"...Оставалась у нас невыученной одна только самая последняя буква - "Я". И вот тут-то, на этой последней буковке мы вдруг с Иринушкой и споткнулись.
Я, как всегда, показал букву, дал ей как следует рассмотреть и сказал:
- А вот, Иринушка, буква "я".
Иринушка с удивлением на меня посмотрела и говорит:
- Ты?
- Почему "ты"? Что за "ты"? Я же сказал тебе: это буква "я".
- Я и говорю "ты".
- Да не я, а буква "я".
- Не ты, а буква "ты"?
- О, Иринушка, Иринушка! Наверное, мы с тобой немного переучились. Неужели ты в самом деле не понимаешь, что это не я, а что это буква так называется "я"?
- Нет, - говорит, - почему не понимаю? Я понимаю.
- Что ты понимаешь?
- Это не ты, а это буква так называется: "ты". ...Я выписал это из чудесного маленького рассказа
Л. Пантелеева "Буква "ты". Он естественно вспомнился мне, как только у нас с вами осталась "невыученной" одна последняя буква - Я. Ведь это единственная буква нашей современной азбуки, которая по воле случая, а несознательного намерения составителей этой азбуки сохранила подобие "предметного наименования". В кириллице была первая буква "аз", а в "гражданке" последняя - Я.
Положение, конечно, ничего общего не имеющее: там букве нарочито подобрали имя по акрофоническому принципу, чтобы она как раз и была первой буквой избранного слова. А тут сама передача в одном знаке йотированного "а" привела к совпадению названия знака со словом "йа" - "я".
Но это совпадение может убедить нас, что измышленный предками мнемонический прием названия букв был чреват опасностями. Как милая Иринушка растерялась, услышав из уст своего учителя, что букву зовут "я", так ребята XVI или XVIII века могли недоумевать по поводу совсем другого знака, почему-то именуемого "он". Это теперь нам, грамотным и привычным к отвлеченному мышлению, все трын-трава, а в торжественный момент, когда человеческий детеныш впервые должен постигнуть связь между звуком и его совершенно на него непохожим начертательным образом-знаком, узнать, что затем, сцепившись с другими такими же звуко-знаками, он может войти в состав слова и начать значить что-то, в этот трудный миг в жизни каждого любая лишняя психологическая извилина, дополнительный зигзаг, идущий не "прямо", а "наискось", не поможет, а только помешает. К счастью, педагоги поняли это уже давно.
Откуда "пошла есть" наша буква Я, я уже вам сообщил, а о ее странных двойных связях и с древним "малым юсом", и с латинской буквой R вам уже все известно... Теперь надо отдать должное "загруженности" нашей Я, буквы "на все руки", буквы-совместителя.
Все знают: в началах слов или внутри слов, но после гласных звуков, а также вслед за "разделителями" Ъ и ЬЯ читается как "йа": "йарко", "туйа", "бадьйа"... Однако, поскольку А в безударных слогах звучит совсем непохоже на обычное "а", то и Я в этих слогах приходится брать на себя функцию выражения совсем иного звука, пусть йотированного. В слове, встречающемся в этой книге едва ли не чаще других, мы слышим "йезык" хотя и пишем "язык". А в слове "заяц"? Вслушавшись, мы поймем, что тут Я выражает один из памятных нам редуцированных гласных, но поди скажи точно, как его изобразить - "зайец", "зайиц"?.. Туманно... Может быть, и просто "заяц".
Следуя за мягким согласным, буква Я читается как "а". В подударных слогах это слышно ясно "бь'ака", "вь'азко". А там, где ударение отсутствует? Там мы все равно пишем Я, хотя выговариваем нечто весьма неопределенное - "утя-утя", "готовальня". Стоит-то тут "я", но, пожалуй, правильнее было бы на его место поставить какой-нибудь "паерок" - "ь" - "готовальнь".
Едва ли не в одном лишь случае буква-совместитель отказывается служить - если ей надлежит стоять после Ж и Ш, Ч, Ц, Щ... "Структурная типология языков" покажет вам, что комбинаций "одна из этих букв плюс Я" русский язык не знает ни в иностранных словах, ни в говорах и диалектах и что для "графемы Ж запрещаются пары ЖШ, ЖЫ, ЖЯ..."
Между тем ведь согласные "ч" и "щ" - всегда мягкие. Значит, Я самое бы место стоять после них. Так нет же - "чайка", "щавель", "щадить". Всюду на бумаге А, хотя на языке "я".
Откровенно скажу - какие рациональные причины лежат в основе этого правила, я вам растолковать не возьмусь.
Это все было "про свой дом", о внутренних, русскоязычных делах. Но неутомимая буква Я берется обслуживать и "иностранцев", и, по правде сказать, не всегда с одинаковым правом.
Вот западные имена: Лябурб, Ляб. Так они написаны в томе 25-м БСЭ. Но из тома 24-го я мог бы выбрать Лагранж, Ламарк, Лаплас - и они оказались бы написаны совершенно иначе, хотя и там и тут передается одно и то же буквосочетание латиницы - LA.
Корректоры следят, чтобы таких противоречивых написаний не появлялось бы в одной и той же книге. Но вот, видите, при многотомности это возможно даже в одном и том же издании. А почему?
Западноевропейская буква L не совпадает по своему звучанию ни с нашим "л", ни с нашим "ль". Отсюда возможность и следующий за ней гласный слышать (русским слухом) то как "а", то как "я", то как "у", то как "ю" и т. д.
В результате же букве Я находится лишняя работа, и притом далеко не в тех только ситуациях, которые я уже упомянул. Она берет бесстрашно на себя изображение звуков, достаточно несхожих друг с другом, - от только что упомянутого французского "а" до финского "а".
Как он звучит, этот финский звук "а"?
Финские грамматики для русских считают, что это звук, почти совпадающий с русским "я" в таких словах, как "няня" или "пять", но более точно соответствующий английскому "а" в закрытом слоге - cat - кошка.
Вот головоломка! Попробуйте английское cat выговорить с нашим "я" из "няни" - что-то у вас получится? Или попытайтесь слово "пять" произнести, предварительно научившись правильно выговаривать то же английское cat. He поздравляю вас с результатами! Меня, например, не очень-то удивляет, что за свою долгую жизнь я не увидел еще ни разу в русском написании слова "джентльмен" с буквой Я в последнем слоге - "джентльмян": просто наши переводчики еще не ознакомились с этим финским указанием. А вот, передавая имя героя "Калевалы", финского старца-вещуна, мы его пишем по-разному: то Вейнемейнен, то Вяйнемяйнен. И трудно категорически сказать, какое написание ближе к оригиналу.
Очень часто нам известно, что в "оригиналах" этих фигурируют звуки, совсем непохожие на наш "я" или "йа". Так, русский этноним "якуты" связан с эвенским словом "екот" - множественное число от "еко" - якут. Помните песню об острове Ямайка, занесенную к нам с пластинкой Робертино Лоретти? Лоретти пел, как и положено итальянцу, "Джамайка". Мы ставим в начале этого топонима наше Я. А само название острова происходит от карибско-индейского "Хаймака" - "Остров источников". Видимо, путь от Карибского до русского был сложным. Имя прошло "испанскую" стадию, а в испанском языке звук "х" передается буквой I - "хотой". Но англосаксы, видя написанную "хоту", читают ее как "джи". Слово Jamajka может быть прочитано как "Джамайка" - по-английски или итальянски, как "Жамай-ка" - по-французски, как "Ямайка" - у нас.
Но в общем надо сказать, что мы с употреблением нашего Я чрезвычайно непоследовательны. Случается, мы рабски следуем за языком, откуда черпаем слово или имя, скажем, именуя затеняющую решетку на окне - "жалюзи" или баснописца Лафонтена - "Жаном", а порой то же самое французское "J" превращаем в наш звук "и", a JA - в Я, "якобинцы", "янсенисты".
Дело доходит до прямых небрежностей. Так, в наших энциклопедиях богослов Корнелиус Янсен именуется Янсеном, а астроном Пьер-Сезар Жансен - Жансеном, хотя во французском словаре Лярусса оба они стоят рядом и оба пишутся одинаково через JA.
Впрочем, составители энциклопедии могут оправдаться: Корнелиус Янсен был все-таки по происхождению голландец.
Но все мы называем наиболее революционную партию французского Конвента партией "якобинцев", потому что "якобинский клуб" помещался в "якобинском", в честь святого Иакова, монастыре. В то же время мы говорим и пишем о стиле Жакоб в искусстве создания мебели, о фирме талантливых мебельщиков XVIII века "Жакоб", то есть Яковлевых, по святому Иакову. Во Франции оба слова звучат одинаково: "жакобэн" и "стиль Жакоб".
Основа одна, но русское написание - разное. Почти как в истории про букву "ты".
Вот и все, что я смог рассказать вам и про последнюю букву русской азбуки, и, естественно, про все предыдущие буквы, ее составляющие.
Желая указать на начало и конец чего-либо, какого-нибудь процесса, греки говорили "от альфы до омеги".
Римляне и все их наследники по алфавиту употребляют вместо этого выражения "от а до зет": последней буквой у них уже перестала быть "омега".
Мы когда-то переводили эту поговорку - "от аза до ижицы", теперь же перешли на новомодное (двухвековое!) "от а до я".
То, что у нас название последней буквы азбуки совпало с формой именительного падежа единственного числа личного местоимения первого лица, явилось поводом для многократного обыгрыванья этого факта и в живой речи, и в литературе, даже в произведениях небесталанных и далеко не невежественных литераторов. "Что ты со своим "я" вперед лезешь? Забыл, что "я" в азбуке - последняя буква..."
Логика довольно слабая, и знание фактов незначительное: до самых дней Петра Первого именем местоимения первого лица называлась первая буква азбуки, а что это меняло? Или тогда следовало "со своим "азом" по праву вперед пробиваться? Нет, народная мудрость в этих случаях явно за волосы притягивается.
Ну вот! А теперь вспомним, чем же кончилась история с буквой "ты".
Через день после уже изложенных тревожных событий рассказчик снова посадил Иринушку за букварь, открыл первую попавшуюся страницу и сказал:
"- А ну, сударыня, давайте, почитайте что-нибудь.
Она, как всегда перед чтением, поерзала на стуле - вздохнула, уткнулась и пальцем и носиком в страницу и, пошевелив губами, бегло, не переводя дыхания, прочла:
- Тыкову дали тыблоко...
...Вам смешно, - пишет далее Леонид Пантелеев.- Я, конечно, тоже посмеялся. А потом говорю:
- Яблоко, Иринушка! Яблоко, а не тыблоко! Она удивилась и говорит:
- Яблоко? Так, значит, это буква "я"?
Я уже хотел сказать: "Ну, конечно, я". А потом спохватился и думаю. "Нет, голубушка. Знаем мы вас. Если я скажу "я" - значит опять пошло-поехало? Нет уж, сейчас мы на эту удочку не попадемся".
И я сказал:
- Да, правильно. Это буква "ты".
Конечно, не очень-то хорошо говорить неправду. Даже очень нехорошо говорить неправду. Но что же ты поделаешь? Если бы я сказал "я", а не "ты", кто знает, чем бы все это кончилось. И может быть, бедная Иринушка так всю жизнь и говорила бы вместо "яблоко" "тыблоко"...
...А Иринушка, слава богу, выросла уже большая, выговаривает все буквы правильно, как полагается, и пишет мне письма без единой ошибки..."
Вот какой счастливый конец у этого прелестного детского рассказа. Но мне кажется, что его мораль следует на ус себе мотать не только детям, но и взрослым. Какую мораль? А, например, такую.
Соотношение между двумя явлениями языка - буквой и выражаемыми ею звуками или звуком - есть величина чрезвычайно переменная. Если вас в детстве научили, что такой-то причудливый рисуночек обозначает совокупность звука "и" плюс "а", то вы потом всю жизнь будете связывать его именно с "йа", ни с чем другим. Если вас приучили читать тот же самый рисунок как "ты", ничего не случится: увидите Я, а прочтете "ты". И, наткнувшись на строчку "Яква вот такой высоя", произнесете спокойным образом: "Тыква вот такой высоты".
Ничто не произойдет именно потому, что связь между звуком и буквой есть величина не только "переменная", но и "произвольно выбранная". Условная.
Можно всем буквам нашего алфавита, "от а до я", придать как раз противоположные значения - А назвать Я, Б считать Ю, В сделлть Э. И что же? И ровно ничего не случится. По крайней мере, не случится ничего большего, нежели в том случае, когда пират Кидд заменял букву Е английской азбуки цифрой 8, а букву Т - точкой с запятой.
Как Легран прочел записку, так можно, чуть подна-ловчившись, спокойно и свободно читать и все то, что вы напишете вот такой "зеркальной" русской азбукой.
Вы сталкивались с азбукой Морзе?
._._ _._._ _.
Это я написал азбукой Морзе слово "яква". А вот теперь _ _._ _ _._ ._ _ ._перед вами слово "тыква".
И если азбука Морзе вам знакома, вы прочтете оба слова эти совершенно уверенно, как если бы они были написаны "по-русски".
Вот вам первая мораль "Буквы "ты".
Вторая, мне кажется, касается отношений читателей с автором. Конечно, самое верное, поставив перед собой цель научить чему-нибудь человека или людей, действовать напрямик и идти честно к цели, без всяких зигзагов. Так, как пробовал поступать, обучая ее "законам букв", Пантелеев со своей Иринушкой. Но так ведь у него не получилось, и пришлось ему "применить некоторый зигзаг". Маленькое отклонение от прямого пути.
Он схитрил, объехал ученицу на кривой, поймал в тенета заранее обдуманного приема и добился своего.
Эта моя книжка тоже построена на таком подходе - не в лоб, а с некоторым вывертом, как все занимательно-научные книги.
Пантелееву его хитрый прием удался. Удался ли мой прием мне - вам, читателям, виднее.