К 150-летию со дня рождения

Н. А. Добролюбов о русском языке

И. А. Добролюбов - филолог по образованию. Еще в студенческие годы, будучи любимым учеником И. И. Срезневского, он написал несколько лингвистических работ, среди них "О поэтических особенностях великорусской народной поэзии в выражениях и оборотах", "Замечания о слоге и мерности народного языка" и др. Позднее в своих критических статьях Н. А. Добролюбов резко выступал против вычурности, фразерства в литературном творчестве, схоластики и формализма в преподавании русского языка, отстаивал идеи народности языка в противовес славянофильско-романтическим теориям в области его истории.

Воспроизводя строки из работ Н. А. Добролюбова, ненаписанные более 100 лет назад, хочется обратить внимание на их актуальность, современность. Они представляют несомненный интерес и для сегодняшнего читателя.

О поэтических особенностях великорусской народной поэзии в выражениях и оборотах

Имея намерение собирать только поэтические особенности языка, я не должен, следовательно, касаться ни лингвистических особенностей в народной поэзии, ни исторического элемента, ни народной философии с различными отраслями знаний... Но - развитие языка так тесно связано с развитием народа, в народной поэзии так многое зависит от степени силы и изобразительности языка, что во многих местах необходимы будут замечания, относящиеся чисто к истории языка... С другой стороны - на язык так много ложится черт истории и быта народного, произведения народной словесности заключают в себе столько исторических преданий, в них так отражается миросозерцание народа, его быт, степень его образованности, что необходимо будет касаться и этих предметов, насколько они выразились в народной словесности. Без этого работа моя не имела бы никакого приложения, была бы слишком скучна, холодна, безжизненна... Впрочем, чтобы не заноситься далеко в своих соображениях, я буду удерживаться от скороспелых заключений и стараться только поставить на вид факты.

Какие же факты может представить внешнее выражение народной поэзии? Разбирая внимательно наши песни, сказки и пр., нельзя не приметить, что в них народ создал себе некоторый особенный способ выражения, которого придерживается более или менее неизменно и постоянно. Здесь находим мы обороты и фразы как бы условные, всегда одинаково употребляющиеся в данном случае. Из рода в род, по всей обширной Руси, переходят заветные нормы, и в отношении к ним твердо держится русский человек пословицы, что "из песни слова не выкинешь". Каким-то чутьем знает он, что море должно быть синее, поле - чистое, сад - зеленый, мать-земля - сырая; никогда не ошибается он в синонимах и неизменно верно скажет: красно солнышко, светел месяц, ярки звезды... Ясный сокол, белая лебедь, серая утка, черный соболь, гнедой тур, серый волк, добрый конь, лютая змея - это выражения нераздельные... Как будто неловко слову в песне без своего постоянного эпитета! Но кроме того - эти всегда одинаковые сравнения, положительные и отрицательные, эти условные меры величин и времени, эти обычные обращения к неодушевленным предметам, эти выражения, показывающие верование в сочувствие с нами внешней природы, эта чувственность в изображении отвлеченных понятий - все эти явления стоят того, чтобы обратить на них внимание, собрать их и разобрать их смысл и значение. Может быть, некоторые из них идут еще от того незапамятного периода, когда народ, в своем первоначальном возрасте, с своими младенческими воззрениями, находясь еще совершенно под влиянием внешней природы, от всей души верил и сочувствовал тому, о чем теперь говорит и поет часто бессознательно... Другие, может быть, объяснят нам некоторые черты древнем исторического быта Руси, покажут, как смотрел на предметы народ наш, чему он верил, что любил, в чем полагал благо и счастье...

Замечания о слоге и мерности народного языка

Чем более распространялось и утверждалось в книжном языке влияние церковнославянского наречия, тем более народный язык отдалялся от него, так что с XIII-XIV ст. можно рассматривать народную речь отдельно от книжной. Это отделение преимущественно заметно в русском языке, который, по особенной близости своей к церковнославянскому наречию, всего более подвергся его влиянию. Народный язык славянский имеет свою богатую литературу, по преимуществу поэтическую, и в этих произведениях можно наблюдать развитие народной речи и отличительные черты народного слога. Черты эти отдельны для слога простого и для слога поэтического.

В простом слове язык отличается своею простотою и непринужденностью, в противоположность книжной искусственности. В словосочинении и особенно в словорасположении здесь гораздо более свободы, нет того старания стиснуть речь в длинный, связный период, как было в книжной литературе. Повествование идет стройно, спокойно, связь поддерживается союзами, но везде мысль выражается полными предложениями: все сокращения, вроде деепричастий, самостоятельных падежей и т. п., избегаются. Даже причастия большею частью заменяются глаголами с местоимением или союзом. В построении речи замечаем более естественности и ясности: редки вводные предложения, вставляемые для пояснения, редко отделение определяющих слов от определяемых и зависящих от управляющих. В речи философской господствует та же простота и краткость предложений. Народная мудрость высказывается обыкновенно афористически, и никогда не прибегает к форме силлогизма, столь любимой книжниками. В ее речи замечаем также более живости и образности, нередко она выражает свою мысль намеком или удачным приноровлением. Самые отвлеченные понятия обрисовываются нередко по впечатлению и представляются в образе. Заимствование слов из других языков весьма слабое, и почти невозможно встретить в народном языке бессмысленный перевод иностранных слов буквально (вроде, напр., междометие, отвлеченный).

Но всего резче отличается народная речь от книжной в поэтических произведениях. Здесь уже в самом выборе слов значительная разница. Как в книжном языке много есть слов для выражений высших понятий, религиозных и общественных, которых не знает народ, так, напротив, в народной речи находим множество слов, обозначающих предметы общежития, которых никогда не признавал язык книжный. Народная поэзия не стеснялась правилами школьных риторик и пиитик о высоком слоге, для нее все слова были хороши, только бы они точно и ясно обозначали предмет. Она вносит в свои изображения и конские копыта, и япончицы, и кожухи, и болота, и грязивые места ("Слово о полку Игореве"), и желчь, разливающуюся в утробе от гнева, и рев рассерженного человека, и разложито оконце в доме ("Песня о суде Любуши"), даже подворотню рыбий зуб - пробои булатные, подики кирпичные, помелечко мочальное (Кирша Данилов). Она не боялась называть предмет своим именем; и потому в ней находим множество названий таких предметов, о которых в книгах даже совсем никогда не говорится из опасения употребить неприличное выражение. При этом видим мы полное господство народных форм над книжными. Напр., в русской народной поэзии господствует полногласие и употребление слов русских там, где в книгах ставятся славянские. Нужно также заметить и изобилие уменьшительных форм в народной поэзии, весьма много способствующих живости изображения.

Подбор слов также имеет здесь свои особенности, происходящие опять от той же безыскусственности и стремления к изобразительности и живости впечатления. Весьма часто одна мысль выражается в двух видах; как бы недовольный одной фразой, народ повторяет ее с прибавлением другого определения, нередко усиливая слово другим, имеющим почти то же значение. "Высота ли, высота поднебесная", - начинаются песни Кирши Данилова... И в них беспрестанно встречаем такого рода выражения: из-за моря, моря синего; по дорогу камени, по яхонту; идет во гридню, во светлую; от славного гостя, богатого; она с вечера трудна, больна, со полуночи недужна вся и пр. Много подобных примеров также и в чешской поэзии. Нередко также встречается и такой способ выражения: сначала высказывается общее понятие, а потом берутся частности, напр., в зеленом саду, в вишенье в орешенье. Далее встречаем некоторые соединения слов, постоянно повторяющихся, напр.: злато-серебро, гусей-лебедей и пр. Также есть одинаковые условные фразы для обозначения того или другого понятия, того или другого предмета, напр., неоднократно встречаем: земля кровью была полита, костьми посеяна; бились три дня, три часа и три минуточки; между плеч косая сажень, палица в триста пуд и пр. Конечно, народ руководствовался чем-нибудь, подбирая такие образы или слова для означения даже таких простых понятий, как измерение места и времени; и, может быть, при собрании большего количества данных, нам удастся уяснить себе миросозерцание народа, выразившееся таким образом в его поэзии.

Кирша Данилов

Периодическая речь решительно не допускается в поэтической речи. Краткие предложения везде заменяют ее. Нечто подобное строю периода можно видеть разве в тех местах, где встречаются сравнения. Но и сравнения весьма редко имеют правильную грамматическую форму, т. е. посредством союза как. Обыкновеннее всего название предмета именем другого, напр.: ясный сокол добрый молодец, конь под ним лютый зверь и пр.; иногда сравнение развивается в целой картине, в целой параллели сходных представлений. Но чаще всего - сравнение отрицательное, до сих пор столь распространенное в наших песнях, которые часто им и начинаются.

В числе особенностей народного слога нужно отметить еще постоянные эпитеты. Между ними особенное внимание нужно обратить на те, которыми характеризуются предметы природы. Напр., постоянно читаем мы: море синее, сад зеленый, мать сыра земля, темный лес, чисто поле, также - красна девица, добрый молодец, буйная голова, белы руки, резвы ноги; лютый зверь, ясный сокол, белый кречет, гнедой тур, добрый конь и пр. Замечательно, что народ в этих определениях никогда не смешивает понятий даже синонимически и с неизменной верностью говорит, напр., красно солнце, светел месяц, ярки звезды, или зелено вино, брага хмельная, пиво крепкое.

Кроме этих эпитетов, показывающих воззрение народа на природу, нельзя оставить без внимания других, в которых отразились понятия его об отношениях житейских и общественных. Таковы, напр., описания разных хором, с их принадлежностями - воротами вальящатыми, вереями хрустальными, тыном железным, окошечками косящатыми, столами белодубовыми и пр. Описания одежды - кафтанов хрущатой камки, одеял соболиных, шуб барсовых, сапожков сафьянных; описания вооружения - тугих луков, шелковых тетив, булатных мечей, острых копий, каленых стрел, златых шеломов и пр. Повторяясь постоянно, эти названия должны занять наше любопытство, тем более, что подобные постоянные эпитеты суть общая принадлежность всякой народной поэзии и, след., могут служить безошибочным указанием на особенности миросозерцания народа.

В народной поэзии встречаются также нередко выражения, которые сохранились потом в устах народа как поговорки. Это или правило народной мудрости в нескольких словах (т. е. собственно пословицы), или удачно схваченное изображение предмета, его характеристика, которая потом осталась за ним навсегда и прилагается к целому ряду однородных предметов. Таких выражений много находим в слове Даниила Заточника.

Русская сатира в век Екатерины

Искусство говорить слова для слов всегда возбуждало великое восхищение в людях, которым нечего делать. Но такое восхищение не всегда может быть оправдано. Конечно, и звук, как всё на свете, имеет право на "самостоятельное существование" и, доходя до высокой степени прелести и силы, может восхищать сам собою, независимо от того, что им выражается. Так, нас может пленять соловьиное пение, смысла которого мы не понимаем, итальянская опера, которую обыкновенно понимаем еще меньше, и т. п. Но, в большинстве случаев, звук занимает нас только как знак, как выражение идеи. Восхищаться в официальном отчете его слогом или в профессорской лекции - ее звучностью означает крайнюю односторонность и ограниченность, близкую к идиотству. Вот почему, как только литература перестает быть праздною забавою, вопросы о красотах слота, о трудных рифмах, о звукоподражательных фразах и т. п. становятся на второй план: общее внимание привлекается содержанием того, что пишется, а не внешнею формою. Таким образом, красивенькие описания, звучные дифирамбы и всякого рода общие места исчезают пред произведениями, в которых развивается общественное содержание.

Высокопарному ученому 

Ты хочешь ум свой показать 
В высокопарном разговоре, 
Но можно ль что-нибудь понять 
В мудреном слов твоих наборе?.. 
И как же смертные узнают - 
Ты всех умней, иль всех глупей, 
Коль ничего не понимают 
Из темных всех твоих речей?..