Три принципа в пунктуационной системе

Итак, мы назвали три принципа современной русской пунктуации: грамматический, смысловой, интонационный. Как видим, существующая в настоящее время пунктуация не отражает какого-либо единого принципа в чистом виде. Однако она системно организована. Можно с уверенностью сказать, что грамматический принцип является сейчас ведущим, тогда как принципы смысловой и интонационный выступают в качестве хотя и обязательно действующих, но дополнительных. В отдельных конкретных проявлениях они могут быть выдвинуты и на передний план, если только это не приведет к забвению основного - грамматического. Например, несовпадение интонации и пунктуации заключается всегда в том, что знак имеется там, где требует этого грамматическое строение предложения, а не интонационная пауза.

Если посмотреть на современную пунктуацию, учитывая исторический аспект, то становится понятной и даже естественной ее кажущаяся невыдержанность. Это новый этап в ее историческом развитии, причем этап, характеризующий более высокую ступень. Структуру, смысл, интонацию - все это отражает современная пунктуация. Письменная речь получает возможность быть организованной не только достаточно четко, но и вместе с тем выразительно. Пожалуй, самым большим достижением современной пунктуации (если не учитывать частные проявления несовершенства) является тот факт, что все три принципа действуют в ней не разобщенно, а в единстве. Действительно, так ли уж часто мы употребляем знаки, пользуясь каким-либо одним принципом? Мы уже достаточно убедились на примерах, что, как правило, интонационный принцип сводится к смысловому, смысловой к структурному, или, наоборот, структура предложения определяется его смыслом, так же как интонация - его смыслом и структурой. Выделять же отдельно принципы сейчас можно лишь условно, для удобства изучения. На самом деле в большинстве случаев они действуют нераздельно, хотя с соблюдением определенной иерархии. Любой текст подтверждает это:

Сказки пишут для храбрых. 
Зачем равнодушному сказка? 
Что чудес не бывает, 
Он знает со школьной скамьи.

(А. Коваленков.)

Первый знак - точка. Она обозначает конец предложения, границу между двумя предложениями (структура); понижение голоса, длительную паузу (интонация); законченность сообщения (смысл). Второй знак - вопросительный. Он передает вопросительную интонацию, но последняя обусловлена структурой и смыслом особого по цели высказывания типа предложения. Ведь автор ничего не сообщает, он пока лишь вопрошает. Наконец, запятая. Она обозначает одновременно и границу частей предложения (структура), и расчлененность мысли (смысл), и паузу на стыке частей (интонация).

Именно сочетание принципов является показателем развитости современной русской пунктуации, ее гибкости, позволяющей выражать тончайшие оттенки смысла и структурное многообразие речи.

Современная русская пунктуация - это очень сложная и богатая система, хотя и недостаточно последовательная, так как разные звенья ее покоятся на разных основаниях. Но именно в разносторонности этой системы таятся большие возможности для пишущего, именно это превращает пунктуацию при творческом ее использовании в мощное стилистическое средство.

В этом смысле очень интересен пересказ К- Паустовским рассуждений Бабеля: "Все абзацы и вся пунктуация должны быть сделаны правильно, но с точки зрения наибольшего воздействия текста на читателя, а не по мертвому катехизису. Особенно великолепен абзац. Он позволяет спокойно менять ритмы и часто, как вспышка молнии, открывает знакомое нам зрелище в совершенно неожиданном виде. Есть хорошие писатели, но они расставляют абзацы и знаки препинания кое-как"^*.

^* (Паустовский К. Г. Близкие и далекие. М., 1967, с. 341.)

Твердость и стабильность русской пунктуации определяется ее грамматическим принципом, а возможности передать богатство и разнообразие смысловых оттенков и эмоций - принципами смысловым и интонационным. Так что диапазон "нот при чтении" оказывается очень широким, и потому воздействие текста на читателя, при безусловной талантливости пишущего, может стать чрезвычайно сильным.

Вот, например, как "с точки зрения наибольшего воздействия на читателя" пользуется пунктуацией И. Бунин (хотя не всегда следуя общепринятым нормам):

Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь залитой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и - запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город,- непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге.

(И. Бунин.)

Тире, поставленное после союза и, очень четко и вместе с тем многозначительно отграничивает самое главное в повествовании, то, что явилось его основой, его художественным образом. Не будь этого тире (и поставлено оно не перед союзом, а после него, чтобы подчеркнуть непрерывность цепи и одновременно - значительность последующего описания), все слилось бы в едином перечне воспоминаний. Не меньшую, хотя иную эмоциональную нагрузку несет тире и перед сочетанием непременно в ночь.

Большая выразительность достигается и тогда, когда точка внезапно разрывает живую, плавную ткань повествования. Текст становится более энергичным, динамичным. Вот пример:

А потом были длинные жаркие месяцы, ветер с невысоких гор под Ставрополем, пахнущий бессмертниками, серебряный венец Кавказских гор, схватки у лесных завалов с чеченцами, визг пуль, Пятигорск, чужие люди, с которыми надо было держать себя как с друзьями. И снова мимолетный Петербург и Кавказ, желтые вершины Дагестана и тот же любимый и спасительный Пятигорск. Короткий покой, широкие замыслы и стихи, легкие и взлетающие к небу, как облака над вершинами гор. И дуэль. И последнее, что он заметил на земле,- одновременно с выстрелом Мартынова ему почудился второй выстрел, из кустов под обрывом, над которым он стоял.

(К. Паустовский.)

Спокойное описание разрушается здесь точками, поставленными в тех местах, где либо замыкается круг перечисления (перед вторым и третьим предложениями), либо появляется сообщение, резко диссонирующее с предшествующим описанием, несущее в себе большую психологическую нагрузку (И дуэль. И последнее, что...), т. е. там, где нужно резко прервать читателя, заставить его вникнуть в суть трагедии.

Цели воздействия на читателя служит и абзацный отступ, как один из указателей членения текста (в этом смысле абзац молено причислить к знакам препинания). Глубоко продуманное абзацное членение помогает постичь написанное.

Абзацный отступ не может быть случайным. Группа предложений между двумя абзацными отступами намечает строго последовательный переход от одной темы к другой, т. е. взаимосвязь предложений осуществляется по логико-смысловому принципу построения текста. Однако абзац может и неожиданно прервать последовательное течение мысли, приобретая тем самым эмоционально-выделительную функцию^*.

^* (Более подробно о функциях абзаца см. в разделе "Функции знаков препинания".)

Вот пример "тематического" (логико-смыслового) членения текста на абзацы:

Хутор раскинулся далеко в стороне, и возле причала стояла такая тишина, какая бывает в безлюдных местах только глухою осенью и в самом начале весны. От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи, а с дальних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумана, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли.

Неподалеку, на прибрежном песке, лежал поваленный плетень. Я присел на него, хотел закурить, но, сунув руку в правый карман ватной стеганки, к великому огорчению обнаружил, что пачка "Беломора" совершенно размокла. Во время переправы волна хлестнула через борт низко сидевшей лодки, по пояс окатила меня мутной водой. Тогда мне некогда было думать о папиросах, надо было, бросив весло, побыстрее вычерпывать воду, чтобы лодка не затонула, а теперь, горько досадуя на свою оплошность, я бережно извлек из кармана раскисшую пачку, присел на корточки и стал по одной раскладывать на плетне влажные, побуревшие папиросы.

Был полдень. Солнце светило горячо, как в мае. Я надеялся, что папиросы скоро высохнут. Солнце светило так горячо, что я уже пожалел о том, что надел в дорогу солдатские ватные штаны и стеганку. Это был первый после зимы по-настоящему теплый день. Хорошо было сидеть на плетне вот так, одному, целиком покоряясь тишине и одиночеству, и, сняв с головы старую солдатскую ушанку, сушить на ветерке мокрые после тяжелой гребли волосы, бездумно следить за проплывающими в блеклой синеве белыми грудастыми облаками.

Вскоре я увидел, как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту - лет пяти-шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе, но, поровнявшись с машиной, повернули ко мне...

(М. Шолохов.)

Как видим, отрывок состоит из четырех абзацев (в данном случае термин используется в значении "часть текста между двумя отступами"), четко очерченных тематически: первый - общая картина ранней весны; второй - ситуация, вводящая в повествование рассказчика; третий - картина первого после зимы теплого дня и связанные с ним ощущения рассказчика; четвертый - появление основных героев рассказа. Здесь ни в одном из случаев нет смещения смысловой канвы повествования.

А вот текст, расчлененный на абзацы по иному принципу:

Несколько лет я прожил в есенинских местах вблизи Оки.

То был огромный мир грусти и тишины, слабого сияния солнца и разбойничьих лесов.

По ним раз в несколько дней прогремит по гнилым гатям телега, да порой в окошке низкой избы лесника мелькнет девичье лицо.

Надо бы остановиться, войти в избу, увидеть сумрак смущенных глаз - и снова ехать дальше в шуме сосен, в дрожании осенних осин, в шорохе крупного песка, сыплющегося в колею.

И смотреть на птичьи стаи, что тянут в небесной мгле над полесьем к теплому югу. И сладко тосковать от ощущения своей полной родственности, своей близости этому дремучему краю. Так текут из болот прозрачные ключи, и невольно кажется, что каждый такой ключ - родник поэзии. И это действительно так.

(К. Паустовский.)

Плавное нанизывание однотипных построений - и снова ехать...; и смотреть...; и сладко тосковать...- внезапно прерывается абзацем, и в этой акцентировке, в этом выделении угадывается глубокий смысл: цепь разрывается не случайно - писатель снимает монотонность чтения, резко переключает наше внимание, чтобы не дать пропустить главное. А главное - это ощутить свою родственность, душевную близость с тем, что рождает поэзию...

Итак, два отрывка из художественных текстов. Равно талантливых по исполнению. Но разных по своему эмоциональному накалу. Жестко сцементированный текст из "Судьбы человека" подготавливает читателя к восприятию суровой и жестокой правды жизни. И предельно контрастный по звучанию, пронизанный поэзией текст Паустовского. Отсюда, в одном случае, следование логике развертывающегося повествования, в другом - эмоциональные "срывы", вызывающие разного рода смещения в изложении.

Как видим, современная пунктуация таит в себе большие возможности: она помогает пишущему в передаче не только мыслей, но и эмоций. И все это благодаря сложному взаимодействию в ней трех одинаково важных, но разных по своему удельному весу принципов.

Мы уже говорили, что, с точки зрения основ пунктуации, грамматический принцип признается ведущим, так как большая часть правил опирается именно на него. Правила строятся с учетом прежде всего синтаксического строя речи: пунктуация в простом предложении (при обособлении, при однородных членах, в неполном предложении, при вводных словах и т. д.), пунктуация в сложном предложении (сложносочиненном, сложноподчиненном, бессоюзном). Это делается потому, что именно здесь заложен самый большой процент объективности, так необходимый стабильным правилам.

С точки же зрения назначения пунктуации, ведущим, подчиняющим себе другие является принцип смысловой, поскольку смысл заключается в определенную синтаксическую форму, или грамматическая структура подчиняется заданному смыслу. Таким образом, если учесть, что синтаксические единицы речи создаются для того, чтобы передавать мысли и эмоции, то станет очевидным совмещение действия всех трех принципов в единой пунктуационной системе.