5. Языковые потребности общества и языковая эволюция

Существует мнение, что функционирование языка устанавливает новые потребности, которые предъявляет общество к языку, и тем самым толкает его на дальнейшее и непрерывное развитие и совершенствование^*. Но как удовлетворяются в процессе языковой эволюции потребности общества в новых словах для новых понятий?

^* (В. А. Звегинцев. Очерки по общему языкознанию. Изд-во Московского ун-та, 1962, стр. 186.)

Наша эпоха породила великое множество понятий, значительно обогатила языки новым содержанием, но новыми словами они обогатились в соотносительно гораздо меньшем количестве, (подобно тому как и минувшие эпохи оставили в языке гораздо больше лексических понятий, чем выражающих их слов). Например, появилось общественно значимое понятие ‘летать в самолете (аэроплане)’. Глагол летать прежде обозначал (и продолжает обозначать) ‘переноситься по воздуху на крыльях’ и относился только к птицам и крылатым насекомым. Летать в отношении летательной машины это уже несколько иное понятие и уже совсем иное, - в отношении человека, сидящего в такой машине-самолете. "Аисты прилетели" и "артисты прилетели" - разница в значении слова прилетели большая! Но почему же в языке не появилось какого-нибудь нового глагола, означающего примерно ‘двигаться в пространстве в летательном аппарате’ (самолете, вертолете и т. д.)? Почему никто не пустил в обиход глагола с новым значением - любое, дотоле небывалое слово-глагол? Что удерживает людей нашей эпохи от выдумывания совершенно новых слов - новых по своему корню - для новых понятий? Если бы даже кто и выдумал такие слова, вряд ли они при существующем отношении к такого рода словотворчеству получили бы распространение.

А между тем новые слова нужны, в каждом языке не хватает массы слов, причем эти "нехватки", эти пробелы в лексическом (словарном) составе разных языков могут и совпадать и не совпадать. Например, в латышском языке есть глагол slēpot (слэпуо̑т), соответствующий глагол есть и во многих других языках, в русском же литературном языке такого глагола не возникло, хотя Россия - родина лыж; по-русски говорят кататься на лыжах: глагол + предлог + существительное. Но, кто катается в России на лыжах, тот знает, что лыжники друг другу говорят: ""Езжайте сюда!", "Поехали!". Говорят также ходить на лыжах, бегать на лыжах. В словосочетании используются различные глаголы широкого значения, из которых ни один не передает в точности должного понятия. Глагола лыжить нет, он неблагозвучен, а производные от него формы и подавно, что, вероятно, и определило его неупотребительность - так и остается в русском словаре пробел.

Кто у нас не слышал, как обращаются к продавщице, буфетчице, гардеробщице и другим работникам обслуживания: "Девушка..." - не взирая на возраст той, к кому обращаются. Девушками называют в таких случаях и пожилых и даже старых женщин. А как к ним обращаться?! Товарищ? Гражданка? Нет у нас подходящего слова! И потребность в таком слове остается неудовлетворенной. Почему? Ведь всех наших слов когда-то не было, все они незапамятно давно кем-то придуманы, введены в обращение, прижились, живут, а вот мы не можем создать дополнительно всех нужных нам слов, употребляем мало подходящие, пользуемся выражениями из двух-трех слов, где нужно было бы одно.

Нужны и некоторые слова, обобщающие частные понятия. Например, ресторан, столовая, закусочная, кафе..., а обобщающего слова нет. Как-то в газетной статье попалось взятое в иронические кавычки выражение "пункт приема пищи". Можно ли этим выражением пользоваться всерьез? Завтраки, обеды, ужины... А как обобщенно, соответственно французскому le repas? Обеденный стол. А разве за ним только обедают? Собеседник - участник беседы, разговора. А участник "приема пищи"? Сотрапезник? Но ведь слово трапеза давно устарело. В языке не выработалось нужнейших бытовых слов!

Слово море породило ряд производных слов, относящихся не только к морю, но и к океану. Слова, объединяющего оба эти понятия, нет. А необходимость его явственно чувствуется там, где речь идет о морях и океанах. Например, в книге "Фотосъемка под водой"^* читатель встречает то определение океанский, то морской, хотя и то и другое относится, по-видимому, к океанам и морям: "океанские глубины", "морское дно" (или все-таки автор имеет в виду глубины лишь океанов и дно лишь морей?). И вот два слова все время спариваются: "исследования морей и океанов", "работы в океанах и морях", "в открытом море или океане". "Изучаются проблемы морских приливов", а океанских разве не изучаются? Моряк, морской флот..., а к океанам они, быть может, имеют больше отношения, чем к морям! Мировой океан - все океаны планеты. Нет суффикса, который позволил бы выражать понятие океана как целого (мировой океан) и океана как части целого. И во всех подобных случаях можно ощутить нехватку такого суффикса (как армия и армия, фронт и фронт - целое и часть).

^* (А. А. Рогов. Фотосъемка под водой. М., Изд-во АН СССР, 1964.)

Нет суффиксов и для выражения понятий ‘содержащее’, например, посуда и ‘содержимое’: "Я три тарелки съел: ..." - а съел он не тарелки, а уху!

В вагон с табличкой "Для пассажиров с детьми" пытаются войти старик, средних лет мужчина и средних лет женщина. Проводница не пускает: "Это вагон для пассажиров с детьми!" А старик ей: "Я и есть пассажир с детьми! Это мои дети!" - "Для маленьких детей!" - "А тут не написано, что для маленьких!" Да, оказывается, у нас нет разных слов для выражения разных понятий: ‘дети’ в значении возрастном (маленькие дети) и ‘дети’ в значении родственном (дети своих родителей независимо от возраста).

Осиротеть - потерять родителей. А если потерять детей? Тоже осиротеть? Но говорят дети-сироты, а родители-сироты не говорят. Тоже не хватает и глагола и существительного для понятий ‘лишиться кого-нибудь из близких родных’ и ‘лишившийся кого-нибудь из близких родных’.

Нет слова, выражающего понятие крика любого животного. Крик человека и крик животного - разница все-таки есть! Нет слова, выражающего понятие звукоиспускания любой птицы. Пение птиц, птицы поют, но пение человека, человек поет - нечто совсем другое!

Мы миримся с неточным и по существу неправильным употреблением слов, с их перегруженностью значениями, с отсутствием нужных нам слов и грамматических форм (например, в русском языке - форм причастия будущего времени) потому, что все это общепринято и традиционно - стало нормой. Правильно в языке эволюционного происхождения то, что общепринято, хотя это может и не соответствовать (и сплошь да рядом действительно не соответствует) логике, потребности говорящих и пишущих.

Узкие возможности словообразования в русском языке можно проследить хотя бы в наименованиях женщин по роду занятий, должности, специальности, профессии. Лишь немногие русские лингвисты признают здесь несовершенство языка, как это делал проф. М. Я. Немировский, писавший о "серьезных затруднениях из-за отсутствия соответствующих средств": "Язык отстал от общественного развития, в старые формы он пытается вместить новое содержание"^*.

^* (М. Я. Немировский. Способы обозначения пола в языках мира. - Сб. "Памяти академика Н. Я. Марра". М.-Л., Изд-во АН СССР, 1938, стр. 224.)

Большинство наших лингвистов предпочитает утверждать, что хотя "постоянное участие женщин в том или ином роде занятий не всегда отражается в литературном языке в виде особого слова женского рода", но в общем-то это бывает, как правило, в тех случаях, когда "участие женщин в том или ином роде занятий не является характерным" и, следовательно, "язык здесь всецело следует за жизнью"^* (А. А. Дементьев); что "сейчас подавляющее большинство новообразований - названий женщин по социальному признаку или по профессии - создается средствами суффиксации"^** (А. В. Миртов) и "названия лиц в форме мужского рода могут относиться и к женщинам, если нет упора на половую дифференциацию"^*** (В. В. Виноградов) и т. д.

^* (А. А. Дементьев. О женских соответствиях к мужским наименованиям действующих лиц. - "Русский язык в школе", 1954, № 6, стр. 11.)

^** (А. В. Миртов. Из наблюдений над русским языком в эпоху Великой Отечественной войны. - "Вопросы языкознания", 1954, № 1.)

^*** (В. В. Виноградов. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.-Л., 1947, стр. 7, 125, 137, 145, 155, 161, 166, 313, 317, 399, 401, 486.)

Но так ли все это на самом деле? Не объясняются ли особенности в наименованиях женщин не влиянием жизни и потребностями говорящих, а структурными возможностями языка?

Если мы рассмотрим суффиксы личных (со значением лица) имен существительных, то увидим, что лишь часть их продуктивна в отношении параллельных женских форм. В отношении женских дублетов есть несколько суффиксов, продуктивных лишь частично: -ец и соответственно -иц-а: (певец - певица, но как от творец, борец, делец, гребец?), -вик (фронтовик - фронтовичка, но как от кадровик, пищевик?), -арь (знахарь - знахарка, но как от пахарь, пекарь, главарь?), -ер (революционер - революционерка, но как от акционер, милиционер, инженер?), -ор (директор - малоупотребительные директриса, но как от конструктор, автор?). Непродуктивны (за единичными исключениями) в отношении параллельных женских форм следующие суффиксы: -ик (комик, трагик, лирик, академик, историк, но - медичка: студентка), -ок (едок, ездок, игрок, седок, знаток, стрелок), -ер (режиссер, дирижер, суфлер, гример, сапер). К ним примыкают личные существительные, образованные путем словосложения и содержащие во второй части глагольные морфемы: -вар (сталевар), -руб (лесоруб), -вод, (экскурсовод); -дел (бракодел), -кол (дровокол), -коп (углекоп), -лов (птицелов), -мер (землемер), -рез (хлеборез), а также иноязычного происхождения: -граф (фотограф), -лог (филолог), -фил (славянофил), -фоб (юдофоб). Почти все они не имеют употребительных параллельных женских форм.

В жизни и печати, литературе - всюду при наименовании женских профессий наблюдается полный разнобой в употреблении то женских, когда они возможны, то мужских форм. Иногда пол проясняется при упоминании фамилии, но часто фамилия женщины не имеет признака женского рода, тогда выручает женское имя. А если нет этого, пол можно прояснить женской формой глагола прошедшего времени. В этих случаях нарушается формальное согласование в роде ("доктор сказала"), происходят неувязки "и с прилагательными, местоимениями.

Дело здесь порой доходит до анекдотического словоупотребления, о котором писал как-то "Крокодил": "Машиниста Степанова знаешь? - "Еще бы!" - "Женился". - "На ком?" - "На начальнике станции". "Когда кончится война, Трофим, поженим твоего ефрейтора на моем ефрейторе". "Теперь у нас в колхозе прибавился еще один старший механик" - "Кто?"- "Муж нашего механика"^*.

^* (К. Маркси Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 427.)

Если язык в своем нерегулируемом развитии действительно следовал бы за жизнью, в нем выработались бы: а) суффикс, означающий мужчину, в) суффикс, означающий женщину, с) суффикс, означающий человека или несколько человек независимо от пола. Это усовершенствование в наших старых языках уже невозможно!

Как грамматическая структура (включая словообразовательную систему), так и лексический состав любого языка, возникшего эволюционно - в процессе донаучного творчества, испещрен пробелами, но вместе с тем содержит и излишества: наличие для одной и той же грамматической категории двух и более морфем, для одного и того же понятия - двух и более стилистически равноценных слов.

Есть факторы, которые сдерживают появление в литературном языке нового, его прогресс. Это - 1) нормализующая сила общепринятости и традиции, 2) требование мотивированности новых слов для новых понятий, 3) несовершенство грамматической структуры, ограничивающей возможности словообразования (как и формообразования). Совокупность этих факторов можно было бы назвать комплексом этимологической обусловленности (комплексом обусловленности).

Создание, функционирование и развитие всеобщего языка будет подчиняться своим факторам этимологической обусловленности, научно обоснованным и разумно - по мере общественных потребностей регулируемым. Свершится то, что предвидели Маркс и Энгельс в отношении языка: "Само собой разумеется, что в свое время индивиды целиком возьмут под свой контроль и этот продукт рода"^*.

^* (К. Маркси Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 427.)

Интереснейшие случаи преодоления комплекса обусловленности имеют место в эстонском языке. Лингвисту И. Аавику удалось в течение каких-нибудь 20-30 лет ввести в живой литературный язык эстонцев несколько десятков созданных им корней. В лексическом составе эстонского, как и всякого другого, языка есть пробелы - эти-то пробелы и заполнял Аавик.

Например, понятие ‘искренний’ передавалось словами, означающими ‘справедливый’, ‘откровенный’, ‘сердечный’, ‘серьезный’, ‘преданный’. Аавик выдумал для этого понятия слово siiras. И оно привилось как черенок на живом дереве. В словаре 1963 г. слово искренний передается: siiras, avameelne. Вместо otsaesine (‘конец’ ‘передняя + часть чего-нибудь’) Аавик предложил для понятия ‘лоб’ искусственное слово laup, которое хорошо закрепилось в литературном языке, несмотря на то что одновременно был введен неологизм суффиксального происхождения - otsmik. ‘Кролик’ по-эстонски назывался в буквальном переводе ‘домашний заяц’ (kodujahes), некоторые употребляли заимствование из русского языка - truss. Аавик создал совершенно новое слово küülik, и оно было принято народом.

В своей книге "1000 новых корней должно быть нашим идеалом" этот словотворец говорил, что если принято 20 слов, почему нельзя принять 200 слов, почему в таком случае и не трижды 200 слов? Принцип ведь один и тот же. Считая, что развитие национальных языков нельзя оставлять во власти стихийности и случайностей, Аавик призывал к творческому вмешательству в языковую эволюцию.

Обо всем этом недавно рассказал на страницах журнала "Вопросы языкознания" (1965, № 4) К. И. Бахман в противовес утверждению В. А. Будагова ("Введение в науку о языке". М., 1958), будто выдуманных слов в действительности почти совсем не существует и что "попытки искусственно создать такие слова за пределами индоевропейских языков, например в эстонском, не могли не окончиться полной неудачей".

К. И. Бахман показал, что факты свидетельствуют об известной удаче сторонников искусственного культивирования эстонского языка, что "опыт искусственного выдумывания новых корней в эстонском языке" оправдал себя на практике и в настоящее время в среде эстонских лингвистов признается пригодным в числе других способов словообразования. Доказано практикой, что "искусственные слова" могут с успехом вытеснять даже слова основного словарного фонда. Конечно, для этого нужны благоприятные условия: потребность в новых словах и поддержка новых удачных словообразований общественностью, литературой, печатью^*.

^* (К. И. Бахман. К проблеме соотношения стихийных и целенаправленных процессов в развитии языка. - "Вопросы языкознания", 1965, № 3, стр. 45.)

Всемирная языковая эволюция, проявляющаяся в этнических языках, была в прошлом и остается в настоящем в основном стихийной, неуправляемой, хотя общество в необходимых случаях в той или иной ограниченной мере оказывает на нее целенаправленное влияние. Общечеловеческий язык, который возникнет в языкотворческих процессах революционного характера, будет также эволюционировать, но его эволюция, несомненно, будет протекать как процесс управляемый, контролируемый, плановый.