НОВОСТИ   БИБЛИОТЕКА   ЭНЦИКЛОПЕДИЯ   КАРТА САЙТА   ССЫЛКИ   О САЙТЕ  






предыдущая главасодержаниеследующая глава

Старорусский язык: славянская письменность

Москва видна за десяток верст, восхищая взор своей возвышенностью и красою, сиянием куполов и башен. Над Москвой великой, златоглавою, над стеной кремлевской белокаменной... Вместо дворца - златоверхий терем, храмы совсем другие. Откуда Настя знает эту неизвестную, непохожую на привычную ей Москву? Наверно, из учебника, где говорилось, что стены Кремля, расширив его почти до сегодняшних размеров, возвел из известняка князь Дмитрий. Полтысячи лет складывают здания из белого камня подмосковных карьеров, до сих пор продолжаются белокаменные традиции в районах новостроек. Воистину Москва не сразу строилась.

Перед Настей город, во главе с которым формально еще порабощенная Русь скоро вырвется из-под ненавистной пяты: в стоянии на Угре золотоордынцы не накажут, как задумали, непокорную Москву, но просто не решатся напасть на угрожающе противоставших русских воинов. Князь вот-вот бросит наземь и растопчет басму - знак послов хана в удостоверение их полномочий. Поворотная веха освобождения от ига, более полутораста лет обескровливавшего Родину хищническими набегами, позади.

Победа на поле Куликовом, подготовленная патриотическим переломом в умах и сама усилившая его, озаряет освободительный путь, определяет всю жизнь. Пусть преемник Мамая, ворвавшись спустя два года в неприступный Кремль через доверчиво растворенные стражами ворота, разграбил Москву и восстановил зависимость от Орды. Ордынцы нет-нет да и возьмут откуп от Москвы, но уплата вековечной дани прекращена, и неизбежность освобождения ясна для обеих сторон.

Настя знает, что недалеко даже присоединение к Москве самих Казанского и Астраханского царств. Она вспоминает, как 8 сентября 1980 г. смотрела репортаж из Колонного зала, где торжественно отмечался 600-летний юбилей битвы в междуречье Дона и Непрядвы, сама делала доклад в школе, сравнивая ее с Ледовым побоищем и Бородинским сражением. Она вновь горячо ощутила гордость: не выдвинуться б Москве вперед, не будь Куликовской победы.

- Да, Московское государство - ее итог, как белокаменный Кремль - ее предчувствие, - вставила Гривна, - Верой и правдой послужили его стены, но уже ветшают, устарели по устройству. Скоро, знаменуя окончательное свержение ига, начнется грандиозное строительство, и появится с конца текущего века темно-красный кирпичный, привычный тебе вид.

- Каковы предки, москвичи! Сильны, решительны; язык свой создали. Четырежды освобождали Родину от иноземных угроз - от монголо-татарского ига, от польско-литовского нашествия, от французского вторжения, от коричневой чумы фашизма. Их грудь хлебнула огня, спасая и себя, и всю Европу. Что с Русью разрозненной стало бы, не будь их? Погибла бы...

- Нет, - запротестовала Гривна, - в исходе сомневаться нечего. Несгибаемый кряж русичи, нашелся бы другой оплот борьбы за независимость. Правда всегда побеждает, но помогать ей необходимо, и заслуги Москвы, в самом деле, трудно переоценить. Прокладывать непроторенные пути в вечность - ее большая судьба. Москва - это целый мир. Она хранит и несет русский характер, национальный дух, символ свободы и величия.

Что Россия без Москвы? - справедливый вопрос. Но что Москва без России? Великая страна питает столицу, оттого-то стала она великой. Хороша неискоренимая привязанность к земле предков, их культуре, обычаям и языку. Москва! Твоя родина, любимый уголок земли. Но нельзя жить только малой родиной, даже если это Москва. Кусочек отчизны в огромной стране - нет истинного патриота без чувства большой России, в которой мало жить первоначальным ощущением жизни. Чтобы не затеряться, надо и вперед заглянуть, и к прошлому обратиться, все ощутить. Тогда станет видно на все четыре стороны света, сиюминутный быт переплавится в вечное историческое бытие. Москвичи преодолели соблазн местного чванства и эгоизма, вознесли Россию к масштабности чувств всеобщей правды, к державности национального мышления.

Достойные твои предки сами героически творили настоящее и для этого умело славословили свое прошлое. Вот круг интересов, знаний, внутренний мир образованного человека русского средневековья - прямого твоего предка Демьяна Воробья. Сам он, правда, предпочитает звать себя Дамиан Врабий.

Почему? Да потому что так благолепнее. Он исполнен гордости и восторга, поглядывая на герб города - каменную фигуру ездеца - всадника на главных воротах белокаменного Кремля. Торжествует надменная формула "Москва - третий Рим".

Пусть и не столица Российского государства, o лишь стольный град неостановимо возвышающегося княжества Московского, присвоившего себе уже титул великого и назвавшего своего князя великим всея Руси, она властвует над соплеменниками, покоренными вольнолюбием и отвагой, суровой собранностью москвичей. Она непререкаемое средоточие общих интересов, великорусской силы и власти. Она безоговорочно признана объединительницей пестрой мозаики маломощных княжеств, хранительницей национального достоинства, сумевшей пробудить самосознание и величественную роль русской народности. Не оправдывает ли это чувство величия и неповторимой ответственности?

Делами подтверждаем! Москва отбросила последние черты татарского улуса - зависимой провинции. Взгляните на самотечный водопровод, построенный в Кремле "осадного ради сиденья: на основаниях каменных водные течи аки реки текущия через весь Кремль град". Стоит башенный часник с гирями: "Сий же часник наречется часомерье - на всякий час ударяет молотом в колокол, размеряя и рассчитывая часы нощные и дневные, не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и самодвижно, странолепно.

Рассказывая, прапрадед Демьян сам себе не верит: "не како сотворено человеком!" Настя поражена словами часник, часомерье - так вот откуда слово часы как обозначение устройства для измерения времени! Гривна шепчет, что изображение часозвони, башни с бьющими часами, есть в Лицевом своде. В этой же московской летописи упомянута и восхищающая рассказчика гордыня купцов-богатеев, замысливших построить себе дом, как строят только божьи храмы и княжьи хоромы, - из камня: "Тарокан купец заложи себе палаты кирпичны во граде Москве".

- Недолго и мостовые каменными сделать, - подпрыгивает от восторга Демьян, постукивая подошвами по деревянным мосткам улицы, в возможность которых не верил его родной дед.

Кремль не в состоянии вместить знать, не говоря уже о посадских людях, а приток все усиливается с присоединением новых областей. Богачи строятся на Великом посаде (сейчас Зарядье), и ремесленникам остается переселяться на Неглинную, на Яузу и Москву. Посад обносят земляным валом, который вскорости укрепят и назовут Китай-городом - от слова кита, как называют связки жердей, составляющих основание земляного вала.

Москва с полным правом насаждает повсюду нормы общегосударственной письменности своих правительственных учреждений. Она законодательница во всем, и ее язык становится модным и обязательным даже в бытовом общении. Конечно, и речь самих москвичей сильно зависит от окружающей среды. В столицу стекаются лучшие умы из разных областей, образуя котел, в котором перемалываются разные речевые навыки и выплавляются новые.

Как тут не поверить, что Москве суждено стать главою суверенного государства, которому решать судьбы всей Восточной Европы? Чему удивляться после свершений Дмитрия Ивановича Донского? Разбил врага. Сдумаша ставити город камен Москву да еже умыслиша то и сотвориша - воздвиг Успенский собор и стены детинца, как раньше называли Кремль. Из него, из трех ворот, выступило русское войско, направляясь к Коломне, а оттуда на знаменитое поле. С ним шел и прадед Воробей, которого Демьян знал скорее по рассказам, чем по собственным воспоминаниям.

Позже этот любознательный непоседа ходил с купцами: на север - в Двинскую землю и на Печору, на запад - в Смоленск и Литву по сухопутной дороге, накатанной зимой, а летом ведшей по пням вырубок через едва покрытые гатью топи болот, и по Донскому пути - по Москве и Оке, потом волоком по суху в верховья Дона и по нему до устия Азовского моря, до Керченского пролива, затем по морю Черному в Сурож. Сказывают, умел глаголати гречески, татарски и даже половецки. Он и жену себе из Крыма взял - обедневшую сурожанку.

Заметив, как Настя поморщилась, узнав, что ее предок женился на иноземке, Гривна сказала:

- Знай, что самый первый пращур твой породнился с угро-финнами. Москвичи - великорусы - ох, какая это непростая смесь! Но закваска в них вятическая. Вот и ты прямая кровная наследница пращура-вятича, первого москвича. Так и Москва, так и русский язык - очень разное связано в них кровно в корнях, в славе предков. Когда обращаешься к истории, в тебе говорит личная гордость и человеческая гордость - за свой великий город, талантливый народ, отечество и его богатую культуру, звучнейший и выразительнейший язык, вообще за человека-созидателя, творца всего сущего. И что за дело, какой он расы? Кто, как ни русский, всегда ценил чужую нужду в помощи, обласкивал заезжего человека? Русское радушие стало легендой!

Разговорный язык
Разговорный язык

Демьян тем временем раскрывает эпоху: - Ох, купцы-иноземцы! Почуяв, что в Москве сходятся все нити хозяйства, как бабочки на свет, летят сюда. Стекаются все, ибо жить в столице если не легче, то на виду интереснее. Едут, покидая родину, на которую наступило Османское владычество, мудрецы из Византии, с Балкан. К счастью для славянства, Москва, предоставив приют и убежище зодчим, живописцам, хранителям сокровищ письма, стала прямой наследницей, преемницей общей их культуры и языка. Она на века символ взаимопомо- и славян - не меньше, чем символ нации только русской.

Демьян как раз состоит в услужении приезжих книжников. Освоив греческий язык и славянское письмо, он душой и телом предан притязаниям родного города на ведушее политическое и идейное влияние, пышность и великолепие. Как не восхититься ростом грамотности и образованности! С появлением бумаги и развитием полуустава книги куда доступнее. Москва не прекратит закупки бумаги за границей, и открыв свое бумажное производство.

Настя разделяет восторги предка, одно лишь ее смущает: введение в книги живой речи очень желательно, а современники Демьяна расценивают это как ересь, растление, порчу. Считая написанное священным, они отрицают право его нарушать - это богохульство, отчего и переписывают рукописи слово в слово, буква в букву. Не понимают, чудаки, что взрыхляют почву для двуязычия, усиливают языковую драму. В муках ревнительства святой старины, укрепляемой южнославянскими книжниками, затеняется значительность собственно русского языкового развития.

Как бы оправдываясь перед правнучкой, Демьян объясняет, что идет правка книг. Дело в том, что за долгие годы многих переписок и новых переводов в них нетерпимый разнобой, отход от подлинников. Храня чистоту древнего наследства, Москва вековечит деяния, жития и своих князей, изображая их прямыми продолжателями вечной славы после падения Рима и Византии. Для этого пригоден лишь истинно святой изначальный язык, чистокровный, на Руси, увы, подзабытый, испорченный, но хранимый наехавшими с юга богословами.

Рост мощи Москвы, централизация ею власти предстают как заданные историей; ореол исконней предопределенности укрепляет, благородит ее права. Вновь пишут утраченный было в XII в. юс большой - красоты ради, а не истины: ведь обозначавшийся им носовой звук давно совпал с У, и на Руси с XII в. пишут только У и УК. Теперь же каким-нибудь возрожденным ПХТЬ тщатся вытеснить ПХТЬ, как и искусственным ПАТЬ - ПЯТЬ, и будут это упорно и долго сохранять в церковном чтении-пении. Восстановили омегу, кси, пси, фиту, ижицу, за которыми тоже нет особых живых звуков.

- Будто специально, чтобы ошибок больше было! - возмущается Настя. - Сколько мучиться беднягам школярам с ижицей и ятем - как сообразишь, что надо, коль произносится одинаково! Древние богобоязненные писцы и то смешивали те же Х, ОУ, У!

Демьян же в восторге от того, что резко увеличились сокращения под титлами. Нравится ему мода на неполногласные формы, что русским невежа, свеча предпочитают невежда, свеща, что узаконилось написание братиа, всеа, а также слънце, влъхвъ, врьхъ, пръвое, хотя уже древние русичи писали сълнце, вълхвъ, вьрхъ, първое. По нему хорошо, что неестественные правила охраняются строго - ради единообразия богослужебных книг-образцов.

Превозносить и ругать на Руси не знают меры. И чувство слова всегда преобладает над чувством жеста - психологическое переживание часто важнее действия. В моде слог изукрашенный, пышнориторический, получивший название извития или плетения словес. Обходя друг друга в словесной изощренности, витийстве и торжественно-панегирическом излиянии, книжники изобретают искусственные слова вроде вертоград (сад), синонимы, метафоры, цветистые сравнения и эпитеты: огнезарный, златоструйный, храбосердый. Причастия на -ший, -вший, -щий (горящий, могущий) прямо-таки вытесняют русские на -чий (горячий, могучий), становящиеся прилагательными. Вместо посадник пишут вельможа некий, властелин граду сему. Все направлено на цель, кажущуюся единственно важной, - достойно повествовать о дворе и церкви, власти и вере, высоких материях, из коих наиглавнейшая - возвеличивание, прославление Москвы, величавой ее мощи, самодержавной пышности. Но самовосхваление не ослепило москвичей, выросших из московитян.

- Это-то и называл университетский лектор, - сообразила Настя, - акклиматизацией книжного языка на русской почве, вторым югославянским влиянием. Да оно перещеголяло первое югославянское влияние во времена крещения! Слава не знаю кому, что не удалось повернуть вспять колесо истории русского языка! Как же навредила нам эта бездумная реставрация славянщизны!

Здорово, что разрешат скоро писать, по крайней мере в приказных бумагах, кто как произносит. И сечь перестанут за отступление от глупых правил орфографии.

- Недурно бы и тебя иногда розгами попотчевать, - пробурчала Гривна. - Не забудь про полезные ужившиеся слова громогласный, животворный, подобострастный, про тьму находок искусного пера, приспосабливавшего русский язык к передаче новых идей, образов, отвлеченных понятий. И слепая лошадь везет, коли зрячий на возу сидит. Тот же приказной язык отсюда питался. Все не зря в этом языковом хозяйстве! Законы преемственности найдут приличествующее место и славянской книжности, которая помогла переводчикам не страшиться труднейших текстов, воспринять вековые богатства византийской культуры.

В своей истории ищут ключ к единству и независимости страны. Вместе с веяниями с Балкан, новыми переводами с греческого, умножением книг она, как движущая пружина, служит подъему культуры, языка, живописи, архитектуры. Вспомни кисть Феофана Грека, Андрея Рублева, Даниила Черного, величавые храмы Кремля и Подмосковья, обширные летописные своды, своды былин вокруг Владимира Красного Солнышко. Русь, свершившая на поле Куликовом, казалось бы, невероятное, ставшая примером для всей порабощенной Восточной Европы, конечно же, преисполнена благоговейного восхищения самой собою.

Потому-то пышная запутанная манера речи вызывает у Дамиана Врабия трепет, раболепное преклонение перед величественными словами. Он ловко кроит из словес похваления услышанное житие Стефана Пермского премудрого монаха Епифания: "бесам проклинатель, идолам препиратель, мудрости рачитель, правде творитель, хотящий вся человеки спасти". Ни словечка о характере, конкретных делах, внешности приснопомнимого епископа, создавшего азбуку для пермских иноязычников (нынешние коми)! Зачем? Хвалословие и так поражает торжественным великолепием! Предок любовно повторяет восхищающее его место: "аще бо и многажды восхотел бых изоставити беседу, но обаче любы его влечет мя на похваление и на плетение словес".

Выражаться надобно возвышенно о теме, в кою ласкательством и угождением завлечен, и чураться реальных действий, обыденных слов - низки, недостойны они. Не о деле речь, а сама речь - дело! Мечтая отвлеченно. Дамиан вчитывается в "Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича". Ни о жизни, ни о смерти выдающегося полководца в нем ни слова; одни общие шумливо-условные фразы: "умом свершен всегда бываше, ратным же всегда в бранех страшен бываше и многы враги встающая на ны победи". Даже о Куликовской битве сообщено кратко, невразумительно: "съступишася акы силнии тучи, блеснуша оружия яко молния в день дождя, ратнии сечакуся за руки емлюшеся и по удолием кровь течаше и Дон река потечаше с кровию смесився". На похвалы князю нагромождены самоуничижения автора: "аз же недостойный не возмогох твоему преславному господству по достоянию хвалы приложити".

Одно лишь деяние князя написано реалистично: "славеный град свой Москву стенами чюдными огради и во всем мире славен бысть яко кедр в Ливане и яко финик в древесех процвете". Москвичи всегда ценили и помнили добро, содеянное их городу!

- Когда же поймут, что коротко и ясно - оттого и прекрасно, - подумала Настя. - Долго самоумная неученость будет насаждать косноязычие, думая, что это и есть высшая красота. Сколько придется бороться с синтаксическими нагромождениями - нелепым беспорядком слов, терзающим ухо!

Тем временем, как соловей заслушавшись себя, предок забыл про все, расколдовал волшебство - "подал тремя персты мал кус хлеба пшенична и рек: зини усты своими, чадо, и разверзи я, приими сие и снежь". Настя же отверзла уста своя и снесть сие, и бысть сладость во устех акы меда сладяй.

- Вот и смейся, - сказала Гривна, - сама под чары этого языка попала.

Прямо перед очами - князь Дмитрий с подвижником одноименцем своим волынским воеводой прислушиваются среди широкого поля позади Дона и впереди Непрядвы, где водятся во множестве кулики. "И слышавше клич и стук велий аки торжища снимаются и аки грады зиждуще и яко трубы гласят. И сзади их волцы выюще страшно велми, по десней же стране бысть во птицах трепет велий, кричаще и крылами биюще и враны грающе и орлы клегчюще по реце Непрядве". На русской же стороне тишина. Дмитрий Боброк, слывший прорицателем, шепчет: "Господине, княже! Это добрые приметы". Сойдя с коня, воевода припадает к земле и узнает другую суровую скорбную правду: земля горько плачет, будто женщина-мать о детях своих, голосит по-татарски, разливается в печали свирельным голосом русской девицы. Знай, княже, ты одолеешь врагов, но твоего воинства падет множество.

Кремль
Кремль

Настя напряженно вспоминает историю. Внук Ивана Калиты готовился тщательно. Заменив вотчинную мобилизацию территориальной, перестроил армию, ввел разрядные записи, фиксирующие полки, сам назначал воевод. Русь заслонилась полукругом каменных детинцев - кремлей. На засечных чертах, из острогов дозорные денно и нощно чутко Усматриваются, не покажется ли в степи, вдали облачко пыли - татарская конница. Внеся в удельное своеволие князей и бояр государственный порядок, Дмитрий Иванович, смело опершись на черный люд городов и деревень, прекращает выплату дани. Привыкнув самоуправничать, Мамай посылает на непокорных карательную конницу, которая терпит поражение на реке Воже. Русские уже накопили, нарастили силы! Через два года известие: рассвирепев, Мамай сам в жажде мести двигается по степи на запад, рассчитывая объединиться с литовским князем Ягайлой. Этот Ягайла потом воскликнет о своем недальновидном союзе: "Почто язь в безумие впадох?" Да, Русь готова к борьбе с Ордой.

Нравственную помощь Дмитрию оказывает патриотически мыслящий игумен Троице-Сергиевого монастыря Сергей Радонежский. На трапезе перед походом князь, увидев двух чернецов - Пересвета и Ослабю, по виду сущих богатырей, просит: "Дай мне, отче, на брань этих двух иноков, они смышлены к воинственному делу". Вопреки установлениям духовник соглашается и благословляет всех на священную войну против иноверных. И вот, сам крепок и мужествен зело и телом велик и широк и плечист и чреват, брадою ж и власы черн, князь Дмитрий строит рать на Красной площади: положим головы, чтобы не взяли пришельцы городов наших, да не будем рассеяны по лику земли, а жены и дети наши не отведутся срамно в плен на глумление ворогам. И бе ему спреди солнце греяще, а сзади по нем кроткий и тихий ветр веяше.

Расставшись с Москвой, войско идет не прямиком на врага, а на запад, к устью Лопасни, куда стекаются запоздалые остаточные полки. Изумительная дерзость, гениальный стратегический ход! Истолковав его как стремление ударить по литовцам, Мамай вынужден отказаться от соединения с ними. Дмитрий же тем временем объединяется у Коломны со всеми русскими ополчениями и великою силою переправляется через Дон, отрезая себе путь назад, чтобы не было возможности отступать: честная смерть лучше позорной жизни!

Великая битва на рассвете 8 сентября по древнему обычаю предварилась поединком богатырей. Пересвет съехался с Челубеем, и спадоша с коней оба на землю и умроша. И бысть сеча велика! Ордынцы в одежде темного цвета и нарядные русские полки сошлись в полдень. Колыхались стяги, светились доспехи ратников, огнем пылали позолоченные и посеребренные шлемы. Страшно видеть, как две такие силы идут на кровопролитие и скорую смерть. "Дерзайте, братие, с нами Русь!"

Стихи
Стихи

Яростный бой, в коем дралось 200 тыс. ратников, стал избиением Мамая - Мамаевым побоищем. Он длился с рассвета до вечера, и потери были неисчислимы. С русской стороны погибло несколько князей, 500 бояр и тьма простых воинов. Мамай опрокинут был и бежал со своими беками за 30 верст, до реки Красивой Мечи, оставив в ханской ставке богатые трофеи, шатры, оружие, табуны коней. Пошли по шерсть, а вернулись стрижеными. Русь великая одолеша Мамая на поле Куликовом.

Настя прониклась грустью по бессмысленно утраченным, бездарно потерянным столетиям, когда варварство, страхом и страданием иссушив душу народов, привело к вековой отсталости и русских, и татар. Но и после победы на Куликовом поле не стихал плач по убиенным: грозно бо и жалостно, брате, в то время посмотрети, иже лежат трупы крестьянские акы сенные стоги у Дона великого на брезе, а Дон река три дни кровию текла.

Печально. И красиво. Недаром утверждают, кто говорит тайным языком мудрости, тот говорит с богом; кто говорит простым языком, говорит с людьми. Демьян Воробей нет-нет да и забудет, что он Демиан Врабий, и заговорит по-человечески. Сожалеет о неудобовозможности по его образованию удовлетворить во всем пространстве обязанность повествовать святым языком о великих свершениях. Признается, что прибегает к словарям неудобьпознаваемых речей - азбуковникам, дающим переводные толкования: ИСПОЛИН - сиречь силач, КАЧЕСТВО - естество каковому есть, КОЛИЧЕСТВО - мера есть колика, САМОЛЮБИЕ - еже к тому страсть и угодное тому, СВОЙСТВО - кто имать что особно, СМЕРЧЬ - облак дождевен, ХУДОЖЕСТВО - хитрость ремесла, ЗЕЛО - вельми.

Настя удивлена: количество-то понятней, чем мера есть колика! Гривна усмехается: "ты, как и русский язык, жертва книжности". Первый список толкуемых и тем насаждаемых книжных слов дан в Новгородской кормчей 1282 г., а в XIII - XVI вв. азбуковников тьма. Более поздние учебные словари XVII - XVIII вв. еще показательнее прививают книжность далеко ушедшему русскому словарю: исполин, толкуемый как "силач", сопровождается примечанием невежды глаголят быти сему богатырь! До того дотолковались, что родное слово менее понятно, чем книжное, например: ЗОДЧИЙ яснее, чем делатель храминам еже есть каменщик или кирпичник, или ПАРУС - чем кормило ветреное. И мода эта продолжилась на другой основе - иностранной! На вопрос сына, что такое улица зодчего Росси, современная мама, по свидетельству К. И. Чуковского, ничтоже сумняшеся ответила: "Зодчий - это по русски сказать - архитектор!" Недаром сотни лет в России учили читать по Псалтыри, раз в твое время некоторые собственные слова менее понятны, чем книжные и иностранные!

- Извращенно мыслит. - Настина мысль вернулась к Демьяну. - За свои успехи кланяется дяде. У Москвы величие-де не потому, что своими делами его достигла, а потому что она, видите ли, новый Рим! Укреплять бы власть своей культурой и языком, так нет - в религиозном дурмане оживляют святыни, мертвые и чужие. Возвышение Москвы будто бы не достигнуто, а предопределено, и пафос его подпирают велеречием, ходулями книжного языка. А он (Настя вспомнила лекцию в университете) принадлежит к южным, в которых болгарский и сербский, тогда как русский, украинский, белорусский - восточные. Это разные ветви славянского праязыка, и на Русь книжный пришел как близкий родственник. Пришел да засиделся в гостях!

Москва не может быть Москвой, не будучи великой. Ее путь к превосходству честен, смел, прям. Решительности и воли не занимать, и она охраняет свою власть от любых посягательств на авторитет и абсолютность.

Гривна увещевает Настины недоразумения этим патетическим пассажем. И напоминает: указующий перст книжной мудрости определил неоспоримое превосходство нашей словесности перед всеми европейскими.

По Пушкину, у книжного языка чрезвычайно счастливая судьба: древнегреческий усыновил его, открыл свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи. Сам по себе звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Развитой, тщательно обработанный, с богатейшим словообразованием, поразительной синонимикой, он так сильно влиял на местную речь, что впоследствии ученые сочтут, что вообще русский литературный язык - это и есть перенесенный на восточную почву южнославянский, только утративший в сближении с живой речью иноземное обличье. Вряд ли так, но значение его сравнимо со значением нашего собственного языка. Исконное родство (и чем дальше в древность, тем ближе) облегчало взаимодействие двух стихий и определило на века языковое развитие русского народа.

Язык книг был сложен, но понятен. Русичи не воспринимали его как чужой, а его отличия выглядели естественными особенностями любого книжного - образцового, сознательно отшлифованного и чуточку непонятного без изучения. Все иначе, когда простая повседневная русская речь претерпит собственную перестройку, да и книжность усилиями мудрецов изощрится. Разрыв между живым языком, который вспять не повернуть ни модой, ни указом, и книжным, формы которого насаждаются искусственно и надолго оставляют за собой победу как консервирующие приметы грамотности, усугубляется так, что и наступает двуязычие.

- Не один Дамиан - раб времени! Всем хочется выражаться по-писаному, ученость свою показать - и в твое время, - подытожила Гривна. - Оживление древних традиций на пользу культурно-хозяйственному расцвету, централизации, грамотности. Да, оно отклонило русский язык от прямого поступательного движения. Да, за этот золотой век книжно-славянского языка в России заплачено дорогой ценой двуязычия. Но оно и обогатило русский язык: усложнив его развитие, оно сделало его полнокровнее, плодороднее, богаче. Последствия разрыва двух исконных стихий, углубленного вторым южнославянским влиянием и не сглаженного приказной письменностью, ценны и единственно делают русский язык тем, что он есть. И величие побед, и боль пережитого - все необходимо, чтобы русский язык стал русским языком.

Словарь
Словарь

Святость славянщизны, использованной хитроумными москвичами для возвеличивания своей власти, ради чего они готовы поступиться (впрочем, временно) и родной речью, - и тормоз, и стимул для возвышения великорусского языка. Собственно московская основа возобладает в нем, несмотря на все помехи (или благодаря им), и он останется самим собой, возмужает, обогатится, а невероятно долго сохраняемые в восприятии людей как правильные и авторитетные книжные черты окажутся, за немногим исключением, смешными для большинства людей. Но силу свою, свой опыт они передадут русской языковой культуре. Пленительная звезда учености и святости (написанное слово, как известно, не вырубишь топором) будет светить благосклонно и тогда, когда плен ее кончится, когда наш литературный язык окончательно перейдет от риторики к жизни.

Обращаясь к теме - оценке языка, свидетельницей которого была, Настя подивилась:

- Третий век положение вроде одинаковое. То одно язычие понятнее, то другое. Оба родные, если вникнуть и попривыкнуть, но непохожего на современную речь в обоих много. Чем дальше, тем больше. И тем меньше разницы между язычиями: в обоих ОМ, Ы, EX, a AM, АМН, АХ редки и в разговоре. Но привыкаешь сразу, после неожиданности первой встречи...

Больше ей о языке говорить не хотелось. Она все еще была во власти величайшего события, ощущением которого живет Москва и которое будут славить - от "Задонщины" и "Сказания о Мамаевом побоище" до гениального цикла стихов А. Блока "На поле Куликовом". Во всех описаниях битвы, в народном ее восприятии - похвала и жалость: принесла она радость великую и печаль большую. Не жалость, печаль утраты! Победа была нравственной: пали стены страха, но не стены тюрьмы. Иго иссушало еще сто лет душу народную, но вековой супостат бит был и бежал! Родилось светлое оптимистическое национальное самосознание, предчувствие грядущей славы.

Преисполненная возвышенности, Настя оказалась у храма всех святых на Кулишках, мимо которого идет торговая дорога на Коломну. По ней двинулась русская рать к Дону и вернулась с победой, в честь которой и воздвигнут, в память убиенных, деревянный храм, перестроенный потом в камне. Настя сообразила, что кулишки - ровное место, поляна, расчищенная среди леса, в ее время станут площадью Ногина, где до сих пор можно посмотреть мемориал: подлинные постройки времен Дмитрия Донского, ставшие потом опорой фундамента каменного храма и ушедшие за века на семь метров в землю, - дубовый сруб, бревенчатый настил, долбленое бревно - водопровод.

Насте чается взглянуть на 28-метровый чугунный памятник на Красном холме. Она знает пространство Куликова поля с перелесками, оврагами, дорогами, речушками, окаймленное Доном, впадающей в него Непрядвой и пересохшим Дубяком, лишь по кинофильму. Последние живые свидетели сражения - деревья Зеленой дубравы, где скрывался решивший его исход засадный полк, засохли в середине XIX в. В честь 600-летия события, в дни Настиной жизни, здесь заложили новую дубраву. Вот посмотреть бы! Да и памятник Мамаева позора - по сю пору стоит над излучиной Красивой Мечи невесть как попавший туда валун. Предание гласит, что это застывший на скаку ордынский конь.

Военные действия
Военные действия

Да, просторно поле, но, когда сошлись воины, не токмо от оружия, но и от великой тесноты задыхалися, яко не можно было им всем вместиться. Настя вновь попала под чары словес услышенного жития: "...сей убо великий князь родися от благородну и от пречестну родителю великого князя Ивана Ивановича, внук же бысть князя великого Ивана Даниловича, собирателя Руськой земли. Воспитан же бысть в благочестии и в славе со всяцеми наказании духовными, пустошных бесед не творяше и срамных глагол не любяше".

Слова, к Настиному вящему удивлению, текли вязью: "...и призва велможа своя и все князи и рече князем: лепо есть нам, братие, положити главы своя за отчину Руськую землю! И князи ему отвещаша. рекли есмя тебе живот свой положити. И срете злочестивого Мамая в Татарьских полех, на Дону на реце..."

Слава, гордость, величие! Русской душе благолепие и величание милее скучной пунктуальной аккуратности. Не мудрено, что прапрадед возлюбил высокопарность. И не звучнее ли Дамиан Демьяна? Настя пригну руце свои к переем: почто аз преже тебе не узнах? Ей захотелось перенестись к предкам, еще покоренным Золотой Ордой, не ведавшим о грядущих победах, не ощутившим со всей непреложностью своего главенства, своих сил для сплочения русских земель и развития своей государственности.

Она запела: "И врагу никогда не добиться, Чтоб склонилась твоя голова, Дорогая моя столица, Золотая моя Москва..." В веках будут жить храбрые твои сыны!

предыдущая главасодержаниеследующая глава










© GENLING.RU, 2001-2021
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://genling.ru/ 'Общее языкознание'
Рейтинг@Mail.ru
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь