5. Возможен ли научный синтез языков человечества!

Известно, что языки в своем эволюционном развитии не только разветвляются, но и скрещиваются, смешиваются, что в очень многих языках встречаются во множестве общие по происхождению слова, а также словообразовательные морфемы, сходные грамматические категории. В языках и много различного, но и много общего. Вопрос об интернациональной лексике неоднократно поднимался на страницах лингвистических журналов и сборников.

Интернационализмами в лингвистике называются слова, представляющие собой фонемические и морфологические варианты слов первоисточника, распространившиеся в неродственные языки и имеющие в них одинаковые или сходные значения. Как уже говорилось здесь, такие слова лучше бы назвать интеронимами. Но в скольких же неродственных языках должно встретиться слово общего происхождения, чтобы считаться интернациональным? Не менее чем в трех, утверждают некоторые лингвисты. Но это мнение далеко не общее среди них. О других мнениях на этот счет упомянул в своей статье на эту тему М. М. Маковский: одни считают, что такое слово должно встречаться "во всех культурных языках", другие - "в ряде языков", третьи - "в двух-трех языках, не обязательно мировых", четвертые - "не менее чем в двух мировых"^*.

^* (М. М. Маковский. К проблеме так называемой "интернациональной" лексики, - "Вопросы языкознания", 1960, № 1.)

Так что интернациональное слово - понятие в лингвистике чрезмерно широкое, несколько неопределенное. Это - во-первых. Во-вторых, как греческий и особенно латинский языки породили большое число таких интеронимов в европейских языках, так и арабский язык дал начало общим словам в языках иранских, тюркских, отчасти африканских народов. Есть свои языки-источники и в Азии. М. М. Маковский предлагает такого рода слова называть регионализмами, поскольку всемирных слов-интернационализмов (инторонимов) нет.

Но значит ли это, что лексическая основа общечеловеческого языка не может быть общечеловечна, всемирна? Значит ли это, что невозможен научный, но вместе с тем, так сказать, органический (в смысле ‘однородный’, ‘целостный’) синтез в принципе всех языков? Значит ли это, что язык коммунизма не сможет "органически" вобрать в себя лексические заимствования из всех (практически - из целесообразного максимума) языков?

Чтобы найти правильный ответ на этот вопрос, следует обратиться к национальным языкам. Называются эти языки национальными, но состав большинства интернационален, образовался в большей или меньшей мере из иноязычных заимствований. Органически ли восприняли их национальные языки? Оказывается, не очень. По мнению, например, Ф. Роваи, в английском языке собраны детали со всего света, но они не составляют гармоничного целого. В русском языке много заимствованных слов живут "иностранцами" - их иностранное, иноязычное происхождение сразу чувствуется. Иноязычные по происхождению, т. е. заимствованные, слова, можно было бы называть инонимами. В русском, как и в каждом, языке есть инонимы староассимилированные, заимствованность которых не ощущается, и новоассимилированные, заимствованность которых явна, и есть инонимы неассимилированные: не подчинившиеся русскому грамматическому строю несклоняемые имена существительные.

В русском языке всем существительным полагается склоняться - изменять падежные флексии, а иностранные слова, оканчивающиеся на о и другие гласные, не склоняясь, своей неизменностью как бы выпирают из общего строя. В городе есть театр, кино - непонятно, одно кино или не одно, да и само слово кино многозначимо и как-то неоформлено в значении ‘кинотеатр’. Русские говорят: поехать поездом, трамваем, метро - м в конце метро поставить нельзя; слово это не склоняется, но людям, не очень стесненным нормами грамматики, аналогия подсказывает говорить закономерно, хотя грамматически и неправильно: поехали метром. Покрыть одеялом - правильно, а покрыть пальтом - неправильно, надо: покрыть пальто, но здесь пальто - как прямое дополнение, аналогично покрыть одеяло (чем-нибудь). Вешалка, разбухшая от пальто. От одного? Нет, от многих. Вешалка, разбухшая от польт было бы понятно, но так ни написать, ни сказать по правилам нельзя. Значит, русский язык далеко не все заимствования усвоил органически! И не только русский язык.

Очевидно, иноязычные заимствования должны подчиняться фонемическому и грамматическому строю языка, в который они вошли. Тогда получается "органический синтез". И тогда язык может впитывать в себя слова из каких угодно языков - они не будут восприниматься как инородные тела в родном языке. Ведь в русский язык вошло превеликое множество слов из самых различных, совсем ему не родственных языков, вошло и, так сказать, обрусело. Хлеб, изба, кадка, бутылка, буква, кошка, капуста, морковь, слива, редька, репа, пушка и сотни подобных слов - не русские по происхождению!

Собака - русское слово по происхождению? Нет, персидское: spaka (русское - пес). Топор - исконно русское слово? Нет, тоже из персидского языка: tabor. И много - десятки - еще других персидских, иранских слов вошло в бытовую лексику русского языка. Товар - исконно русское? Нет. Это слово пришло из тюркских языков и означало сперва ’скот’, ’стадо’, ’обоз’, откуда товарищ - ‘сообозник’. Чулок? Тоже тюркское заимствование. И десятки других повседневно употребляемых нами слов вошло в наш язык из турецкого и татарского языков. Магазин? Это - слово из арабского языка (пришло через Западную Европу). Кондитерская и еще множество других арабских слов мы произносим, не подозревая об их происхождении. Галстук и немало других - из немецкого (Halstuch - шейный платок). Сельдь и ряд других таких же употребительных слов осталось от варяг. От финнов пришло севрюга и некоторые другие. Мыза - из эстонского языка, пельмени - из языка коми, тюлень - из саамского. Масса каждодневно употребляемых нами слов унаследовано русским языком из церковнославянского, начиная со слова здравствуй (те). Слово критика и множество других пришло на Русь из Греции. Картина и другие - из Польши. Рота - через польский язык из чешского. Брюки и большинство слов по мореплаванию - из голландского. Вагон и другие - из английского. Уйму слов передал русскому языку французский. Латынь дала ему (как и многим другим языкам) едва ли не большинство научных терминов. Банк и другие финансовые и музыкальные термины - из итальянского. Гитара и некоторые другие - из испанского. Несколько слов, в их числе кукуруза, - из румынского. Несколько слов, например колбаса, - из еврейского. Чай - из китайского. Кимоно - ясно и без пояснения, что из японского...

Если национальные языки состоят больше или меньше чем наполовину из заимствований, то почему не может состоять целиком из заимствований всемирный интернациональный язык?! Если национальные языки отнюдь не все инонимы восприняли органически, то в общечеловеческий язык разноязычные элементы войдут органически потому, что все без исключения будут подчинены его фонемическому и грамматическому строю, его орфографии. Например, если в нем не будет носовых звуков, то французские слова потеряют в нем эти звуки (как потеряли они их и в русском языке).

Все это и создаст однородность языка, которую называют его органичностью (хотя язык - не организм, а сложная система социально осмысленных условных знаков). По сравнению с однородностью и целостностью всеобщего языка все эволюционно, исторически сложившиеся языки покажутся недостаточно однородными, недостаточно целостными, т. е. недостаточно органическими. Впрочем, разве всеобщий язык не будет также исторически сложившимся языком? Разве исторически означает только эволюционно? Разве революция - не та же история? По какому же принципу отбирать корни слов для словаря общечеловеческого языка? По численности народа, который говорит на том или другом языке? Думается, что одни демографическо-количественные факторы не могут быть положены в основу принципа отбора. Наиболее разумным и справедливым представляется принцип учета всех этимологических оснований. Таких оснований семь.

Другим основанием для отбора элементов лексики может быть распространенность того или иного языка вне своей исконной территории, своего народа-создателя. Третье основание - распространенность слов, исконных для данного языка, в других языках, дальнородственных и неродственных. Четвертое - достоинство самого языка в оценке сравнительно-критического метода лингвистического анализа, который интерлингвистике предстоит разработать вместе с проблемой прогресса в языке. При разработке этого метода как составной части лингвистического аспекта проблемы всеобщего языка эти лингвистические основания могут быть довольно точно и объективно определены. Менее точно определимы остальные три основания, однако и они должны приниматься во внимание как социологические: вклад народа или народов, говорящего или говорящих на данном языке, в развитие всемирной цивилизации, всемирной прогрессивной культуры; его вклад во всемирную революцию - в освобождение и объединение трудового человечества; этнические и региональные доводы. Этнические и региональные доводы в отборе лексических элементов для всеобщего языка заключаются в том, что для обозначения всего того, что специфически свойственно данному району мира (его природе - климату, флоре и фауне, общественной истории, культуре, быту и обычаям его населения), слова должны заимствоваться из языков этого района.

Западные интерлингвисты не без основания считают этимологию (происхождение, источники, отбор) лексики всемирного международного языка наиболее трудным вопросом интерлингвистики. У них выдвигались и практически применялись при создании языков-проектов апостериорного типа лишь два этимологических принципа: окцидентализм (главные языки западноевропейской культуры) и окцидентализм с минимумом ориентализма (к главным языкам Европы добавляются три главных языка Азии - китайский, японский и хинди, как, например, в Логлене; в некоторых случаях - и арабский). В лучшем случае мы имеем здесь принцип целесообразного минимума языков. Ему можно и должно противопоставить принцип целесообразного максимума языков: привлечь в качестве сырья для общечеловеческого языка как можно больше языков всего земного шара (в пределах практически возможного).

Самые различные языки будут давать или "подсказывать" (как прототипы) всеобщему языку не только свои лексические, но и грамматические элементы, грамматические категории и выражающие их морфемы.

Иногда говорят: языки типа Эсперанто и Идо легки по крайней мере для европейцев и американцев (американцев - в смысле жителей Америки, а не только жителей США), тогда как язык, представляющий собой синтез максимума языков человечества, будет труден для всех. Да, нельзя сказать, что на стороне идеи синтеза языков человечества одни только плюсы. Вряд ли может быть такое решение проблемы всеобщего языка, которое состояло бы из одних плюсов и не имело бы никаких минусов. Оптимальный вариант решения должен содержать максимум плюсов и минимум минусов.

Известная трудность овладения всеобщим языком, представляющим собой синтез языков человечества, безусловно, возникнет. Но только на первых порах - только для одного поколения человечества или, скажем точнее, для тех поколений, которые будут свидетелями завершения создания всеобщего языка и его первоначального распространения. Именно им предстоит преодолеть в овладении всеобщим языком то, что можно было бы назвать барьером трудности. Этого барьера трудности, в который включится и новый алфавит, бояться не следует, помня, что всеобщий язык будет создаваться не для одного и не для двух-трех, а для всех - по крайней мере для очень и очень многих - грядущих поколений.

Когда одновременно живущие поколения овладеют всеобщим языком и он станет им привычным, всем последующим поколениям он будет даваться легко. При своей логически правильной структуре он и для первого поколения будет легче, чем любой национальный язык, изучаемый как иностранный. Английский, французский или немецкий языки для русского человека или русский язык для говорящих по-английски, по-французски или по-немецки гораздо труднее, чем будущий всеобщий язык для всех них и всех остальных людей. Не следует гнаться только за легкостью всеобщего языка для части населения Земли, но также не следует заранее преувеличивать его трудность для первых его употребителей и носителей. Все-таки этот грядущий всеобщий язык, согласно концепции, которой придерживается автор и которая, конечно, может и, вероятно, будет кем-нибудь оспариваться, будет языком не минимальных вспомогательных функций (таким он будет сравнительно недолго), а основным языком нового человечества с тенденцией к максимальному расширению функций.

Гипотеза максимального расширения функций всеобщего языка заставляет сделать вывод, что этот язык должен быть с самого начала своего существования готовым к выполнению все больших и больших функций. Стремление к возможно большему совершенству всеобщего языка и достижение такого совершенства в окончательном проекте всеобщего языка, разумеется, не исключает его дальнейшего контролируемого развития.

Еще один вопрос может вызывать сомнения: а не распадется ли живой язык нашей планеты в условиях двуязычья на диалекты? Думается, что нет. Диалекты - пережитки феодальной раздробленности общества. А всемирное общество идет к единству. Единство всемирного языка будут в новых исторических условиях поддерживать: запись и передача на расстояния человеческого голоса с помощью радио, телевидения, кино, грампластинок и магнитофонных лент, школа, печать и литература, личные контакты жителей всех стран, повышающийся образовательный и культурный уровень населения земного шара.