Язык и речь в их отношениях друг к другу

Заслуга разделения языка и речи принадлежит, как известно, Ф. де Соссюру. Это не единственное разграничение, которое Ф. де Соссюр приводит в своем знаменитом "Курсе общей лингвистики". Наряду с лингвистикой языка и лингвистикой речи он выделяет внешнюю и внутреннюю лингвистику, синхроническую (статическую) и диахроническую (эволюционную) лингвистику. Эти разграничения он затем использует в качестве предпосылок для развития положения о системном и знаковом характере языка. Вплоть до настоящего дня все эти, поднятые Ф. де Соссюром, проблемы являются центральными для науки о языке и знаменуют начало особого этапа в развитии языкознания.

Правда, в последние годы нередко можно встретиться с утверждениями, что соссюровское разграничение между языком и речью должно быть снято и заменено новым, соответствующим новым представлениям о природе языка. Так, ныне противопоставляют друг другу схему и узус, код и сообщение, систему и текст (корпус) и пр. Может быть, формулирование в новых терминах по существу старой проблемы способствует ее уточнению, но отнюдь не снимает ее. Здесь мы еще раз подвергли ее рассмотрению начиная с истоков, как это и ныне делают многие лингвисты^*.

^* (Из числа недавних работ, придерживающихся этого курса, можно отметить статью: Karel Ноrаlek, Les fonctions de la langue et de la parole (Travaux linguistiques de Prague 1, l'ecole de Prague d'aujourd'hui, Prague, 1964). В советском языкознании проблеме "Язык и речь" была посвящена межвузовская конференция (см. тезисы докладов, М., 1962, изд. МГПИИЯ). См. также статьи: П.С. Ку знецов, О языке и речи, "Вестник МГУ", серия 7, 1961, № 4; Т. П. Ломтев, Язык и речь, там же. )

В концепции Ф. де Соссюра между всеми указанными выше разграничениями и положениями существует четкая логическая зависимость и взаимоподчиненность: все они исходят из основного разграничения - разграничения между языком и речью, представляя собой производные от него. Это обстоятельство с большой наблюдательностью было подмечено Л. Ельмслевом, который писал: "Сущность учения де Соссюра, выраженная в самой краткой форме,- это различие между языком (langue) и речью (parole). Вся остальная теория логически выводится из этого основного тезиса"^*.

^* (L.Hjelmslev, Langue et parole, "Cahiers Ferdinand de Saussure", 1942. )

В самом деле, если отбросить разграничение между языком и речью, то совершенно неоправданными и даже бессмысленными окажутся разграничения между внутренней лингвистикой и внешней лингвистикой, между синхроническим и диахроническим планами языка, между его статикой и динамикой. А если эти разграничения повисают в воздухе, то рушится и логическое основание учения о системном и знаковом характере языка, так как оно исходит из представления, что язык есть "система чисто лингвистических отношений", выявление которой возможно только при отвлечении от исторического рассмотрения, что язык как система знаков "подчиняется своему собственному порядку" и потому должен рассматриваться только "в самом себе и для себя".

Главный тезис лингвистической концепции Ф. де Соссюра о том, что язык и речь - "это две вещи совершенно различные", оказался чрезвычайно продуктивным в том отношении, что стал предметом огромного количества работ и ныне фактически представляет особый раздел в языкознании.

Но в приведенном Ф. де Соссюром разграничении между языком и речью, видимо, содержалась какая-то коренная непоследовательность, неясность или, во всяком случае, недоговоренность, так как оно дает повод для весьма различных толкований и построений далеко не одинаковых теорий. Пожалуй, едва ли можно найти даже двух лингвистов, которые были бы во всем согласны друг с другом при толковании проблемы языка и речи. Весьма характерным в этом отношении является замечание, сделанное А. Гардинером на 3-м Международном конгрессе лингвистов в докладе, который был посвящен этой проблеме: "Я не имею возможности установить, насколько де Соссюр был бы согласен с теми идеями, которые возникли после его смерти и были стимулированы его теориями. Совершенно очевидно, однако, что устанавливаемые Ш. Балли и Г. Пальмером различия в некоторых отношениях отличаются от того, которое проводил де Соссюр, и точно так же я не могу приписать де Соссюру все выводы, которые я сам сделал в своей недавней книге "Теория речи и языка". Но я также уверен, что высказанные де Соссюром взгляды, несомненно, очень отличаются от тех, которые были развиты профессором Есперсеном в его лекциях "Человечество, нация и индивид с лингвистической точки зрения", опубликованных в 1925 г. в Осло"^*. Это замечание А. Гардинера хорошо рисует действительную картину сплошной противоречивости в понимании разграничения языка и речи.

^* (См.: A. Gаrdinеr, The Distinction of "Speech" and "Language", "Atti der III Congresso internazionale dei linguisti", Firenze, 1935, p. 346. )

Трудно дать перечисление и изложение всех существующих точек зрения на проблему языка и речи - это потребовало бы весьма основательной монографии, создание которой, кстати говоря, отвечает насущным потребностям языкознания. Но несколько примеров, чтобы наглядно показать различия в истолковании данной проблемы и в делаемых при этом выводах, имеет смысл привести.

Разграничение между языком и речью составляет главное содержание теоретических работ А. Гардинера. В своем упомянутом выше большом теоретическом исследовании^* он противопоставляет язык как явление внеиндивидуальное и "постоянное" речи как явлению хотя и укладывающемуся в схемы языка, однако зависящему от субъективного фактора и, следовательно, меняющемуся. С точки зрения этого противопоставления он подвергает рассмотрению традиционные категории и единицы языка, а также теорию предложения. Отдельные единицы располагаются им в разных планах - языка или речи, и, в частности, предложение он относит к явлениям речи ("Предложение,- пишет он,- есть единица речи"). В советском языкознании эту же точку зрения, но на основе иных теоретических предпосылок защищал Д. И. Смирницкий^**.

^* ( См.: А. И. Смирницкий, Объективность существования языка, изд. МГУ, 1954, стр. 18. )

^** (Н. С. Трубецкой, Основы фонологии, М., 1960, стр. 7.)

Разграничение между языком и речью лежит и в основе фонологического учения Н. Трубецкого. Он указывает на близкую их связь и взаимообусловленность. По его словам, язык существует постольку, "поскольку он реализуется... в конкретных речевых актах... Речь и язык... могут рассматриваться как две взаимосвязанные стороны одного и того же явления - "речевой деятельности"2. И если Н. Трубецкой настаивает на том, что язык и речь "должны рассматриваться независимо друг от друга", то при этом фактически имеется в виду различие подходов к изучению объекта, а не различие самих объектов.

Л. Ельмслев посвятил проблеме языка и речи специальную работу^*. Он также считает недостаточными те принципы, на основе которых у Ф. де Соссюра проводится дифференциация явлений языка и речи. Л. Ельмслев полагает, что и язык и речь можно рассматривать:

а) как схему, т. е. как чистую форму, определяемую независимо от ее социального осуществления и материальной манифестации;

б) как норму, т. е. как материальную форму, определяемую в данной социальной реальности, но независимо от деталей манифестации;

в) как узус, т. е. как совокупность навыков, принятых в данном социальном коллективе и определяемых фактами наблюдаемых манифестаций.

Проведя свой анализ под указанными тремя углами зрения, Л. Ельмслев предлагает заменить разграничение между языком и речью различием между схемой и узусом, что поднимает лингвистику до семиологического уровня. Как пишет Л. Ельмслев, следует считать "различие между схемой и узусом основным семиологическим подразделением. Думается, что это подразделение могло бы заменить противопоставление языка и речи, которое, по нашему мнению, является лишь первым приближением, исторически очень важным, но теоретически еще несовершенным"^**.

^* (L. Нjеlmslеv, Langue et parole, "Cahiers Ferdinand de Saussure", 2, 1943. )

^** ( L. Hjelmslev, Langue et parole, "Cahiers Ferdinand de Saussure", 2, 1943. Цитировано по книге: В. А. Звегинцев, История языкознания XIX - XX веков в очерках и извлечениях, ч. II, М., 1965, стр. 120.)

К. Бюлер, отталкиваясь от соссюровского разграничения и сближая его с energeia и ergon В. Гумбольдта, считал его недостаточным и выделял: 1) речевую деятельность; 2) речевые акты; 3) языковые средства; 4) языковые структуры^*. При этом первые два определял как соотносимые с субъектом явления, а последние - как лишенные связи с субъектом явления.

^* (См.: К. Вuhler, Sprachtheorie, Jena, 1934, S. 48-49. )

На различении между системой языка и речевым потоком строится и противопоставление парадигматического и синтагматического планов, широко применяющееся в современном языкознании. Это противопоставление привело к тому, что лингвисты, исповедующие тот или другой "символ веры", формулируют свои наблюдения в терминах или парадигматики, или синтагматики, никак не соотнося их друг с другом. Так, то, что парадигматики именуют нерелевантными вариантами фонем, синтагматики склонны называть аллофонами, но так как в последнем случае чаще всего имеются в виду варианты, возникающие в результате контактов в речевом потоке, то при переводе термина "аллофон" с языка синтагматики на язык парадигматики обычно говорят о комбинаторном варианте. Такого рода разнонаправленные определения, независимо друг от друга располагающиеся в плоскости системы (парадигматика) или в плоскости речевого потока (синтагматика), много способствуют путанице, которая господствует не только в проблеме языка и речи.

Таковы некоторые из тех выводов, которые наряду с соссюровскими противопоставлениями внешней и внутренней лингвистики, синхронического и диахронического планов делает современная наука о языке из размежевания языка и речи. Эти приведенные лишь в качестве примеров выводы показывают, как далеко, и притом в разные стороны, они могут вести.

Нет надобности отрицать важность разграничения языка и речи. Подобное разграничение с указанными его логическими следствиями не только допустимо, но в некоторых случаях и настоятельно необходимо. Трудно себе, например, представить, каким образом было бы возможно без этих разграничений проведение работы по созданию нормативных грамматик или решение задач современного прикладного языкознания. Но проводя разграничение между языком и речью, не следует придавать им абсолютного характера. Совершенно бесспорно, что между языком и речью наличествует тесная связь, хотя, если только мы ограничимся простой констатацией этой связи, но не определим ее характер, мы отнюдь не продвинем разрешение проблемы языка и речи. Об этом последнем будет еще сказано ниже, сейчас же важно установить общее положение, в соответствии с которым, если только мы не ставим перед собой теоретических или практических задач, требующих сознательного ограничения поля исследования, независимое друг от друга рассмотрение данных двух аспектов - языка и речи - представляется неправомерным.

В защиту тесной связанности языка и речи можно было бы привести много соображений. Но, пожалуй, лучше всего сделать это словами самого Ф. де Соссюра. "Без сомнения,- пишет он, говоря о языке и речи,- оба эти предмета тесно между собою связаны и друг друга взаимно предполагают: язык необходим, чтобы речь была понята и производила все свое действие; речь в свою очередь необходима для того, чтобы установился язык; исторически факт речи всегда предшествует языку. Каким путем возможна была бы ассоциация понятия со словесным образом, если бы подобная ассоциация предварительно не имела места в акте речи? С другой стороны, только слушая других, научаемся мы своему родному языку, последний лишь в результате бесчисленных опытов отлагается в нашем мозгу. Наконец, явлениями речи обусловлена эволюция языка: наши языковые навыки видоизменяются от впечатлений, получаемых при слушании других. Таким образом, устанавливается взаимозависимость между языком и речью: язык одновременно и орудие и продукт речи"^*. После этого красноречивого и весьма доказательного рассуждения Ф. де Соссюра неожиданными кажутся заключающие его слова: "Но все это не мешает тому, что это две вещи, совершенно различные". И в этом заявлении есть свои резоны, если только правильно его истолковать.

^* (Ф. де Соссюр., Курс общей лингвистики, М., 1933, стр. 42. )

С тем чтобы сделать предельно ясной обязательность раздельного изучения языка и речи, Ф. де Соссюр несколько ниже делает уточняющий вывод: "Таково первое разветвление путей, на которое наталкиваешься, как только приступаешь к теоретизированию по поводу речевой деятельности человека. Надо избрать одну из двух дорог, следовать по которым одновременно не представляется возможным, надо отдельно идти по каждой из них"^*.

^* (Ф. де Соссюр, Курс общей лингвистики, М., 1933, стр. 43. )

Поразительное дело, но у самого де Соссюра нигде не приводятся доказательства его малопоследовательного заявления о том, что язык и речь, при всей своей связанности,- "это две вещи, совершенно различные", что они представляют собой отдельные явления. Резкое и абсолютное разграничение между языком и речью принимается им лишь в качестве исходной (или, как теперь принято говорить, операционалистской) гипотезы, правомерность которой должна найти свое подтверждение в последующих разграничениях, занимающих в книге основное место - между внутренней и внешней лингвистикой, между синхронией и диахронией и пр.

Но эти последние разграничения и противопоставления, как говорилось, последовательно выводятся из основного - между языком и речью. Таким образом, получается замкнутый логический круг, не обладающий доказательной силой.

При том пристальном внимании к проблеме языка и речи, которым характеризуется современный этап языкознания, возникла своеобразная геометрическая аберрация двух линий. Графически отношения языка и речи можно изобразить следующей схемой:

Обе эти линии встречаются только в одной точке своего пересечения, но затем каждая из них свободно уходит в пространство. Располагая отдельные единицы на этих свободных частях линий, мы создаем иллюзию их автономности, так как в этом случае у них действительно нет точек соприкосновения друг с другом. Фактически же каждая единица всегда располагается только в точке пересечения этих двух линий и поэтому относится как к языку, так и к речи. Именно поэтому речь и язык способны, так сказать, "заменять" друг друга. Это обстоятельство во многом ответственно за то, что в течение долгого времени в лингвистике язык и речь рассматривались нерасчлененно. Впрочем, взаимозаменяемость языка и речи широко используется и в настоящее время. Так, в дескриптивной лингвистике по высказываниям, т. е. по речевым отрезкам, устанавливается структурный костяк системы языка. Стилевая, т. е., по существу, речевая, характеристика прилагается к системе языка. Точно так же, когда мы говорим, что язык есть важнейшее средство человеческого общения, мы фактически определяем язык через речевые признаки. С другой стороны, устанавливая нормы языка (например, в нормативных грамматиках), мы подчиняем системе языка речевую деятельность.

Ввиду отмеченной близости и взаимозависимости языка и речи возникает вопрос отнюдь не только терминологического характера: как следует определять язык и речь - всего лишь как различные аспекты одного и того же явления или же как хотя и неразрывно связанные, но отдельные явления? Если мы будем рассматривать язык и речь как разные аспекты одного и того же явления, то возникнет логическая необходимость в создании нового термина для обозначения этого единого по своей сущности явления, включающего характеристики и признаки как языка, так и речи. Попеременное же использование в этом случае терминов "язык" и "речь" будет отмечать только одну сторону такого единого явления. И у Ф. де Соссюра мы находим такой третий термин для обозначения этого единого по своей сущности явления - "речевая деятельность".

Думается, что введение в лингвистику этого третьего понятия (в котором речь и язык соотносятся с разными его аспектами или сторонами) во многом ответственно за ту разноголосицу, которая существует в данной проблеме. (Дело еще усложняется тем, что у Соссюра речь и речевая деятельность нередко выступают как однозначные понятия.)

С наибольшей отчетливостью взаимоотношение названных понятий дается в "Выводах" к первой части книги Соссюра, где она показывает "ту рациональную форму, которую должна принять лингвистическая наука.

^* (Ф. де Соссюр, Курс общей лингвистики, М., 1933, стр. 102.)

Между тем речевая деятельность^* - не лингвистическое, а скорее психическое явление, и поэтому едва ли есть надобность включать ее в языкознание. В речевой деятельности осуществляется взаимодействие языка и речи (в процессе их использования человеком), но она представляет лишь психический субстрат этого взаимодействия. Когда же встает вопрос о том, какие формы принимает взаимодействие языка и речи, какие последствия оно имеет как для одного, так и для другого и пр., мы неизбежно имеем дело лишь с этими двумя величинами - языком и речью, а речевая деятельность в этом случае внезапно исчезает. Поэтому можно согласиться с Соссюром относительно возможности существования лингвистики языка и лингвистики речи (см. под таким названием V главу 1-й части его "Курса..."), но лингвистика речевой деятельности представляется уже абсурдом. Таким образом, видимо/правильнее говорить о языке и речи как двух явлениях, а не двух аспектах или двух сторонах единого явления.

^* (Как явствует из всего изложения настоящей книги, соссюровскую речевую деятельность нельзя отождествлять с деятельностью общения.)

Такое понимание свидетельствуется многими обстоятельствами. Во-первых, способностью "переводиться" в категории, раздельность которых не вызывает никаких сомнений. Так, в терминах теории информации язык определяется как код, а речь - как сообщение. Ведь никто не станет опровергать, как это делается в отношении языка и речи, что код и сообщение - не два аспекта одного явления, а два отдельных явления. Во-вторых, различием функций, о чем уже говорилось выше, в разделе "Система семантических исследований". Речь есть средство общения и целиком подчинена целям общения. А язык есть средство дискретизации, выделения организованных определенным образом единиц, которые и делают возможным общение. В этом качестве язык ближе к тому его широкому пониманию, которое включает и логическое исчисление, и системы символов, применяемых в математике, химии и пр., и фактически противопоставлен тому (метафорическому) его пониманию, которое сквозит в выражениях, вроде "язык обезьян", "язык пчел" и т. д. Важно отметить, что разделение языка и речи по функциональному принципу находит свое оправдание не только с точки зрения "языка как средства общения", но также и с позиций "языка как орудия мышления". Сравнительно недавно Т. Сибеок сделал попытку рассмотреть различие, существующее в общении и мышлении у человека и у животных, исходя из типов современных счетно-решающих устройств^*. Как известно, они разделяются на устройства дискретного действия и аналоговые (или измеряющие) устройства, действующие по принципу "больше или меньше". Т. Сибеок приходит к выводу, что человеческое мышление можно уподобить счетному устройству дискретного действия, в то время как мышление животного оперирует по аналоговому принципу. Не подлежит никакому сомнению, что дискретность действия человеческого мышления обеспечивается языком в том его понимании, которое противопоставляется речи.

^* (Th. Sebeok, The Informational Model of Language: Analog and Digital Coding in Animal and Human Communication. В кн.: "Natural Language and the Computer" ed. by P. Garvin, New York., 1963.)

В пользу раздельного понимания языка и речи говорит также и характер взаимодействия этих двух неразрывных явлений. Язык и речь обладают прямо противоположными, резко контрастными характеристиками, на основе которых строится своеобразное антагонистическое их равновесие, одинаково плодотворное для этих обоих явлений. Толкование языка и речи лишь как разных аспектов одного явления не способно объяснить указанной антагонистичности характеристик. Бесспорно, здесь мы имеем дело с двумя отдельными явлениями, но не с различными и независимыми "вещами", как их иногда толкуют, и даже не просто связанными друг с другом "предметами", а с взаимопроникающими явлениями, не допускающими игнорирования взаимных мощных и всеобъемлющих воздействий. Именно поэтому практически нельзя идти отдельно по той или другой дороге, как предлагает Соссюр. Это можно делать только в теоретическом анализе.

Какие же формы носят связь и отношения названных двух явлений, составляющих предмет лингвистики?

Уже приведенные наблюдения и соображения создают предпосылки для общего определения характера связи между языком и речью. Отношения этих двух отдельных явлений строятся на принципе антагонистической взаимообусловленности. В соответствии с этим принципом существование фактов языка, их форма и складывающиеся между ними отношения возможны постольку, поскольку они в речи обладают соответствиями с прямо противоположными характеристиками. Эта зависимость, разумеется, действует и в обратном направлении, т. е. от языка к речи.

В проблеме языка и речи, пожалуй, наиболее важным является точное установление названных противопоставленных характеристик и определение форм их воздействия по разным направлениям. На основе существующих работ, посвященных данной проблеме, можно выделить следующие ряды наиболее существенных характеристик языка и речи, которые естественным образом в пределах своего ряда тесно соприкасаются друг с другом и даже частично накладываются друг на друга:

1. Речь характеризуется как индивидуальное явление, а язык - как надындивидуальное, общее^*. Общенародный язык всегда и неизбежно видоизменяется в единичных речевых навыках, в отдельных речевых актах, но в границах, которые устанавливаются системой языка. Даже мертвые языки, хотя они и лишены развития, предстают перед нами в многообразных речевых формах, запечатленных в различных памятниках. Правда, здесь встречаются (крайне редко) лингвистические парадоксы вроде готского языка, который засвидетельствован фактически единственным памятником. В этом случае язык не имеет речевой модификации. ^* ( Ф. де Соссюр говорит (стр. 38 "Курса...") о противопоставлении социального и индивидуального, но, пожалуй, правильнее тут устанавливать два, а не одно противопоставление.)
2. Речь есть психическое явление, а язык - социальное. Каждый речевой акт психичен, он подвержен воздействию всех психических факторов - ощущения, восприятия, представления, мышления, эмоций и пр. Но в языке из всего этого может получить отражение только то, что имеет социальную значимость. Поэтому, хотя речь функционирует в контексте индивидуальной психики, развитие языка обусловливается социальными силами.
3. Речь подвижна, динамична, а язык стремится к стабильности, статичности. Язык представляет уравновешенную систему внутренних отношений, а всякое равновесие стремится к стабильности, противодействуя попыткам нарушать это равновесие, исходящим из речи. В силу указанного обстоятельства в текучем многообразии конкретных речевых актов (высказываний) оказывается возможным выявить то постоянное, что относится к языку.
4. Речь исторична, а язык "внеисторичен", ахроничен. По-другому эти характеристики можно формулировать следующим образом: речь полностью зависит от условий своей реализации, а язык стремится избавиться от этой зависимости. Речь испытывает воздействие всех факторов исторической и общественной среды, в которой функционирует язык, и поэтому является проводником исторических влияний. Но язык защищается от этих воздействий речи своими нормами, которые он стремится возвысить над текучестью исторических и общественных событий.
5. Отношения между элементами речи складываются на основе причинной зависимости, а отношения между элементами языка - на основе функциональной зависимости. Ведь только во времени можно обнаружить причины, вызывающие постоянные изменения в речи, и только то, что имеет функциональный характер, может войти из этих изменений в язык. Именно это различие заключает предпосылки для разграничения диахронического и синхронического планов.
6. Речь вследствие своей отягченности связями с психическими, историческими, социальными и прочими факторами не может быть описана строго формальным образом. Напротив, язык допускает приложение формальных правил. Выражаясь семиотическим языком, можно сказать, что язык укладывается в пределах двух семиотических аспектов - семантики и синтактики и потому может быть определен как логическая формальная система с ее интерпретацией, а речь есть носитель прагматической функции, которая стремится вывести язык из строгих семиотических знаковых систем.
7. Язык подчинен лингвистическим закономерностям, он лингвистически "регулярен", а речь лингвистически нерегулярна, носит спорадический характер. Закономерное в языке - от его структурной организации, замыкающейся в себе. "Незакономерность" речи - от ее "экстралингвистических" связей, характеристик и воздействий, например психических (процессы ассоциаций), которые приводят к возникновению аналогических (лингвистически нерегулярных, незакономерных) явлений. Так же обстоит дело и с физиологическими, культурными и иными факторами, связанными с речью.
8. Речи всегда свойственна материальность. Свои функции она может выполнять только в виде единиц, обладающих реальными материальными качествами. Язык стремится предстать в виде абстрактной системы. Говоря в самом общем смысле, разграничение этого порядка подобно разграничению между субстанцией и формой.

Таковы основные противопоставленные друг другу характеристики языка и речи, создающие взаимообусловленность обоих этих явлений. Во избежание возможных недоразумений следует со всей категоричностью подчеркнуть, что перечисленные противопоставленные характеристики воплощают лишь разнонаправленные инерции, которые в указанных двусторонних зависимостях не получают полного преобладания, не достигают той абсолютной цели, к которой стремятся, хотя в частных случаях может побеждать инерция речи (и тогда в системе языка появляются новые элементы^*) или инерция языка (и тогда индивидуальный факт подавляется системой языка). Происходит это потому, что каждой инерции языка противодействует соответствующая инерция речи. Если не учесть этого, то можно, например, представить дело таким образом, что язык есть целиком синхроническое явление, а речь целиком диахроническое, или материальные черты приписать только речи, а язык характеризовать как абстрактную систему чистых отношений. При таком толковании будет забыт основной принцип, на котором строятся отношения языка и речи - принцип антагонистической взаимообусловленности. Именно в силу этого принципа синхронические и диахронические признаки в одинаковой мере приложимы как к языку, так и к речи, а формальная система языка никогда не достигает абсолютной абстракции, и вскрываемые в ней отношения оказываются зависящими от материальных качеств речевой "манифестации". В силу принципа антагонистической взаимообусловленности не представляется также возможным располагать отдельные единицы целиком на плоскости языка или на плоскости речи и, таким образом, создавать автономные единицы языка или речи.

^* (Именно в этом смысле, видимо, следует понимать положение Соссюра, что исторически речь предшествует языку. Но можно это положение представить и в более общем виде, допуская, что расхождения между языком и речью могут достигать масштабов, которые мы наблюдаем между санскритом и пракритами или между классическим (литературным) арабским и современными арабскими диалектами. На основе речевых отклонений такого порядка могут создаваться даже новые языковые системы, напоминая деления амебной клетки. )

Каждый факт имеет два сечения, две плоскости. Он есть равнодействующая тех противоположно направленных сил, которые заключены в языке и речи. Это значит, что, учитывая качества и признаки того или иного факта, той или иной единицы по двум плоскостям, мы не должны относиться к ним как к некоторой механической совокупности, но определять их как взаимно производные.

Принимая положение о неразрывной связи языка и речи, осуществляющих свои отношения на принципе взаимообусловленности, мы вместе с тем не должны отказываться от тех методических преимуществ, которые дает в руки языковедов рассмотрение языка и речи как двух отдельных явлений. Это различение, бесспорно, создает условия для применения новых и необычных для языкознания методов, значительно расширяет традиционную научную проблематику, открывает новые аспекты в старых проблемах и дает возможность более глубокого и более точно дифференцированного познания изучаемых явлений.

С тем чтобы придать сказанному более конкретную и наглядную форму, рассмотрим следующий вопрос.

Утверждение, что язык и речь - два отдельных явления, как кажется, логически должно привести к тому, что нам необходимо располагать двумя рядами единицы, вскрываемые, с одной стороны, в языке как одном явлении и, с другой стороны, в речи как другом явлении. Но вместе с тем на основе приведенных выше соображений указывалось, что такое разграничение на единицы речи и единицы языка совершенно неправомерно. Нет ли тут внутреннего противоречия между этими двумя положениями?

Для ответа на этот вопрос обратимся к примеру. Допустим, мы задаемся целью определить все основные признаки языка. В соответствии с тем, что по этому поводу было сказано выше, эти признаки выглядят следующим образом:

1. Язык - явление надындивидуальное, общее.
2. Язык - явление социальное.
3. Язык - явление стабильное, постоянное.
4. Язык - "внеисторичен", ахроничен.
5. Язык строит свои внутренние отношения на основе функциональной зависимости.
6. Язык допускает формальное описание.
7. Язык подчинен закономерностям своей структуры.
8. Язык - абстрактная система отношений.

Можно ли таким образом определять язык? Для сегодняшнего этапа развития языкознания этот вопрос во многом носит риторический характер. Такого рода определения знакомы нам по многочисленным работам структуралистской ориентации. Именно эти черты языка являются обязательными предпосылками при исследовании в различных областях современного прикладного языкознания. Наконец, эти признаки языка позволяют рассматривать язык как одну из семиотических систем. Следовательно, указанное понимание языка не только возможно, но в определенных случаях, может быть, даже и необходимо. Оно есть правомерная и практически важная реализация положения, что язык и речь - отдельные явления. Оно делает допустимым применение необычных для лингвистики методов, как, например, математических.

Но все это до тех пор, пока мы не задаемся вопросами, которых никак нельзя избежать в науке, имеющей дело с изменяющимся во времени предметом, а именно таковым и является язык. Имеются в виду вопросы о том, как возникли единицы системы языка, что заставляет их изменяться и почему они приняли именно такую форму, а не иную. И вот тут-то без обращения к речи совершенно невозможно обойтись, так как само существование явлений языка возможно постольку, поскольку существуют соответствующие явления речи. Это последнее обстоятельство, базирующееся на принципе антагонистической взаимообусловленности, дает себя знать даже и помимо данных вопросов, даже и при собственно статическом изучении, накладывая определенные ограничения на пользование лишь языковыми характеристиками, без соотнесения их с речевыми. Ведь система языка, какой бы она абстрактной, постоянной и вневременной ни была, доступна нам лишь в своем речевом выражении, т. е. в определенной материальной реализации, отягощенной историческими, материальными и прочими признаками, которые не просто манифестируют систему языка, но и оказывают прямое воздействие на ее формирование. Признанием этого последнего факта являются разграничения, которые вынуждены делать методы, использующие в качестве своих предпосылок только одни языковые характеристики - разграничения между естественными и формализованными языками, между логическими и избыточными явлениями, между семантикой и синтактикой, с одной стороны, и прагматикой - с другой.

В изложенной постановке вопроса о взаимоотношениях языка и речи нет ничего необычного. Именно таким пониманием руководствуется, например, в своей исследовательской практике диахроническая фонология. Выясняя причины фонологических изменений, она учитывает перекрещивающиеся воздействия фонологических контрастов в речевом потоке с фонологическими противопоставлениями в системе языка^*. Разбирая в этом аспекте, например, вопрос, почему нельзя акустически близкие фонемы разных языков рассматривать как тождественные, А. Мартине пишет: "Если даже допустить, что можно отождествить фонемы [а] двух разных языков, мы должны признать, что на каждую из их реализаций в речевом потоке оказывается неодинаковое давление, поскольку каждый язык имеет собственную фонологическую систему... Традиционная артикуляция и даже вся совокупность различных реализаций той или иной фонемы может изменяться, если видоизменится характер или направление давления, оказываемого системой... Наряду с контекстом речи теперь следует учитывать также контекст системы"^**. С этой теоретической позиции следует рассматривать и другие явления, в том числе и наиболее сложные - предложения.

^* (L. Prieto, Traits oppositionnels et traits contrastifs, "Word", vol. 10, 1954, p. 43. )

^** ( А. А. Мартине, Принцип экономии в фонетических изменениях, М., 1960, стр. 43-44. )

Как уже выше указывалось, в языкознании высказывалась точка зрения, относящая предложение к единицам речи. В обоснование этой точки зрения обычно указывается, что предложения всегда выступают в конкретной форме, но вместе с тем всегда укладываются в абстрактные схемы языка. Далее отмечается, что предложение в силу своей конкретности является явлением субъективным, однако этим своим качеством оно не противопоставляется объективной системе языка. Наконец, предложение рассматривается как материал языка, из которого можно извлечь предмет языковедческого исследования - систему языка. Формулируя это положение иным и более современным образом, мы можем сказать, что конкретное предложение есть материальная реализация общих схем, образующих систему языка.

Как легко увидеть, критерии, на основании которых предложение рассматривается как единица речи, повторяют часть тех противопоставленных характеристик, которые приводились выше: с одной стороны, для языка и, с другой стороны, для речи. Поскольку именно эти противопоставленные характеристики создают взаимообусловленность как явлений языка, так и явлений речи, постольку нет никаких оснований располагать предложение только в одной плоскости и считать его единицей речи. Приводимые при этом аргументы не столько свидетельствуют в пользу положения о предложении как единице речи, сколько убеждают в необходимости рассматривать язык и речь как два хотя и отдельных, но взаимообусловленных явления. Это, конечно, не исключает допустимости изучения того же предложения как факта языка или как факта речи. Противопоказано только при этом путать характеристики этих двух явлений или даже взаимно подменять их друг другом.

Из изложенных соображений становится очевидным, что нет никакого внутреннего противоречия между определением языка и речи как отдельных явлений и отказом выделять отдельно единицы языка и отдельно единицы речи^*. Это противоречие "снимается" антагонистической взаимообусловленностью явлений языка и явлений речи. Вместе с тем из рассмотрения вышеприведенного примера делается ясным положение, имеющее более общий методологический характер и, быть может, являющееся центральным для всей сложной проблемы языка и речи. Как указывалось, изучение, например, лишь в плане языка вполне правомерно и может способствовать расширению наших знаний о нем, уточнению методов его познания. Но это изучение исходит из намеренного ограничения своего объекта и сознательно отрывает его от существеннейших зависимостей. В качестве методического (не методологического!) приема такое ограничение вполне оправданно, но оно,- конечно, не может дать полного и адекватного познания того объекта, который является предметом изучения всех разделов языкознания. Для этого следует в обязательном порядке учитывать взаимозависимость явлений языка и речи. Эта взаимозависимость и оправдывает употребление единого и нерасчлененного термина "язык", когда нет надобности подвергать раздельному и специальному рассмотрению язык и речь^**. Но когда эта необходимость возникает, ее следует строго проводить. Этого правила и придерживается изложение настоящей книги.

^* (Это не отрицает возможности существования и двойного ряда терминов, определяющих то или иное явление как факт языка или как факт речи. Но такого рода термины должны быть соотнесены друг с другом на основе противопоставленных характеристик, выделяемых в языке и речи. )

^** (Так, в частности, поступают при решении многих проблем прикладной лингвистики. )

Конечно, во избежание путаницы неплохо было бы располагать отдельными терминами для языка в его противопоставлении речи и для языка в комплексе с речью. Но их нет, а вводить новые, может быть, и необязательно.