В обход нормы

Неправильное употребление слов или их форм давно осуждено нормативной грамматикой как противозаконное явление. Учитель, наверное, не стал бы смеяться и даже, скорее всего, нахмурился бы, услышав от своих питомцев такие речения, как полуклиника (поликлиника), алимент (элемент), фершал (фельдшер) и т. п. И все-таки как средство юмора они часто бывают незаменимы. Эти неправильности почти всегда имеют юмористическую подкладку. Разновидностей их много. Вот пример из книги К. Симонова "Солдатами не рождаются":

"- Немец является командиром, товарищ старшин лейтенант. Я, говорит, комроты!

- Офицер? - спросил Синцов у немца.

- Кайн офицер, кайн офицер! - возмущенно воскликнул немец. - Камрад...

- Комроты, - перебив немца, сказал Лошаков. Сам признается!"

Хороший солдат был Лошаков, а познания в немецком языке у него были слабоватые. Иначе он не путал бы немецкое слово камрад с русским - комроты - командир роты.

Еще пример: "Ить мы душой изболелись, видим же, не слепые, как жизнь наша сильно расстроена... И через то, Игнатьевич, у людей получается алпатия...

Апатия, дядя Балявин! - поправила молодая, с озорными глазами казачка. - Слово правильно сказать не можете, а беретесь поучать". (С. Бабаевский "Родимый край")

Но откуда знать дяде Балявину, как правильно произносится апатия? Слово ведь не русское по происхождению, не "проходили" его в старой школе, в новой же дядя не учился.

А представьте себе молодого человека, который обращается к девушке с таким вопросом: "Может быт, у вас имеется свободная подруга, на которой я мог бы жениться до гробовой доски". (Е. Весенин). Наверное, этот молодой человек получил по крайней мере среднее образование, а невдомек ему, что можно любить, но не жениться до гробовой доски.

А не смешно ли, когда человек сталкивается с незнакомым словом и вместо того, чтобы заглянуть в словарь, дает волю своей фантазии.

В неловком положении оказалась одна из героинь повести В. Федорова "Чистый колодезь", приняв название старинной русской книги нравоучений "Домострой" за современный трест по строительству домов:

"- А что такое домострой? - спрашивает он нерешительно.

- А черт его знает!.. Белогорстрой - знаю... Это трест, что у нас рудник будет строить. Межколхозстрой в райцентре есть. А домострой - это что-то новое. На верное, вас, плотников, будут объединять, - подумав, заключает тетка Арина."

От неправильного употребления слов и их форм, создающих комический эффект, надо отличать случаи нарочитой замены составных частей слов или устойчивых сочетаний. Этот прием широко используется юмористами и всегда вызывает улыбку. При этом демисезонное пальто оказывается семисезонным, железобетон - золотобетоном, сюрреализм (модное течение в буржуазном искусстве) - сюсю-реализмом, дикобраз (название животного) - дикообросом (новым словечком, именующим молодых людей с "модной" шевелюрой и бородой). Приведем примеры: "Это был Витька Бузунов, по прозвищу "Крыса" - в "семисезонном", как он сам говорил, пальто с поднятым воротником". (Медынский "Честь"); "Сюрреализма у нас в искусстве, слава богу, вроде не видать. А вот сюсю-реализм нет-нет да и промелькнет то в книге какой-нибудь, то в картине, то в кинофильме". (Л. Лагин) "И на каждый кубометр приходится четыреста рублей транспортных расходов. А для дороги нужно до тридцати тысяч опор. Во что же они обойдутся? Это уже не железо - а золотобетон получается". ("Крокодил")

Тот же эффект получается при умелой замене составных частей устойчивых сочетаний. Все вы знаете пословицу с миру по нитке - голому рубашка. А вот в какой форме употребил ее В, Федоров: "С миру по нитке - Гитлеру веревка".

Казалось бы, что может быть прозаичнее суффиксов. У некоторых школьников при взгляде на них, кроме скучнейших правил правописания, никаких ассоциаций не возникает. Чистейшая грамматика... Мука! И вдруг такой школьник, читая, например, повесть С. Воронина "Две жизни", натыкается на незамысловатый анекдотец о приезде неуча-сынка в отчий дом: "- Это, значит, приехал из учения сын к отцу. Вот отец и спрашивает его: "Чему научился?" А сын отвечает: "Латыни". Ну отец велит: "Потолкуй". Сын говорит: "Пожалуйста, папаша. Видишь ложку?" Отец говорит: "Вижу". - "Так по-латыни она будет называться ложкус". - "Хорошо, - говорит отец, - а как же будет печка?" - "Печкус", - отвечает сын.

- Здорово? - спрашивает Соснин.

- Это все? - недоумевает Тося.

- Ага, - удовлетворенно отмечает Соснин.

- Да нет, позвольте, есть же конец, - вмешался Зарянов.

- Ну! - удивился Соснин.

- Конец таков: отец спрашивает: "А как называются вилы?" Сын отвечает: "Вилкус". - "А навоз?" - "Навозикус". - "Так вот, - говорит отец, - бери вилкус и отправляйся возить навозикус".

- Навозикус! А я всем рассказываю без конца. И ничего, смеются!"

Наверное, будут смеяться, читая этот отрывок, и те школьники, которые равнодушны ко всем суффиксам мира. А ведь все дело-то здесь в них. Уберите латинский суффикс -ус, и смеяться будет не над чем.

Впрочем, русские суффиксы с не меньшим зарядом юмора. Когда А. Усольцев пишет о семье товарища В., что у них "в доме от богатства глаза разбегаются: две коровы, козел и козлуха", - это смешит. Это не то, что обычная простяга коза. Нельзя без улыбки читать и жалобу одного не очень известного корреспондента на отношение к нему товарищей: "Еще не проснулся - звонок:

- Карпёнок, спишь поди-ка?!

...Почему "Карпёнок"?.. Поедешь в район - к тебе соответствующее отношение, для всех ты корреспондент, товарищ Карпекин Федор Семенович... В редакции же только и слышишь: "Карпенка в набор сдали?", "Кар- пенку правку сделали?", "Карпенок идет ящиком".

Вот вам и суффикс -енок! С виду такой безобидный и даже ласковый. А бывает и ершистым.