Свет в окне. В. Песков

В. Песков, лауреат Ленинской премии

После разговора в избе о почтовых ее делах, о хозяйстве, о деревеньках, которые она ежедневно обходит с тяжелой сумкой, я сказал:

- Мария Андреевна, хочу вас снять для газеты...

Замахала руками:

- Я же немолодая...

- Ну, в пример молодым.

- Нет, сапоги - облезлые, нос у меня большой. И один раз писали уже в районной газете...

Когда вышли на улицу, я возобновил приступ.

- Сделаем так, что сапог видно не будет…

В союзниках у меня оказались четыре соседки Марьи Андреевны и два соседа, приковылявших в валенках к палисаднику. Стали уговаривать всем миром.

- Марья, - сказала одна из старушек, - ты ведь для нас как свет в окне. Кого снимать, как не тебя? Уж ты не калянься...

И Марья Андреевна сдалась. Побежала в избу, надела куртку со знаком почты, покрылась цветным платочком. Выглянула в окно: так ли все?.. В окне я и снял ее, хотя собирались сниматься с велосипедом, на котором она тут ездит. Жительница деревни Бучево, Мария Андреевна Иванова, человек не просто уважаемый всей округой, но горячо любимый, желанный в каждом доме, а в некоторых просто необходимый.

Почтальоном в этой деревне до войны был отец Марьи Андреевны. Потом мать. В 41-м четырнадцатилетней девочкой почтовую сумку на плечо надела Маша. И с тех пор вот уже сорок три года прокладывает она тропинки от дома к дому. Каждый день.

Дела ее, определенные разноской писем, газет, бандеролей, пенсий и телеграмм, гораздо шире и гораздо значительней служебного предписания. В нынешних деревеньках ее обхода, в полупустых или вовсе заброшенных, иногда с тремя-четырьмя жильцами, она являет собой единственное связующее звено одиноких людей с человеческим миром. Наделенная исключительной добротою, умением искренне пережить чужое горе и радость, она является в этой округе "мирской няней" - посочувствует, посоветует, похлопочет. Без всяких даже и просьб. Дело часто касается не почтовых забот: надо купить какой-то старушке чай, сахар, хлебца, лекарства. Все делает с радостью и охотой. И везде даже простое ее появление - радость.

В деревне Бибиково на зиму остается одна Анна Филипповна Голубева. Совершенно неграмотная старуха уже, который год выписывает газету исключительно ради того, чтобы раз в день увидеть живого человека. "Я говорю ей: Анна Филипповна, не траться, я и так к тебе забегать буду. Трясет головой - так, мол, нельзя. При мне разглядывает картинки в газете..."

Случалось, Марья Андреевна бегала из деревенек на большак вызывать "скорую помощь", хлопотала, чтобы привезли дрова, починили электрическую проводку. В своем заболотном Бучеве Марья Андреевна знает беды и радости каждого дома. Знает, где понапрасну ждут писем, где письма часты, знает, где на конверт глядят, как в войну, с опасением: "Не казенное ли?" "Старые люди опасаются телеграмм - боятся горьких вестей. Так я уж сразу, как телеграмма, кричу с порога: "Вам поздравление!"

В деревне своей Марья Андреевна ходатай и консультант по всем делам: по колодезным, электрическим, пенсионным, торговым. Все успевает. "Подъем вместе с журавлями, в 5 - 6 часов. Ложусь в 12". За день она успевает объехать округу - двадцать два километра пути - на велосипеде. Зимою тот же маршрут на лыжах. А весною и осенью, когда местные хляби даже трактор не пустят, ходит пешком. Не пожаловалась. "Дело привычное. Батя еще говорил: хождение - жизнь. Да в журнале "Здоровье" вон пишут: надо ходить. И верно, я крепкая, как капустная кочерыжка. Да и здоровье мне все желают от полной души. А такие желанья впустую не пропадают".

Успевает Марья Андреевна справляться и со своим деревенским хозяйством. Корова у нее, телка, два поросенка, десять ульев. Мужа своего Виктора Егоровича по привычке молодости она называет Витькой. Вырастили Ивановы детей - живут и работают в Загорске. О матери говорят с гордостью: "Да, она такая, все успевает".

- Она все умеет: роды может принять, блинов напечет, грибов соберет и насолит, за пчелами знает уход, умеет пахать и косить. А главное, она у нас о всех беспокойство имеет, - степенно объясняет одна из соседок и заключает: - В старину таких людей называли святыми. Моя воля, я бы ей орден дала...

Марья Андреевна опять замахала руками.

- Что говоришь, кума, можно ль такое...

Однако, растроганная вниманием, сама сказала по-детски искренне, простодушно: "Я всех люблю, и меня все любят".

Когда прощались, побежала в сени и явилась с баночкой меда.

- Возьмите гостинец. Не купленный...

Теперь я замахал руками. Но все общество на меня навалилось.

- Надо взять. Не купленный.

Вечером мы сидели с приятелем в талдомском доме у чайника, макали в мед зачерствевшие в рюкзаке булки и вспоминали Марью Андреевну.

- Она, конечно, особенная: отец - почтальон, мать - почтальон. И сама вот с первого года войны. Заметил, какая счастливая? Ощущение нужности людям - вот ее счастье.

А утром, поехав в пойму Дубны, встретили мы еще одну почтальоншу, столь же счастливую своим делом, но с другим оттенком судьбы.

Мы стояли у старой церкви Зятькова и поминали недобрым словом какого-то скорее всего заезжего дурака, написавшего этим летом на барабане церковной верхушки громадными буквами свое драгоценное имя: "Храброе Слава-84". Там же масляной краской был намалеван ромб - эмблема "Спартака" и короткое непристойное слово.

- А в Веретьеве поглядели бы... Триста лет церкви! Деревянная. И всю этим летом вот так же измазали, испоганили...

Мы обернулись. Сзади стояла женщина, немолодая, но еще не старушка. С почтовой сумкой. Выяснилось: жительница Зятькова, идет на службу и рада присоединиться к нашему возмущению... Слово за слово, разговорились. Когда-то в деревне было девяносто восемь домов. Осталось "худых и добрых семнадцать". Живут в них лишь летом. К осени все затихает. Уезжают молодые, уезжают с ними в город и старики.

- А я не сдаюсь. Мне и тут хорошо. Мы деликатно спросили о детях. Она поняла.

- Нет, дети у меня хорошие. И все при деле. Сын в Москве - врач. По сердечным болезням. Вино не пьет, табак не курит. "Мама, - говорит, - давай ко мне". А я не хочу. Мне, говорю, сынок, и тут хорошо. Что я там, в городе не видела.

- Но ведь одна совершенно зимой...

- А что? Я человек обчественный. Весь день на людях. И вечером не скучаю. Натоплю, подмету - хозяйка полная в доме и в жизни. Пока ноги носят, так и намерена жить. Старую яблоню пересаживать - безнадежное дело. Засохнет.

Мы стояли на мостке через ключ, текущий в Дубну. Тихая деревенька без дыма над крышами, без людских голосов, без собачьего лая и петушиного крика стояла на взгорке, к Дубне огородами. Ветлы, рябины, колодец с журавцом, желтые пятна цветов в палисадниках. Зеленая непримятая мурава на единственной улице.

- Как же случилось - от такой красоты поразъехались?

- Поразъехались. Вечером мое окошко только и светится. Кабаны иногда ходят. Слышу, как хрюкают. Однажды лось в окно заглянул. Мой дом-то вон самый крайний. Хотите заглянуть?..

Все почтальоны - люди общительные. Дело к тому приучает. Но тут был еще и характер. Да еще и передача "В мире животных" оказалась у почтальона в числе любимых. Беседуя, мы пошли к деревеньке по пологому взгорку.

- Вот тут зимой, чтобы тропку не потерять, ставлю вешки. Сто двадцать пять хворостинок воткну, и тогда не страшны мне ни сумерки, ни метели...

Деревянный домишко был тих. В полутемных сенях пахло садом. Молочно белели крупные яблоки на соломе.

В доме на одной стене висели фотографии внуков. Еще одну стенку украшали часы. Старые, с медными гирями, ленивым помятым маятником и плоским ликом, на котором цифры почти не просматривались.

- Держу на память от деда, и, признаться, для звуков. Они идут - я сплю хорошо. Остановились - сразу же просыпаюсь.

На комоде под дедовскими часами поблескивало еще не меньше пяти будильников.

- Это мне либо премия за хорошую службу, либо подарок ко дню рождения. Все думают, что почтальону нужен будильник. А я сама как часы: решу, что надо в четыре вставать, - в четыре и встану.

Вот так живет в Зятькове Клавдия Сергеевна Окунева. Первого мужа ее, лейтенанта Окунева Николая Николаевича, война оставила под Калинином, со вторым, после войны, жизни не получилось - "от вина умер". С тех пор одна. Воспитала детей. Привечает их в этом домишке вместе с внуками летом.

- О, что тут бывает! Крика, радости - через край: "Баба Клава, баба Клава!" Затихает все в августе. А в сентябре слышно: там молоток, там молоток - забивают дома на зиму.

Вся жизнь Клавдии Сергеевны на миру. Работа ей по душе, хотя легкой ее никак назвать невозможно. По деревенькам Высочки, Гусёнки, Утенино, Наговицыно проходит в день она двадцать километров. В дождь, мороз, в жару, в распутицу - двадцать километров!

Заботы и радости ее до удивления схожи с заботами и радостями Марьи Андреевны Ивановой. Желанный гость в каждом доме: там, где светло и шумно, и там, где тихо и сумрачно. Те же просьбы одиноких людей в обветшавших маленьких деревеньках: "Скоро праздник, принеси, Клава, бутылочку масла и сахарку". И та же радость в домах с приходом неутомимого почтальона.

Поразительно, но и Клавдия Сергеевна назвала нескольких подписчиков на газеты, людей, уже не могущих читать по слабости глаз.

- Писем никто им не шлет. Выписывают газеты, чтобы я приходила... В дома престарелых идти не хотят. У кого куры, у кого козы, ну еще сад, огород. Все-таки жизнь, какая ни есть, а своя, не в подчинении ни у кого. И друг, какой ни есть человеку обязательно нужен. Я таким другом и являюсь для многих. Нужна им, чувствую. Но, как бы вам объяснить, они все тоже нужны мне. Сыну я объяснила. Он понял...

Вот такие две встречи на земле талдомской, на границе Московской и Калининской областей. Живут Марья Андреевна и Клавдия Сергеевна километрах в двадцати друг от друга. Характеры разные. Но много и сходного. Закаленные жизнью, открытые, бескорыстные души. Такими людьми взращивается на земле радость и укоряется все недостойное в человеке. От встречи с такими людьми даже пасмурный день становится как-то светлее.