнить свою гносеологическую функцию и преодолеть ограниченность знаковой системы чувственного познания.

Ощущение не только в функции образа или его элемента, но и в своей знаковой функции лишено какой-либо конвенциональности и вообще произвольности. Человек не выбирает ощущения, соответствующего предмету. Оно в знаковой функции детерминировано психофизиологией человека, а в качестве образа - воздействующим предметом.

Знаковая система чувственного познания не может выполнить функций естественного языка прежде всего потому, что ощущения, будучи идеальными, не могут служить средством межсубъектной коммуникации. Однако дело не только в этом. Если бы это было единственной ограниченностью знаковой системы чувственного познания, то можно было бы предположить, что язык общения является простой калькой языка чувственного познания. Переход от одного языка к другому языку был бы даже проще обычного лингвистического перевода. Он бы тоже был простым калькированием. Социальное общение исключило бы сугубо субъективно-индивидуальные моменты, оставляя в языке только общезначимое. Такое соотношение между языками двух уровней познания облегчило бы процесс овладения языком.

Тем не менее хорошо известно, то это не так.

Причина тому прежде всего в необходимости для естественного языка выполнять гносеологическую функцию и, следовательно, быть конвенциональным.

Альтернативой конвенциональности языкового знака является чувственно воспринимаемое сходство означающего с означаемым (как это имеет место в живом созерцании). Однако чувственно воспринимаются лишь внешние стороны предметов в соответствии со строением органов чувств. Функция же абстрактного мышления заключается прежде всего, как мы видели, в отражении чувственно не регистрируеллых свойств вещей независимо от модальностей и пространственно-временных характеристик, в познании сущности вещей, которая также непосредственно чувственно не дана. Для обозначения таких свойств и сущностей требуются произвольные знаки. Неконцвенциональный язык всегда ограничен.

В процессе абстрактного мышления образы не только формируются, они становятся и объектом анализа. Следовательно, необходимо иметь знаки для обозначения образов. На чувственном уровне образ может быть обозначен лишь самим собой, что не дает познавательного выигрыша. Необходим знак, чувственно не совпадающий с образом, знак, отчленимый от образа, конвенциональный знак.

Произвольность знака позволяет посредством него обозначить любой предмет и любое отношение. Следовательно, возникает возможность представления в знаковой форме не только отношений между предметами, но и отношений между отношениями, отношений любого порядка сложности. Поскольку знак в принципе не изоморфен объекту, постольку в произвольных знаковых обозначениях содержится возможность резного сокращения количества информации, которой непосредственно оперирует сознание.

Конвенциональный знак с рассматриваемой точки зрения создает неограниченные возможности. Конвенциальность знаков есть важнейшая характеристике языковой знаковой системы, позволяющая последней быть орудием абстрактного мышления и фиксации его результатов.

Конвенциональность знаков языка есть одно из важных проявлений активности субъекта в процессе познания. Мы здесь сталкиваемся с проявлением общегносеологической закономерности: повышение уровня активности субъекта есть условие все более объективного отражения объекта; конвенциональность знака, его несходство с объектом есть средство создания образов, все более сходных с объектом¹.

¹ (Во избежание недоразумений заметим, что данная трактовка знака (и это отмечается всеми языковедами-марксистами) не имеет никакого отношения к вопросу о мотивированности возникновения знаков по отношению к истории языка, истории народа и даже психологическим факторам. Здесь речь идет исключительно об отсутствии детерминации означающего элементарного знака со стороны значения или смысла. Это значит, что из конвенциональности в указанном смысле вовсе не следует, что язык возникает путем реальной конвенции. Вероятно, желательно было бы использовать для обозначения отсутствия детерминированности элементарного знака объектом другой термин. Однако и другие термины, употребляемые в языкознании с этой целью (произвольность), обладают теми же недостатками.)

С конвенциональностью языковых знаков связана (хотя и обусловлена не только ею) фиксируемая в качестве универсалии открытость языковой системы. Другие естественные семиотические системы располагают не только конечной совокупностью правил образования знаков, но и конечной совокупностью знаков. Во всяком случае зоопсихология не выявила биологического вида, способного расширять внутривидовые средства коммуникации за счет символизации новых ситуаций. Это относится не только к насекомым, но и к высшим млекопитающим - гоминидам.

Сигналы животных, разумеется, не воспроизводят иконически ситуацию. Следовательно, в некотором смысле отношение между знаком и его значением и в зоологической коммуникации сходно с конвенциональным. Однако животное не имеет возможности реального выбора. Соотношение между означающим и "значением" задано физиологической организацией и процессом эволюции. Животное не может его изменить. Знак раз и навсегда имеет определенное значение.

Понятие "открытость языка" включает в себя не только отмеченное выше обычно фиксируемое содержание, но и бесконечность множества правил образования знаков (морфологические и синтаксические правила). Можно полагать, что есть множество правил, функционирующих в каждом данном языке в определенный момент времени, конечно. Однако среди этих правил имеются правила изменения правил. И так же как конечное множество правил, благодаря возможности бесконечного повторного их применения содержит в себе возможности создания бесконечного множества знаков, так же конечное множество правил изменения правил содержит в себе бесконечную возможность формирования новых правил. Следовательно, если рассматривать язык в его историческом развитии, то он содержит в себе бесконечное множество правил, что весьма существенно гносеологически.

Бесконечность множества правил - важный фактор наличия возможностей приспособления языка к возникающим в процессе развития все новым познавательным задачам.

Язык как знаковая система не содержит в себе никаких ограничений для развития и видоизменения системы значений. В этом смысле так называемая гипотеза лингвистической относительности ошибочна. Приводимые американским лингвистом Б. Уорфом факты отличия языков так называемого европейского стандарта от языков индейских племен убедительно свидетельствуют в пользу наличия не только существенных грамматических, но и семантических различий между языками. Различные языки, действительно, по-разному членят мир, с чем, несомненно, коррелируют определенные особенности мышления. Уорф стремится доказать правильность неоднократно приводимого им положения своего учителя Э. Сепира о том, что мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления главным образом благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения.

Гипотеза "лингвистической относительности" в действительности, будучи определенным образом модифицированной, верно характеризует семиотические системы типа знаковой системы чувственного отражения. Такие системы имеют конечное число элементарных знаков, и ими обусловлено чувственное "видение" мира. У различных биологических видов оно различно, и в рамках чувственного отражения перевод с одного такого языка на другой невозможен.

Можно также сказать, что синхронически, в рамках одного исторического периода высказывания Сепира в известной мере верны. Язык, рассматриваемый статически, не содержит в себе возможности безграничного знакового обеспечения познавательного процесса. История народа, его образ жизни, безусловно, накладывают печать на семантику языка. Можно, однако, согласиться с психологом Гарвардской школы Д. Слобиным, утверждающим, что "любое понятие может быть каким-то образом закодировано в любом языке, в одних легко, а в других сложными, окольными путями"¹. Когда семантика ограничена, динамика языка последовательно снимает такого рода ограничения. Положение об отсутствии фатальной обусловленности мышления изначальным языковым членением мира доказывается самим фактом возможности описания на английском языке отличительных особенностей семантического членения мира языками индейских племен, которое пред-принял Уорф в целях доказательства своей гипотезы. Итак, открытость тоже является одной из важнейших универсалий, обеспечивающих гносеологическую функцию языка.

¹ (Слобин Д. Психолингвистика.- В кн.: Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика. М., Прогресс, 1976, с. 205.)

С конвенциональностью в определенной мере связана и дискретность моделирования мира языком, и возможность комбинирования дискретных единиц по его правилам.

В некоторых работах по лингвистике отмечается, что чувственное познание кодирует поступающую информацию посредством создания аналоговых моделей. Более осторожно следовало бы сказать, что система ощущений кодирует внешние воздействия по преимуществу аналоговым способом. Различия между различными видами ощущений безусловно дискретны, это значит, что ряд объективно различных свойств вещей, например частоты электромагнитных колебаний и частоты звуковых колебаний, фиксируется различными ощущениями, между которыми, как и между буквами абстрактного алфавита (словами предложения), нет непрерывного перехода. Однако совокупности ощущений одного вида в определенных границах образуют для психики индивида континуум. Разным интенсивностям их соответствуют различные ощущения. Кривые изменения некоторого свойства объекта и кривые изменения соответствующих ощущений (если отвлечься от наличия порогов различения) соответствуют друг другу, то есть изменения ощущений образуют аналоговую модель соответствующего объективного процесса.

В марксистской философской литературе различение между чувственным познанием и абстрактным мышлением в соответствии с принципом кодирования введено в работах болгарского философа С. Петрова¹.

¹ (Петров С. Познание и моделирование.- В сб.: Ленинская Теория отражения и современность. София, 1969.)

Ограниченность аналогового моделирования внешнего мира в чувственном познании связана со спецификой чувственной знаковой системы. Аналогичным образом дискретный характер моделирования мира абстрактным мышлением выражает специфику языка как знаковой системы.

Принцип дискретности означает возможность свободного комбинирования элементарных знаков и, следовательно, создает неограниченные возможности для обозначения различных предметов и отношений. При этом весьма экономно расходуется "материал", подвергающийся комбинированию. Этот принцип пронизывает всю структуру языка, все его уровни, начиная от образования морфем на основе фонем.

Свободное комбинирование, обеспечиваемое дискретностью, означает, что из элементов языка одного уровня формируются элементы языка другого уровня. Так, из фонем и графем формируются морфемы, из последних - слова и словоформы, а из слов - предложения. Это означает, что язык существенно иерархичен и образует систему, которая воплощена в грамматике (в широком смысле этого слова).

Наличие грамматики позволяет выразить в языке множество значений, которые отдельными словами невыразимы. Значение словосочетаний и предложений не есть сумма значений составляющих их слов. Варьирование синтаксических структур совместно с разнообразием словоформ в условиях дискретного кодирования позволяет посредством ограниченной лексики выражать многообразное смысловое содержание. Благодаря этому индивид, владеющий тем или иным естественным языком, обычно может в рамках существующих в последнем средств осмысливать многие новые для себя ситуации и фиксировать результаты этой своей познавательной деятельности. На каждом языке может быть описано благодаря определяемому его правилами комбинированию дискретных единиц бесконечное множество отношений; когда же это не удается сделать, то создаются новые дискретные единицы. В семиотических системах животных, как полагает большинство исследователей, нет грамматики. Каждый знак сам по себе фиксирует некоторую ситуацию или выражает определенное побуждение. В этом заключается один из важнейших моментов ограниченности зоологической коммуникации.

Итак, конвенциональность, открытость, дискретность - универсалии, обеспечивающие реализацию языком его гносеологической функции.

Особую роль в процессе абстрактного мышления и фиксации его результатов играют универсалии семантического уровня языка.

Семантические универсалии более непосредственно, чем все остальные, связаны с выполнением языком его гносеологической функции.

К числу таких универсалий относится прежде всего полисемия. Под полисемией понимают наличие ряда более или менее близких значений у одного слова.

Распространенность полисемии в различных языках - это переменная, зависящая от ряда языковых и неязыковых факторов. Однако во всех языках она существует. Обычно отмечают, что в языке без полисемии не может быть метафор, язык бы в этом случае оказался лишенным своей выразительности и гибкости. Полисемия есть необходимое условие выполнения языком его гносеологической функции.

Абстрактное мышление, с одной стороны, чтобы подвергать информацию переработке на основе законов логики, нуждается в знаках, значение которых жестко определено, и полисемия служит препятствием неограниченному применению законов логики.

Но с другой стороны, жесткость значения каждого слова есть хорошее орудие рассуждения лишь о жестких ситуациях, которые уже познавательно или практически освоены человеком.

Мышление человека имеет дело с реальным миром, в котором, как известно, нет жестких и твердых разграничительных линий. Мир - это не только совокупность дискретных вещей, но и континуум перехода одного в другое. Континуальной стороне действительности должен соответствовать континуум значений. Относительности и вариативности вещей и их свойств необходимо должны соответствовать оттенки значений. Это особенно важно в процессе познания новых объектов. Сталкиваясь с новым предметом, свойством, отношением, человек не имеет готового слова для его обозначения. Но дело не просто в том, что нет слова, слово всегда можно придумать. Трудность заключается в отсутствии понятия, в отсутствии в сознании значения, для которого нужен новый знак. Человек познает новое, так сказать, вписывая его в старое. В его сознании еще нет жесткой разграничительной линии, отделяющей новый предмет познания от ранее известного. Он уже интуитивно вычленяет, чувствует различие, но это различие еще не достигло уровня строгого понятийного отображения. В связи с этим субъект не может использовать нового слова. Еще нет нового значения. Оно еще не сложилось, но оно уже начало формироваться. Имеется не значение, а оттенок значения. Полисемия в этом случае позволяет в процессе обработки информации в рамках основного значения, с одной стороны, производить дифференциацию, а с другой - не учитывать дифференциацию, позволяет рассуждать не вполне логично и за счет этой нелогичности получать новое знание, которое, разумеется, в дальнейшем будет подвергнуто логической обработке. Элемент нелогичности будет исключен; дифференциация, расщепление значения получит жесткий статус и возможно даже, что одно из значений соответствующего слова будет исключено новым словом. Но это все произойдет тогда, когда дело будет сделано, когда субъект уже использует расплывчатость значения. Эта расплывчатость является важным фактором познания нового объекта.

Под углом зрения потребностей познания новых ситуаций существенно вычленить потенциальную полисемантичность слова. Каждое слово, во всяком случае всякое слово, выражающее понятие и не являющееся научным термином, имеет возможность приобрести новое значение, близкое старому (одному из старых), если этого потребует познавательная ситуация. Даже научные термины могут обладать такого рода потенцией, поскольку понятия, выраженные в этих терминах, развиваются, обобщаются и расщепляются. Так, слово "спутник", первоначально означавшее человека, идущего по пути с другим человеком, затем стало астрономическим термином. Этот термин, в свою очередь, означал небесное тело, вращающееся вокруг планеты или звезды. Сейчас оно означает и искусственный аппарат, запускаемый для изучения космоса.

Метафора с рассматриваемой точки зрения, если и не всегда, то в ряде случаев, имеет также не только выразительную, но и познавательную функцию. То, что в мышлении человека первобытных обществ метафора (осознаваемая или неосознаваемая) была важным фактором познавательного освоения мира, что она играла и играет важную роль в мифологических системах мышления, не подлежит сомнению. Но и в современном, в том числе научном, мышлении человека метафорические образы (а они реализуются через полисемию) несомненно играют существенную роль. Мы бы даже рискнули сказать, что метафора есть клеточка познавательного моделирования, содержащаяся в самой структуре языка. (Конечно, метафорическое словоупотребление существует в речи, но возможность метафоры и, в,, частности, наличие метафорических значений принадлежат языку.) Несомненно, полисемия играет существенную роль в построении художественных образов, в процессе образного мышления. Нам здесь достаточно констатировать, что без полисемии невозможно выполнение важнейшее гносеологической функции языка - познание новых объектов, Полисемия есть важнейший элемент знакового обеспечения познания нового.

Мы в дальнейшем увидим, что полисемия имеет и свои негативные стороны, обусловливающие громоздкость языковых конструкций, следовательно, затрудняющие их использование в мыслительном процессе. Полисемия создает специфические трудности, связанные с построением научных теорий и передачей ряда функций интеллектуальной деятельности техническим кибернетическим системам. Однако все эти негативные моменты - необходимая плата, за которую мы обретаем возможность познавательного освоения действительности.

Полисемия есть универсальное свойство языков, которому противостоит другое, противоположное ей, свойство -o относительная жесткость связи между означающим и означаемым. В процессе развития языка наряду с тенденцией к расщеплению значений, к приобретению означающим новых значений, другими словами, наряду с тенденцией к нарастанию полисемии действует и противоположная тенденция - к дискретизации значений, к моносемантичности означающих.

Более или менее жесткое соответствие между означаемым и означающим органически присуще любой семиотической системе. Без такого соответствия никакой знак (а не только знак естественного языка) не может выполнять свои функции. Видимо, именно потому, что это само собой разумеется и что жесткость связи означающего и означаемого, будучи общесемиотической универсалией, для языка неспецифична, жесткая сторона связи между означаемым и означающим обычно не фиксируется как особая языковая универсалия.

Если полисемия, то есть нежесткость связи между физическим телом знака и его значением,- необходимое условие познания нового, то жесткость этой связи, будучи не менее необходимой для познания нового, вместе с тем делает возможной логическую обработку знаковых выражений и, следовательно, получение мыслей - выводов на основе мыслей - посылок.

Если полисемия, как было отмечено выше, есть зародышевая клеточка моделирования, содержащаяся внутри языка, то жесткость связи физического тела знака со значением создает языковую возможность формализации. Благодаря жесткости этой связи операции над означающими могут приводить к новому знанию об означаемых. И то и другое в повседневном мышлении, использующем естественный язык, имеется лишь в зародыше.

Заметим, что при обосновании включения полисемии в рассматриваемый класс универсалий мы ссылались на процесс индивидуального познания, а потому могло возникнуть впечатление, что при фиксации результатов абстрактного мышления на естественном языке полисемия может быть полностью исключена. Опыт исторического развития науки показывает, что это не так. Наука как целое в каждый конкретный период развития также осваивает новые процессы, вписывая их в ранее известное, и потому нуждается в нежестких понятиях, фиксируемых через оттенки значений и выполняющих эвристическую роль.

Общеизвестно, какой длительный и трудный путь в истории физики прошли такие понятия, как "сила", "энергия" и многие другие, пока употребление соответствующих им терминов не приобрело относительной моносемантичности.

И в современной науке такие слова, как" "информация", "сложность", "универсалия" (даже если говорят "универсалия языка") и многие другие, остаются полисемантичными.

Иногда полагают, что полисемия - это свойство слова, которое в реальных текстах преодолевается благодаря его окружению, что посредством включения слова во все большие отрывки текста полисемию отдельного слова всегда можно компенсировать и таким образом получить "идеальный текст", в котором полисемия отсутствует. Такой взгляд, как мы видели, ошибочен даже по от" ношению к научным текстам. Приведенные примеры показывают, что на каждой ступени развития науки в ее системе имеются тексты с не исключаемой полисемией. И такого рода полисемия не только играет отрицательную роль, но и выполняет определенные положительные функции.

Универсалией языка является синонимия, и эта универсалия играет существенную роль в выполнении языком его познавательной функции.

Правда, по мнению большинства лингвистов, абсолютных синонимов внутри одного языка, взятом в статическом состоянии, не существует. А если по тем или иным причинам они и возникли, те тенденция языка заключается в дифференциации их значений и, следовательно, в преодолении абсолютной синонимии.

Отсутствие или почти полное отсутствие абсолютной синонимии относится, однако, лишь к синонимии лексической. Иными словами, в одном и том же языке, в одно и то же время, как правило, нет двух слов, имеющих в точности одинаковое значение, т. е. вызывающих у носителей языка одинаковый минимальный образ и эмоциональную реакцию. Во всяком случае трудно предположить, что абсолютная лексическая синонимия в качестве универсалии языка может быть дедуцирована из познавательной функции языка.

Однако именно из этой познавательной функции с необходимостью вытекает наличие синонимических выражений, обязательность синонимии независимо от того, выражается она лексическими или иными средствами.

Характерная особенность естественного языка заключается в возможности объяснения значения одних слов посредством других. На уровне науки эту функцию выполняют различного рода определения. Но и в функционировании повседневного мышления человек уясняет себе смыслы незнакомых ему ситуаций, а следовательно, и значения соответствующих выражений посредством их словесного описания. Эта особенность языка настолько важна, что ряд лингвистов считает ее определяющей. Действительно, если мы обнаружим, что некоторая популяция организмов пользуется семиотической системой, в рамках которой возможно объяснение одних знаков посредством других (без обращения к предметной области, обозначаемой этими знаками), то мы вынуждены будем признать, во-первых, что эта популяция имеет язык в обыкновенном смысле этого слова и, во-вторых, что члены этой популяции обладают способностью к абстрактному мышлению. Иными словами, наличие такой семиотической системы было бы категорическим доказательством принадлежности данной популяции к классу разумных существ.

С другой стороны, необходимость обязательного использования во всех случаях для объяснения значения знаков элементов конкретных ситуаций (для членов популяции, владеющих данным языком) свидетельствовало бы, что данный язык не может вы" полнить важных задач, которые ставятся перед ним абстрактным мышлением, члены популяции к абстрактному мышлению неспособны, и, следовательно, указанная популяция не принадлежит к классу разумных существ.

Все это означает, что возможность объяснения значения ряда слов некоторого языка посредством других слов или выражений этого языка необходима для выполнения языком его познавательной функции.

Уже отсюда следует абсолютная необходимость существования синонимических выражений в естественных языках. Объяснить (или уяснить себе) значение одного слова посредством другого возможно лишь в том случае, когда язык позволяет построить выражения, имеющие точно одинаковый смысл.

Вместе с тем необходимо отметить, что в любом языке имеется определенный слой слов, который не нуждается в словесном определении в силу того, что их значение усваивается каждым индивидом в процессе освоения языка благодаря использованию слов в конкретных предметных ситуациях (например, слова типа дом, табуретка, собака в процессе повседневного мышления и обычной коммуникации не нуждаются в словесных пояснениях), С другой стороны, значение ряда слов невозможно объяснить словесно, в частности, это относится к словам, значением которых являются наши ощущения. Невозможно, например, описать на уровне повседневного мышления, что такое зеленый цвет. Необходимо показать ряд предметов, имеющих этот цвет, и пояснить что это называется зеленым.

В силу отмеченной ненужности и невозможности словесного объяснения значения ряда слов существуют так называемые остенсивные определения, то есть определения значения слов через реальное указание на конкретный класс объектов, обладающих тем или иным свойством¹. По отношению к такого рода словам наличие синонимических выражений с точки зрения познавательной функции языка не является обязательным. Однако обслуживание совокупности потребностей абстрактного мышления семиотической системой, в которой нет синонимии, невозможно.

¹ (См.: Горский Д. П. Определение понятий. М., Мысль. 1974, с, 83-90.)

Следующей универсалией или, точнее, группой универсалий, неразрывно связанных с познавательной функцией языка, является его семантическая многосложность.

Прежде всего многослойность семантики языка заключается в обязательном присутствии в нем слов и устойчивых словосочетаний, значения которых находятся в родовидовых отношениях. Оперирование понятием, как правило, требует его осмысления через род и видовое отличие. Логический вывод возможен лишь при соблюдении закона тождества, а это значит, что признаки понятия относительно жестко фиксируются, и, следовательно, родовые и видовые признаки более или менее четко сопоставлены и различены. Поэтому в языке необходимы конструкции (прежде всего лексические), находящиеся в отношении род - вид. Такой вывод следует также из того, что классификация является одной из важнейших операций абстрактного мышления.

Аналогичным образом можно предполагать наличие в каждом языке средств, имеющих значение, близкое к. значению логических операторов. Во всяком языке необходимо различать принадлежность свойства всему классу предметов или лишь некоторым представителям класса, то есть должны существовать слова, выражающие общность и существование (кванторы, такие, как все, существует, некоторые и т. д.). Правда, не может быть гарантии, что в любом языке все эти кванторы обязательно выражаются отдельными словами. Также необходимы семантические образования, выражающие логическое следование и иные логические операции.

Семиотическая система, не обладающая такого рода средствами, не может обслужить нужды абстрактного мышления.

Сложнее обстоит дело с выражением в языке категорий. Как отмечал Гегель, "все то, что он (человек.- С. Ш.) превращает в язык и выражает в языке, содержит в скрытом ли, спутанном или более разработанном виде категорию"¹. Однако в "явном" или "спутанном" виде - с лингвистической точки зрения весьма существенно. Языковый текст может содержать "в спутанном виде" ту или иную категорию, хотя язык при этом может не иметь средств для ее явного выражения, тем более посредством отдельных слов. Следует иметь также в виду, что категориальный строй мышления развивается, претерпевает не только количественные, но и качественные изменения. Такого рода изменения находят выражение в языке и, в частности, в его лексике. Так, в работах В. З. Панфилова и других советских лингвистов показано, например, развитие категории количества как категории языка и мышления. Неразвитое мышление на определенном этапе удовлетворялось фиксацией равномощности конкретных множеств путем установления взаимно-однозначного соответствия между их элементами. Лишь на более позднем этапе потребность в абстрактном счете предметов порождает необходимость в числительных². Было бы неразумным считать, что язык, не имеющий системы числительных, "в чистом виде" не относится к числу "естественных языков". Вместе с тем не исключается, что наличие определенного минимума средств для выражения категорий является обязательным для того, чтобы язык мог фиксировать результаты абстрактного мышления, а тем более быть орудием этого мышления. Эти вопросы пока не могут найти однозначного решения в силу отсутствия достаточного фактического материала как из истории языка, так и из истории мышления.

¹ (Гегель Г. Наука логики. Т. 1. М., Мысль, 1970, с. 82.)

² (См.: Панфилов В. З. Философские проблемы языкознания. М., Мысль, 1977.)

Семантическая многослойность языка имеет и иные источники. Одной из универсалий языка принято считать его так называемую уклончивость. Она означает, что правила языка не содержат в себе системы запретов, исключающих возможность построения предложений, выражающих ложные суждения. Если А есть истинное высказывание в некотором языке, то в нем можно построить в соответствии с правилами языка предложение "неверно, что А, которое ложно". Более того, правила языка не запрещают строить и бессмысленные предложения (типа - "зеленые идеи яростно спят"). Правда, если в правила языка включить и ряд семантических правил, описывающих также сочетаемость слов (эти правила до сих пор ни для одного языка более или менее полно не систематизированы), то, по-видимому, конструирование по крайней мере некоторых видов бессмысленных предложений станет невозможным.

Так или иначе уклончивость языка делает необходимым наличие в его составе слов типа истинно, ложно, бессмысленно и аналогичных им. Абстрактное мышление вынуждено строить высказывания и системы высказываний, которые оказываются ложными. Эта необходимость выступает наиболее четко при формулировании предположений, в том числе и научных гипотез, особенно альтернативных. Одна гипотеза оказывается истинной, а другая (или другие) ложной. Таким образом, необходимы языковые средства для высказывания суждений о суждениях и, в частности, об их истинности.

Аналогичным образом на определенной ступени развития языка и мышления становится необходимым мыслить и говорить о речевых конструкциях и самом языке. Это значит, что язык должен содержать средства для выражения названия названий. Наиболее просто это иллюстрируется наличием языковедческих терминов (типа слово, предложение, подлежащее, сказуемое и т. д.). Однако и в повседневном мышлении неминуемо присутствуют суждений о словах, речи, языке.

Это означает, что язык содержит в себе метаязыковый слой. Наряду с объект-языком, на котором люди рассуждают об определенных предметных областях, внутри языка существует слой, на котором рассуждают о самом языке. Во всех естественных языках слой объект-языка и метаязыковый его слой не расчленены (и это тоже является универсалией естественных языков). Эта нерасчлененность в процессе повседневного мышления и обычной коммуникации, как правило, не вызывает недоразумений.

Итак, ряд универсалий языка (этот ряд, разумеется, не исчерпывается универсалиями, которые нами рассмотрены) обусловлен потребностями выполнения познавательной функции. Наличие такого рода универсалий обусловливает реальные познавательные возможности языка.