"Воздушной арфы лёгкий звон" (Т. Р. Степанян)

Русский язык богат такими сочетаниями слов, которые, на первый взгляд, могут показаться довольно странными. Что может быть общего между ощущением холода и голосом человека? Между звучанием смеха и блеском серебра? Или между тишиной и сверканием прозрачного хрусталя? Однако мы понимаем смысл таких выражений, как холодный тон, серебристый смех, хрустальная и прозрачная тишина. Мы не удивляемся, когда мелодичный звон колоколов называют малиновым, громкую и торжественную музыку - пышной, а излишне нежную - слащавой (см. Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Словарь эпитетов русского литературного языка. Л., 1979). Нам вполне понятны и такие поэтические метафоры, как голубоватый смех, лазурная тишь, золотой голосок (у А. Блока), хотя взятые отдельно, они выглядят непривычно.

В чем же здесь дело? Какое явление предстает перед нами?

Уже более ста лет внимание ученых-психологов привлекает явление "синестезии" (в переводе с греческого - "соощущение"). И в самом деле, рассматривая заинтересовавшее нас явление, мы сталкиваемся с взаимодействием различных ощущений. Это те пять традиционных классов ощущений, о которых известно еще со школьных лет: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание. Правда, под осязанием в науке понимают не одно какое-то ощущение, а целый их комплекс: температурные (тепло и холод), тактильные (прикосновение, вибрация и давление), болевые (боль) и - при учете мышечно-суставной активности - кинестезические (вес). Все они несут информацию о внешнем мире (см. Величковский Б. М., Зинченко В. П., Лурия А. Р. Психология восприятия. М., 1973).

И вот, когда впечатления, свойственные одному органу чувств, сопровождаются дополнительными впечатлениями, характерными для других органов чувств (одного и более), тогда мы говорим о возникновении синестезий. В этой статье мы познакомимся с переносными, метафорическими значениями слова, основанными на эффекте синестезии, иными словами, с синестетическими метафорами.

Итак, даже если взаимодействуют всего два класса ощущений, число комбинаций будет велико, но взаимодействуют нередко сразу три и четыре класса. Правда, не все эти комбинации отражаются в языке художественной литературы достаточно регулярно. Обратимся к самым характерным случаям, когда это взаимодействие передается наиболее типичным образом - словосочетанием.

Зрение - слух: светлый звук, бесцветный голос, тусклая музыка, малиновый звон, искристый смех, светлый гимн, серебряная мелодия;

обоняние - слух: удушливый голос, душная тишина;

вкус - слух: сладкий звук, кислый тон, медовый голос, горький смех;

осязание - слух: ледяной тон (температурное), легкая музыка (кинестезическое), жесткий звук (тактильное), трепетный голос (вибрационное).

Слух - зрение: кричащие краски, немой мрак;

обоняние - зрение: душистый сумрак, пахучая мгла;

вкус - зрение: терпкие краски, сладкая полутьма;

осязание - зрение: ледяной блеск (температурное), тяжелые краски (кинестезическое), жесткий колорит (тактильное), колючий взгляд (болевое), зыбкие мазки (вибрационное).

Зрение - осязание - слух: светлый трепетный аккорд.

Температура - зрение - боль - слух: холодные, сверкающие, пронизывающие звуки.

В одном исследовании приводится пример слияния сразу целых пяти ощущений: "Эта музыка сухая, холодная, ясная и пенистая, как шампанское", а именно, - слухового (музыка), осязательного (сухой), температурного (холодный), зрительного (ясный) и вкусового (шампанское).

Подобные метафоры могут появиться и исчезнуть, если не будут передаваться из поколения в поколение, фиксироваться в словарях и - самое главное - употребляться в литературе. Исследователь Б. М. Галеев метко сказал по поводу синестезий, что литература служит своеобразным "запоминающим устройством", запечатляющим их.

Обратимся к примерам из художественной литературы: "Белые акации пахли так сильно, что их сладкий, приторный, конфетный аромат чувствовался на губах и во рту" (Куприн. Осенние цветы); "..Морозы все время стояли трескучие, навалило высокие сугробы..." (Чехов. Мужики); "Навстречу колкому морозу, рассекая его разгоряченным лицом.., она добежала до станции" (Федин. Города и годы); "Сильный, жесткий мороз; твердый, искристый снег..." (И. С. Тургенев. Разговор); "Вибрирующий острый звон осколков бритвенно прорезывал воздух" (Бондарев. Батальоны просят огня).

Здесь курсивом нами выделены сочетания слов, с помощью которых переданы разные типы синестезий, являющиеся также языковыми синестетическими метафорами. Но они столь привычны, что поначалу ничто не привлекает нашего внимания. А между тем в первом и втором примерах происходит взаимодействие различных классов ощущений: в первом "вкус - обоняние", во втором "звук - температура". В следующих двух наблюдаем взаимодействие в пределах одного и того же класса: в третьем "боль - температура", в четвертом "прикосновение - температура". В последнем же примере - комплексная синестезия: "вибрация - прикосновение - звук".

Но может быть, в этом отношении русский язык выделяется среди других языков мира? Нет, достаточно обратиться к многочисленным примерам из современных языков: франц. climat mou "мягкий климат", couleur criarde "кричащий цвет"; англ. cold voice "холодный голос", piercing sound "пронзительный звук"; итал. odore acuto "острый запах", colore pastoso "мягкий цвет" и т. д. Исследователь Боас приводит такую фразу из одного бесписьменного языка индейцев: "Слова ударяли гостей, как копье ударяет дичь или лучи солнца ударяют в землю".

А что из себя представляют некоторые языковедческие термины, общие для всех развитых языков? Известно, что звуки бывают твердые и мягкие, дрожащие, резкие и нерезкие, ударение - тяжелое и острое, придыхание - густое и легкое; описывая определенные изменения в звучании слов, ученые говорят, что согласный отвердел или смягчился и т. д.

Обратимся к словарю музыкальных терминов. Что мы там обнаружим? Множество иноязычных слов, так же как их традиционные русские переводы, характеризуют слуховые образы, хотя сами по себе призваны обозначать отнюдь не слуховое восприятие (в ряде случаев прилагательные принято переводить наречиями): итал. ardente "горячо", brillante "блестяще", fermo "твердо", caldamento "холодно"; франц. sec "сухо", leger "легко"; нем. leicht "легко", hell "ясно" (светло); англ. bitter "горько" и др.

Не только в музыковедении, но и в теории изобразительного искусства давно узаконены и перестали ощущаться как метафоры следующие выражения: теплые тона, холодные краски, тяжелый фон, мягкий блеск, легкий штрих, кричащие краски.

Рисунок Владимира Леонова

Но вовсе не стоит думать, что синестетические метафоры появились в языках лишь в последнее время. Ученым известно немало примеров, встречающихся в литературных памятниках стран Азии и Востока - Китая, Японии, Ирана, Египта, Вавилона, Палестины, Аравии; античной литературе. Вероятно, не многие знают, что, говоря "Архитектура - это застывшая музыка", мы повторяем слова римского архитектора Витрувия. В средние века интерес к синестетизму заметно падает, затем в эпоху Возрождения снова возрастает. В этом большую роль сыграли научные открытия. Известно, что Ньютон в 1700 году установил соответствие между цветовой и звуковой гаммами, каждая из которых содержит семь элементов: до - красный, ре - фиолетовый, ми - синий, фа - голубой, соль - зеленый, ля - желтый, си - оранжевый. Позже его упрекали в том, что он выбрал число цветов в спектре равным "божественному" числу пифагорейцев, в чьих воззрениях универсальным пропорциям соответствуют расстояния до семи известных в жгу пору "планет", откуда и идет представление о "музыке сфер" И космической гамме. Опыты Ньютона произвели глубокое впечатление на последующие поколения вплоть до Вольтера и Гете. Широко известно высказывание Гете: "В живописи уже давно недостает знания генерал-баса". Ему же принадлежат слова: "Я не имею ничего против допущения, что цвет можно даже осязать".

Отметим, кстати, что представления о символическом значении числа 7 дают о себе знать не только в давно минувшие времена, но и в наши дни. Первая классификация запахов (1756 г.) принадлежит великому шведскому натуралисту К. Линнею и включает семь разновидностей, а гораздо позже, в 1964 году, американец Дж. Эймур выявил в сфере обоняния семь основных запахов. А в рассказе Л. Н. Толстого "Золотая цепь" мы читаем: "В музыке семь звуков, в живописи семь тонов, и семь вкусов в еде: соленое, горькое, пресное, кислое, сладкое, терпкое и острое". Впрочем, это уже тема особого разговора...

Вернемся к нашему изложению и обратим взор к эпохе романтизма. Его представители проповедовали идею слияния всех искусств, и средством выражения его должна была стать синестезия. Э.-Т.-А. Гофман сказал: "Это не пустой звук и не аллегория, когда музыкант говорит, что краски, запахи и лучи представляются ему в виде звуков и в их сочетании видит он дивный концерт". Другой немецкий романтик Л. Тик восклинул: "Пусть каждый звон созвучный цвет встречает...". Но только Т. Готье, французский писатель и художник, стал "теоретиком синестезии", и это благодаря его творчеству она кристаллизовалась в эстетическую доктрину у символистов. Символисты стремились уже не столько к синтезу искусств, сколько к "синтезированию ощущений". Вот почему Ш. Бодлер в сонете "Соответствия" утверждал, что все звуки, цвета и запахи соответствуют друг другу, а его соотечественник А. Рембо написал свой знаменитый сонет "Гласные", в первой строке которого читаем: А - черный, Е - белый, I - красный, U - зеленый, О - синий. Другой поэт-символист - Р. Гиль дал свои аналогии: А - черный, Е - белый, О - красный, I - голубой, U - желтый.

У нас в стране, благодаря исследованиям А. П. Журавлева, установлены достаточно достоверные звукоцветовые параллели: А - ярко-красный, О - яркий светло-желтый или белый, И - светло-синий, Е - светлый желто-зеленый, У - темный сине-зеленый, Ы - тусклый темно-коричневый или черный, Ю - многим кажется окрашенным в сиреневый цвет, а Р часто связывается в восприятии с темно-красным цветом (Журавлев А. П. Звук и смысл. М., 1981).

Итак, мы узнали, что основанные на синестезии языковые метафоры присутствуют во многих, если не во всех, древних и современных языках, в искусствоведческих и научных текстах и, сверх того, - в художественной литературе. Но мы узнали еще и то, что благодаря романтикам и символистам синестезия стала как бы провозвестием слияния искусств, появления неведомых еще форм Прекрасного, причудливой гармонией впечатлений. И, наверное, не случайно звучание флейты Л. Тику виделось небесно-голубым, Стендалю - ультрамариновым, а русскому художнику В. Кандинскому и русскому поэту К. Бальмонту - голубым! Писатель Э.-Т.-А. Гофман, композиторы Римский-Корсаков и Скрябин, художник и композитор Чюрленис обладали поистине удивительным цветовым слухом. В 1910 году Скрябин написал оригинальное светомузыкальное произведение - поэму "Прометей".

Прекрасной иллюстрацией синестезии в языке художественной литературы являются строки из стихотворения А. К. Толстого "Он водил по струнам; упадали...", где говорится о звуках скрипки, которые "дивно звучали, разливаясь в безмолвии ночи":

В них рассказ убедительно-лживый 
Развивал невозможную повесть, 
И змеиного цвета отливы 
Соблазняли и мучили совесть.

А как ярко описывается вальс в романе А. Куприна "Юнкера": "...Лился... упоительный вальс. Казалось, что кто-то там, на хорах, в ослепительном свете огней жонглировал бесчисленным множеством брильянтов и расстилал широкие полосы голубого бархата, на который сыпались сверху золотые блестки".

В восприятии А. Блока эмоциональная стихия захлестывает предметное значение слова, создавая, как мы это ощущаем из строк его поэмы "Ее прибытие", лишь общий музыкальный настрой:

Белый, как белая птица, далеко 
Мерит и выси и глуби - и вдруг 
С первой стрелой, прилетевшей с востока, 
Сонный в морях пробуждается звук.

В поэзии А. Блока много синестетических метафор, и среди них: золотой голосок, красный зов, белый зов, клич красный, белые звуки, красный смех, красный крик, черный смех, темный говор, зеленая тишина, голубая тишина.

Подобные метафоры в противоположность общеупотребительным называют авторскими, индивидуальными. Однако не следует думать, что они чужды реалистическому искусству. В романе М. Горького "Мать" можно найти немало таких примеров, как белый голос судьи, скользкий звук голоса судей, обесцвеченные глоса свидетелей, густой и влажный звук гудка, безразличный и холодный аккорд, тяжелые вздохи с влажным хрипом и т. п.

Но и самые стертые, потерявшие блеск образы засверкают вновь, подобно звукам волшебной поэтической мелодии стихотворения Ф. И. Тютчева "Проблеск":

Слыхал ли в сумраке глубоком 
Воздушной арфы легкий звон, 
Когда полуночь, ненароком, 
Дремавших струн встревожит сон?..

Рисунок Владимира Леонова