НОВОСТИ   БИБЛИОТЕКА   ЭНЦИКЛОПЕДИЯ   КАРТА САЙТА   ССЫЛКИ   О САЙТЕ  






предыдущая главасодержаниеследующая глава

Старорусский язык: деловая письменность

Зачатки прогрессивного денежного счета ввела единая общерусская монета. Новая денга (по весу равнялась новгородке), а традиционный для Москвы всадник был изображен не с мечом, не с саблей, а с копьем в руке. Чтобы отличить ее от вдвое меньшей старой московки, оставленной в обращении, большую стали называть копейной денгой, копейкой, а меньшую - мечевой, сабельной, сабляницей или по привычке просто денгой. Долго люди считали по старинке на денгу, называя копейку двумя денгами. Полушка, полуденга, тоже выпущенная как всероссийская монета, составляла половину сабляницы и четвертцу копейки, но слово не прижилось, и вопреки смыслу говорили полушка, хотя на ней впоследствии стояло 1/4 копейки. И монету 1/2 копейки, выпускавшуюся уже при Советской власти, называли по-прежнему денежкой. Слово полушка живо, пожалуй, лишь в пословице За морем телушка полушка, да рубль перевоз, а денга, по происхождению, кстати, восточное (тюркское "таньга" - "звонкий"; индийцы называли серебряную монету "танка", татары - "тенга"), в конце XVIII в. стало писаться через Ь, употребляться во множественном числе и собирательно обозначать средства, знаки стоимости. Рубль с возобладанием десятеричного принципа стал пониматься как 100 копеек, а до того был названием счетно-платежной единицы, равнявшейся 200 денгам, или 400 полушкам.

За рассказом наши героини отсчитали еще сотню лет или около того. Москва и до опричнины громадная, имеет население 150 тыс. душ. Ясно обозначился Белый город - будущее Бульварное кольцо. Растут застройки Китай-города, достигшего сегодняшних размеров, и Заречья. Современники-иностранцы восторгаются: "Это самый славный изо всех городов Московии как по своему положению, которое считается срединным в стране, так и вследствие замечательно удобного расположения рек, обилия жилищ и громкой известности своей весьма укрепленной крепости... Почти все дома имеют при себе отдельные сады как для пользования овощами, так и для удовольствия, отчего редкий город представляется столь огромным по своей окружности... У самой главной части города впадает в реку Москву речка Неглинная, которая приводит в движение зерновые мельницы".

Настя узнает многие давно не существующие строения, башни, ворота. Откуда? По альбому зарисовок "Старая Москва"? Скорее из-за кирпича: однажды с отцом ходила в Донской монастырь и там в филиале музея архитектуры узнала о так называемом брусковом кирпиче, появившемся в Москве с XV в. Вот перед глазами прямо на улице кирпичные сараи, где вырабатывают эти кирпичи, особенно небольшие - для выкладки печей.

Кирпичные стены Кремля с шестью проездными башнями и отводными стрельницами выложены из государева большого кирпича; его обжигают в этих же сараях.

Вспомнилось, как папа читал надпись, вырезанную на плите в проезде Спасской башни: "В лето 6999 (т. е. в 1491 г.) сделана бысть сия стрельница... а делал Петр Антоний от града Медиолана". Так увековечил себя миланский мастер Пьетро Антонио Соларио.

Красная площадь
Красная площадь

Стоят каменные соборы, зубчатые стены, башни, пока еще не увенчанные мастерски шатрами. Им стоять вечно! Монументальность памятников Новгорода переплетена здесь с изысканностью владимиро-суздальского зодчества. Великие кирпичные работы придали Кремлю и всей Москве очертания, сохраняющиеся полтысячи лет. Так подчеркнута была непререкаемая и великая роль Москвы.

Знакомая усадьба. Дом совсем малюсенький. А вот и хозяин, государев подьячий Московского казенного двора Федор Борисов сын Воробьев. Стоит он за высокой конторкой, макает остроочиненное перо в чернила, нанизывает орнамент вязи. Жалованье у него целых 30 рублей в год, но расходы больше. Подрабатывает он заказами на дом, благо переписывать есть что, но главное для него - челобитные: ворохом навалены в свитках-столбцах, в них за завитушками скорописи - судьбы людей, самая жизнь. Они все на бумаге; пергамен дорог (он для важных царских бумаг), на досках и лубе-бересте Федор не пишет.

Рукописные книги, искусно, с любовью сделанные, - предмет почитания. Их берегут как зеницу ока, их первыми спасают от пожаров, набегов. Скоро Русь узнает книгопечатание, в 1563 г. в Москве откроется Печатный двор. Книги русского первопечатника Ивана Федорова воспроизведут на новой технической основе лучшее, что накоплено рукописными. Да и не дешевле они сначала. Печать одобрена церковной и царской властью лишь ради несомненно точного копирования святых книг, чтобы устранить отсебятину, неизбежную при кустарной переписке. Иное дело, что, вопреки церкви, книгопечатание способствует отнюдь не только расцвету богослужебной литературы.

Стараясь привлечь Настино внимание, Гривна опять затевает разговор о деньгах:

- Причудливо складывались названия денег. Вот монета алтын, алтынник (от татарского "алты" - "шесть"), наверно, для удобства выплаты дани татарам, имевшим двенадцатеричную денежную систему: рубль = 33 алтына + 2 денги. Алтын - 6 московок, потом 3 копейки (немного - про приданое бедной девки в "Капитанской дочке" Пушкина сказано: чистый гребень, да веник, да алтын денег, с чем в баню сходить). Языковая метаморфоза, превратившая 6 в 3, ощутима в нынешнем названии 15-копеечной монеты - пятиалтынный. Своеобразна русская монета в 3 копейки; ее неразумно называли гривенным.

Помолчав, Гривна сменила тему:

- Поневоле заяц бежит, когда лететь не на чем. В книжном языке нет этих слов, как и других, важных для развивающегося хозяйства и производства. Нет и слов дума (орган управления государством), приказ (орган управления отдельными отраслями), повытчик, подьячий, дьяк (кто сидит в приказе), земские и съезжие избы (на местах), сотник, стрелец, пристав, солдат. Книжные параллели, где есть, не равноценны: господин, вотчина (с XV в. московский князь именуется государь, а объединенные вокруг него земли - государство; с Ивана IV - царь, царство), раб, смерд, холоп, селянин (крепостничество же требует слов крестьянин, мужик). Слов таких пруд пруди: дворец, башня, кушанье или еда, а не терем, вежа, страва! Книжная лексика не отражает, ясное дело, русскую жизнь, а русские слова писать вроде запрещено (пишут-то на книжном язычии). А жизнь требует их писать!

С трудом, но все же и на письме - бумаге выводят: зажигальник (поджигатель), живота не дати (предать смертной казни), отказатися (расторгнуть договор вместо книжного отречися), лай (ссора, брань), язык (пленный), бой учинити, окольные пригороды, кормовые запасы, посад, пищаль, отхожий, целовальник.

Московский говор изменяет значение и форму многих слов: господин - господарь - государь - (о) сударь. Еще у Грибоедова первоначальное ударение: А вас, сударь, прошу я толком Туда не жаловать ни прямо, ни проселком. Боярин, боярский (член верхушки княжеской дружины и совета, вольный слуга князя) теперь означает лицо, пожалованное высшим придворным титулом, члена боярской думы, и развивает значение крепостник, землевладелец, вотчинник, помещик, одновременно меняя форму - барин, баре, барский.

В кипящем котле диалектного многообразия, говоров посада, образованных людей, аристократов выплавляется система отшлифованных практикой средств выражения из устной речи, фольклора. Отмирают одни, переосмысляются другие, творятся третьи, перегруппировывая семантические пласты, изменяя продуктивность типов словопроизводства, определяя наиболее общие морфологические формы, отрабатывая модели синтаксиса.

Иван Грозный, пользующийся славой искусного книжника (в науке книжного почитания доволен и многоречив зело), строго соблюдает в официальных бумагах книжные правила, но в частных письмах не скупится на разговорность. В "Домострое" как бы на разных языках написаны главы по домовому строению (о быте, ведении домашнего хозяйства, об устройстве жилища) и религиозные главы, касающиеся власти, веры, поведения русского человека: "А у кого дочь родится ино рассудны люди от всякого приплода на дочерь откладывают на ее имя... а как за муж заговорят, ино все готово, и толко ранее хто о детях не смышляет да как за муж давать и в ту пору все покупать". Не могли не прибегать к живой речи и первые публицистические произведения XVI в.: "Сказание о Магомете салтане" Ивана Пересветова, повести о "Горе-Злосчастии", об "Азовском осадном сидении" (об осаде Азова турками в 1641 г.; в основе - подлинная казачья отписка).

Смешение двух язычий наблюдается порой в одном тексте, но вообще-то их стараются не смешивать, во всяком случае не пишут, вставляя в книжный текст житейские слова, ничего, кроме повседневных документов. В них и складывается особая письменность, не обладающая величием и блеском книжной, но играю!адя великую роль в обществе. Это так называемый государственный, приказной язык - деловая письменность.

Федор Борисов сын, знаток и мастер его, рассуждает вслух о челобитье: бить челом, т. е. лбом, головою о землю, - значит "кланяться низко, земно". Не писали раньше бумаг, а являлись лично и сказывали жалобу. Теперь так говорят, когда просят, жалуются, даже благодарят, когда приветствуют, встречаясь и прощаясь. Говорили смешно - жалобница, ныне порядок наведен - челобитная, чтобы едино со всеми грамотами, как древние договорные, докончальные, перемирные или данные, жалованные, духовные и нынешние - льготная, беглая, бессудная, купчая, крепостная, вкладная. Грамотой больше царскую бумагу называют, а если частная, то грамотка. И челобитная вроде общее название разных документов.

Настя соображает: вот откуда похвальная грамота. И филькина грамота отсюда, и верительные грамоты, что послы вручают. Предок тем временем продолжает, что челобитная - и жалоба, и прошение, иск, извет, какой ни есть письменный акт. Исковая челобитная - заявление в суд, изветная - донос по государеву слову и делу, повинная - признание вины и мольба о смягчении наказания, мировая, отсрочная и много иных. Еще важнее царские указы, отписки (донесения воевод в ответ на указ), сказки (обличительные речи, что зачитывают государственным преступникам перед казнью), допросные речи, ставки, доезды и иные дела Тайного приказа, дипломатические письма, таможенные, писцовые, записные кабальные книги, поручные записи. Но это не челобитные, не по мне.

Грамоты
Грамоты

Все же, снисходя, словно почуяв Настино любопытство, прочитал Воробьев образец указа: "От царя и великого князя... столнику нашему и воеводе... По нашему великого государя указу Степан Григорьев сын Борисов для старости от нашие государевы полковые службы отставлен, а в его место нашу государеву полковую службу с поместья его велено служить сыну его Ивану. И как к тебе ся наша государя великого грамота придет и ты Степана Борисова на нашу государеву службу впредь высылать не велел. Писана на Москве, лета 7067, февраля в 3 день".

Указы
Указы

В челобитной так просто не напишешь. Колико удобно, толико и неприменимо. В ней что ни слово, то на своем месте должно стоять, а то челобитчику не послужишь и сам осрамишься.

В челобитных от неимущего люда, крестьян часто все напутано. Чего взять: пишут их грамотеи из мелких приказных людишек, там сельский иль церковный дьячок, приказчик, староста, сиделец. А то и сам челобитчик: раз-де грамоте учен, могу не платить писцу. Только грош им цена, таким бумагам.

Сам Федор Воробьев у знаменитостей учился, всю жизнь пишет, куда как наторел и то иной раз задумается, начерно напишет, потом правит и перебеливает. Дела, ох, разные! Но писцу не мнение высказывать, а все многообразие упорядочить. Он испытанной расторопности и верности советник. Много светлых голов билось над формами порядка, и теперь легко изложить кратко, ясно суть любого челобитья, от кого оно, да еще и польстить тем, кто читать будет. Затевая хлопоты или испрашивая разрешение, вразумительно вложить в принятые формулы всякие взволнованные, пристрастные, многословные просьбы, жалобы, заявления.

Бьет челом и просит милости. Бьет челом и плачется. Бьет челом на - так вводим личность: рукоприкладства (личной подписи, как, впрочем, и имени писца) в челобитных нет, разве в коллективных жалобах, заручных челобитьях. Кстати, подписная челобитная - такая, по которой верховная власть, приняв решение, не стала издавать указ, выдавать льготную или иную грамоту, а прямо на ней подписала, сделала юридической силы помету.

Настя невольно перевела на свой язык: наложил резолюцию, поставил визу и печать. Ей открылась вся грандиозность делового языка, выработавшего обобщенные бланки для кодирования типовой информации в четком обслуживании сложного управленческого аппарата государства и социально-хозяйственного организма. В классе смех, когда учительница заставляла писать заявления, автобиографию, справки, докладные записки, стенограммы и выписки из них, решения, постановления, протоколы собраний. А если всерьез? Как трудно сочинить простейшее заявление, даже зная принятый стандарт: Директору... от ученицы (или от не надо?) такого-то класса такой-то школы (имя впереди фамилии или после?) Заявление (с большой буквы, хотя странно последнее слово в общем-то одной фразы писать как заглавие). Честь и хвала Федору и другим подьячим средневековья, изобретателям разных "дана сия в том", выдержавших миллиарды повторений!

Федор же тем временем распространялся с увлечением о том, что, излагая, как положено, суть, важно и живое словцо вставить, которое на жалость бьет.

- Хитрость в том, чтобы прошение униженным сделать: челобитчика именуем холоп, сирота, а то раб, смерд. Хотя холоп - кабально зависимое лицо, сирота - просто крестьянин, здесь они значат покорный, верноподданный, слуга. Сирота в письме только и употребляется, в обиходе говорят человек, крестьянин, крепостной. В народе сирота, сиротка - беспомощный, бесприютный бедняк или оставшийся без отца-матери ребенок, овдовевшая женщина, но грамотные этого не принимают и никогда не примут. (Ха, - подумала Настя, - именно это значение и станет литературным!)

Челобитчика именуем полуименем, ставим имя в уничижительную форму, пусть он князь. Многоопытный писец исхитрится косвенно упомянуть чин и княжество: "бьет челом холоп твой государев князя Юрьев сын Мещерского Алешка". Целыми именами называем только поминаемых по делу лиц.

Насте тошнотворны эти человечешки, человеченки, людишки, сироты и холопы, Васьки, Петрушки, Ваньки, Варварки! Гривна возмутилась:

- Это же этикет феодального общества - при обращении на ты вежливость выражать уничижением себя и возвеличиванием адресата! Челом бьет холоп твой Петрушка Ромодановский, а в указе- ответе: от царя стольнику нашему и воеводе князю Петру Григорьевичу Ромодановскому. Устанавливая новые европейские нормы, Петр I указом 1701 г. отменит Машек и Мишек: "Полуименами никому не писаться". На практике помещики-крепостники сохранят их, впрочем, до 1861 г. А вы не злоупотребляете ли в школе кличками Петька, Колька, Настька?

Петровские "Приклады, како пишутся комплименты разные" и "Комплименты или образцы, как писать письма к разным особам" узаконят Вы, Ваш .как обращение к одному лицу с формулами Милостивый государь, Господин мой, Высокочтимый приятель, Дражайший друг, Приятнолюбезный сродственник и подписями Ваш покорный слуга, Остаюсь к услужению готовый. Укоренить новый этикет способствует популярное руководство 1717 г., как вести себя в той или иной ситуации, - "Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению".

Галантный язык, предшественник карамзинского языка милых дам, долгое время причудливо уживается с традиционными нормами.

Гривна умолкла, а Федор как раз ворошит бумаги. Все больше посадские пишут. Вот купец, конюх, ямщик, пушкарь, певчий дьяк, иконописец, лекарь, денежного двора боец, костяного токарного дела мастер, иноземного кружевного дела мастер. Посадские люди московских сотен и слобод обозначают свое положение не профессией, не посадский человек, а словом тяглец, т. е. лицо, несущее государственные повинности и платящее подати. Купечество высших гильдий, Гостиной и Суконной сотни, и это слово опускает: "бьет челом холоп твой гостиные сотни Васька Шорин". По Уложению за бесчестье члена Гостиной сотни на 20 рублей штрафуют, за бесчестье суконщика - на 15, а черных сотен и слобод - всего на 7. Особняком стоят кадашевцы, жители Кадашевской хамовной слободы, где ткут столовое белье на дворец (хамовники) и полотно для нательного белья государева семейства (када- ши), а также жители Огородной и Садовой слобод, поставляющих ко двору овощи и фрукты.

Предок Борис с увлечением читает: " бьет челом холоп твои москвитин Больших Лужников теглец Сенко Федоров Дюпин, умилостивися пожалуй ссудою для моей скудости как тебе милосердому государю обо мне бог известит. бьет челом раба твоя беспомощная вдовка Варварка дочь Логинская все о нужде своей и о бедности. Бьют челом и плацютца сироты твои государевы вотчины твоей старостишко Петрушко Трофимов да крестьянишко Ивашка Евстифеев пожалуй вели милосердый государь отпустить к Москве работишкою своею покормитца. смилуйся пожалуй бьет челом и извещает холоп твои государь стрелец Минка Глазун на стрельца Харламка Хлоповского что он про тебя великого государя говорил непригожие слова..."

У Насти голова кругом идет от писанины этой, крючкотворства, возведенного в принцип самоуничижения, подобострастной лести.

- Иной раз не язык, мысль непонятна. Где гордость, совесть? Дико же идти заказывать писцу написать донос!

- Доносят, потому что себя берегут, - вскричала Гривна. - Иван Грозный на троне!

Но Настю не остановить: от приказной волокиты и наши перлы вроде освобождение от работы за упущения, связанные с недообеспечением должного уровня руководства предприятием. Кроме нужного управленческого дела канцелярский язык всегда служил обману, угнетению. Недаром Чехов сказал о нем: "Какая мерзость!" Гривна и согласна вроде, и несогласна:

- Мерзость мерзостью, но и источник нашей непростой и всемогущей речевой культуры.

- Из приказных формул вышло много жизнеспособных речений: милости просим, прошу любить и жаловать, взять на поруки, дать очную ставку, неявка в суд, принять к делу, возложить вину, найти управу, отдать под суд, не дать умереть голодной смертью, вконец погибнуть, дать видеть свет, быть в опале, душой и телом. Тут сложился самый тип глагольно-именных сочетаний вроде принять решение, обеспечить выполнение.

Особая судьба открылась слову пожаловать, пожалуй, включавшему по интонации в себя множество оттенков: пожалуйте в горницу, корову, пожалуй, продай, пожалуй вели, пожалуй ста укажи выдать. Усилительная частица ста (от стать или от сударь; у Пушкина в "Истории села Горюхина" уже иронически: Все ли-ста здесь? - повторил староста. Все-ста, - отвечали граждане) постепенно в значении "будь добр, милостив" срослась с пожалуй - до пожалста! Воспринимавшееся сначала как неграмотность, как вульгарное приказное самоуничижение (его не советовали употреблять вместо правильного пожалуйста еще в середине XIX в.), пожалуйста стало у нас литературным словом, многозначным и любимым.

- Что до смысла, - продолжала Гривна, - то волокиту (самое слово изобретено в недрах приказного языка XV в.) едко высмеивали в сатирах на крепостной строй и московскую централизованную власть. "Повесть о Ерше Ершовиче" рассказывает, например, как судили вора и разбойника Ерша Ершова сына. Сатирическая имитация челобитных - основа многих повестей. Приказной язык служил, конечно, волоките, но служил и высмеиванию ее.

В форме челобитных писали публицисты, явно рассчитывая на массового читателя. К приказной письменности относятся статейные списки - отчеты русских послов. Складные, длиной в несколько метров, узкие листы бумаги исписаны столбом (отсюда название) сверху донизу без перерывов пересказом речей, которыми послы обменивались с деятелями стран пребывания. Тут рассказы о церемониях, городах, нравах и обычаях населения, политических событиях. Столбцы, позднее Куранты, как все зарубежные новости, окружены на Руси государственной тайной (их впервые официально рассекретит газета Петра I), но все же играют роль в развитии языка.

Вот посол Г. Микулин докладывает из Англии, как его встретил "королевин дворовый воевода лорд Хартберг Пенброк, а с ним князи на жеребцех и на конех в наряде и в золотых чепях, как въехали в посад в Лунду и в те поры было по реке по Темзе в судех и по берегом по обе стороны и по улицам людей добре много". Есть и описание Лондона: "А город Лунда Вышегород камен невелик стоит на высоком месте, и около него воды обводные. А большой город, стена камена ж, стоит на ровном месте около его версты с четыре и больши; через реку Темзь меж посадов мост камен, а на мосту домы каменные и лавки и торг великой устроен со всякими товары".

Деловой язык выходит за пределы официальных документов в хозяйственных наставлениях, лечебниках. Он ощутим в знаменитом "Хожении за три моря" - путевых записках тверского купца Афанасия Никитина, отправившегося в 1466 г. в Персию и попавшего после долгих злоключений в Индию: "И тут есть Индейская страна и люди ходять нагы все, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу плетены... А князь их фота на голове, а другаа на бедрах, а бояре у них фота на плеще, а другыя на бедрах... А зимовали есмя в Чюнейре жили есмя два месяца, а всюду вода да грязь. В те же дни у них орють да сеють пшеницу..." При всей непринужденности повествования купец не уберегся и от архаически-книжных слов: град, нощь, в руце, в дорозе, в доспесех, придох, сказах.

Письменность приказов в целом весьма органично сливала народные и книжные средства языка, обладавшие жизненностью; она расширяла поле своего применения. Отражая пестроту московского разговора, она не копировала его, а учитывая традиции и храня преемственность (в Киевской Руси тоже ведь была деловая письменность, отражавшая живой язык только, конечно, Киева), многому училась у книжности. В ней сохранялись по инерции, скажем, утраченные живой речью аорист, имперфект, двойственное число. Но закреплялись, и это главное, великорусские нормы, отличные от книжных, своя фонетика и морфология, своеобразный синтаксис. До сих пор живет шутливым архаизмом официальный формуляр атаман казачий Васька Ус с товарищи. Но вот повтор предлогов, взятый челобитными из фольклора, как норма не прижился: извещает на кадашевца на тестя своего на Федора, на твой на боярский на житный двор, на реке на Шуе, у Афанасия Никитина полез есми на судно на послово и съ товарищи. Ломоносов признал такой повтор простонародным излишеством.

Фиксируя живую речь, письменность приказов в свою очередь ее упорядочивала. Будучи государственным средством общения, она воздействовала на речь москвичей и всех жителей Московии, ибо насаждала свои нормы. Освященные официальными сношениями, эти нормы воспринимаются как образец для всех грамотных людей и в быту, в переписке, в сочинительстве. Унификация шла по всей стране сразу. Столичные приказы закладывали фундамент общего языка решительнее, чем даже древняя книжность, чем святые книги.

Настя прервала Гривну:

- Знаю: деловая письменность породила свое язычие - приказной язык, зафиксировавший (и тем давший им большие права) черты живой речи Москвы, письменно их облагородив, нормировав. И главное, этот письменный язык был собственно русским. Он, ясное дело, и стал основой общего будущего русского литературного языка...

Гривна поспешила возразить:

- Не стал: вспомни Ломоносова, Пушкина! Не смог стать из-за своей скованности делопроизводством, архаичности, однообразности и трафаретности. Не сумел он достаточно расширить свои функции и, хотя закрепил собственно русскую живую норму, не стал в довольной мере богатым, народным. Вклад его велик, но не во всем благотворен: от него и наша приверженность канцеляриту. В нем очень неблагоустроена грамматика; далеко ему до той организованности, к которой мы привыкли в современном языке и которая устанавливается многовековой шлифовкой, всесторонней обработкой. Хотя он и не замыкался в канцелярских бумагах, созданные на нем произведения, выходящие за рамки служебного пользования и становившиеся, как сатирические повести, материалом для широкого чтения, пахли стойками приказов. Густо лежала на них чернильная печать!

Одно время казалось, что приказной язык вроде синтезируется в единый общий литературный язык. Указующе властно звучал совет Петра I переводчикам "со всем усердием трудиться и высоких слов славенских класть не надобеть, но посольского приказу употреблять слова". Его приближенные, "птенцы гнезда Петрова", писали на этом языке дневники, вели записи о заграничных путешествиях. На нем составлялась газета, пробовали писать художественные произведения.

Все же приказная изобретательность не смогла развеять завесу славянизированной книжности. Деловой язык слишком сам зависит от книжного язычия, чтобы обеспечить воцарение живой речи в письменности. Он не третье язычие, не мост между двумя. К сожалению!

Но мы совсем забыли про Федора Борисова сына Воробьева. Вот он приветствует родственника из подмосковной деревни, крестьянина Петруху Воробья:

- Здравствуй, каким делом приехал?

- Как вас бог милует? Возьми вот, гостинцев привез - огурцы, капуста соленая и свежая, репа, яйца, мед пресный. А приехал я, Федорушко, не с торгом, а бить челом... Вся надежда на тебя.

Настя пропустила мимо ушей, о чем просит Петруха и что Федор обещает "утре написать". Ее волнуют имена: почему не Федор Борисович, не Петр Воробьев? Всезнающая Гривна вновь пускается в объяснения.

- Разве не говорили вам на уроках истории, как фамилия Ивана Грозного? Не знаешь? Нет у него фамилии, хотя он из рода Рюриковичей (дедичество от Рюрик). Трудно это себе представить, но в узком мирке обходятся одними именами. Потом записи типа "се куписе Анфиме у Тимофея нива на Марожи на реке" стали приводить к спорам: поди докажи, что ты наследник именно нужного Анфима! Даже князья, с XI в. добавлявшие отчества, прибегают к прозвищам-уточнениям: Василий Большой Андреевич. Примеру следует и люд попроще: дьяк У грим Львов сын Выродов, Федька борода Петров дворник (т. е. арендатор двора). Прозвища спасают от хаоса, но разброд мешает, и центральная власть приказывает писаться с отцы и с прозвище, т. е. узаконивает трехчленную форму, прообраз нынешней паспортно-анкетной Ф. И. О.: воевода Борис Семенович Дворянинов, подьячий Игнатий Петров сын Недовесков. Так у русских людей появляются фамилии - массово в XV - XVII вв. Как правило, они от отчеств, дедичеств или прозвищ - кого как зовут по рождению, кого как нарекли. У многих фамилии пошли от их ремесла: пушкарь, рыбник, портной, кузнец.

Кстати, об отчествах - на ич имеют право только князья: царь Иван Васильевич, а не Иван Васильев сын. Нельзя Федора назвать Борисовичем - это привилегия высшей знати. Даже позднейшие "Табель о рангах" и "Чиновная роспись" позволят писаться на -вич только особам первых пяти классов; лица в должностях с 6-го класса по 8-й могут именоваться полуотчеством, остальные только по именам. Но это будет, когда фамилии узаконятся (само слово фамилия войдет в русский язык при Петре I), пока же они случайны, необязательны.

Воробьевы
Воробьевы

К твоему роду издревле пристало прозвище Воробьи, от него и фамилия. Деревенского Петра по-прежнему кличут Воробей, а горожанин Федор зовется уже Воробьев (притяжательное прилагательное: потомки Воробья - Воробии, Воробьины, Воробьевы) - сначала только так, а потом и официально, в переписях XVII и XVIII вв., когда писцовые книги заменят ландратными, более известными как ревизские сказки, и когда сложится единая для всей России система фамилий. Тут твои предки и обнародовали свое древнее семейное прозвище, которое хранили веками, хотя скрывали от людей, пока языческие мирские имена были с XIII в. под запретом. В каких-то книгах они записаны: "Ефимко Воробей, крестьянин" (1495 г.); "во дворе Андрей Осипов сын по прозванию Воробей, у него два брата Алексей квасовар и Тимофей швец Воробьины, а сын его Алексей взят на Москву в плотники, а жена Федосия умре". Прозвища и сейчас служат фамилией, особенно на Украине. Будь Настины предки украинцами, она звалась бы Анастасия Воробей, или, поскольку украинцы стали называть самое птичку по-иному, Анастасия Горобець. Между прочим, по-украински даже слово прiзвище значит "фамилия", а русское прозвище переводится как прiзвисько или старым назвище.

Тем временем Воробьевы сели за стол, вечеряли. Беседа с житейских дел перепрыгнула на государственные. В устах подьячего зазвучала иная речь: "Мы хвалим за милость, яко же родихомся во царствии скипетродержания царского. Самодержавство изволением промысла почин прияше от великого князя Владимира, иже просветил есть Рускую землю святым крещением, и великого князя Владимира Мономаха, иже от грек высокодостойнейшую честь восприемшу, и храброго великого государя Александра Невского, иже над безбожными немцы победу показавшу, и хвалим достойнейшего государя Дмитрия, иже за Доном велику победу одержавшую.

Подьячий вздохнул и нараспев продолжал: "По грехом нашим князи и бояри учали изменяти. Власть, дворы, села, имения, самую казну малолетнего Ивана - все себе восхитиша. Ивану же осьмому лету от рождения тогда преходящу, сие положило есть яд аспиден, умякнуша словеса его паче елея, и та суть стрелы. Тела ради и славы мимотекущая душе погубил есть, яко же рече: а жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же есмя. Егда же достигоше лета пятагонадесят возраста, пламень огненный царьствующий град Москву попалише и бояре наустиша народ, бутто царь чародейством сие учинил. Яко бы и его убити, но бях тогда в своем селе Воробьеве. Царь такие досады стерпети не мог, за себя есть стал. Ныне же в небытную ересь прельщен изменников всего лишае, от земли туне отгоняе и всех смерти предасть".

Гривна помогла понять:

- Предок, все горожане и довольны, и недовольны разделением страны на земщину во главе с боярской думой и опричнину, подвластную только царю. Опричнина ведет к перераспределению земель в пользу дворян, к разгрому боярской оппозиции, к казням. Крепнущее дворянство, не сломленные еще бояре с думой, наместниками на местах: ох, хрен редьки не слаще! Но введенное правление через приказы разумнее. Суд вершат губные старосты из местных дворян, подати собирают целовальники (кто крест целовал государево добро блюсти) и излюбленные головы из посадских людей и государственных крестьян. Вместо дружин дворянское ополчение, ставшее с изобретением огненного боя и созданием отрядов пищальников грозным регулярным войском. Развивается землеустройство, а с ним математика, геометрия; путешествия дали толчок развитию географии. Успехи производства засвидетельствованы Царь-пушкой, отлитой Андреем Чоховым. Но безжалостны московская администрация и право, запечатленное Судебником 1497 г.; он ограничил право крестьян менять владельцев Юрьевым днем (26 ноября). Судебник 1550 г. подтвердил это право, а указ о заповедных летах 1581 г. его отменит, полностью закабалив крестьян за помещиками крепостным правом. Да ты же знаешь все это по учебнику. Или по поговорке: Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Настя задумалась. Языковые проблемы были ей сейчас интереснее всех остальных. Любопытно все это с приказным языком. Но как-то в стороне он от настоящего развития, в основе которого это ужасное двуязычие. Тот же Федор в жизни переходит с одного на другое язычие, которые различаются здорово. Единой нормы нет ни в морфологии, ни в фонетике, не говоря о лексике и синтаксисе. Книжное знают все образованные люди; оно общее - не то, что поп Григорий в XVIII в. один им щеголял (да и, видимо, не всегда правильно), а окружающие едва понимали. Сергей Петрович знал, но не пользовался, понимал свене, овогда, но говорил и писал кроме, иногда.

Поглаживая Гривну, Настя отсчитывает вспять новые десятилетия. Мелькнула Русь Василия III и Ивана III, отца и деда первого русского царя Ивана IV Грозного. Русь, Росия, как ее начинают называть, присоединила все русские земли - народоправства и удельные княжества, протянула границы за Урал, осваивает Сибирь.

Централизация, формирование народности и нации, рост общего рынка помогут московской речи вытеснить все остальные и лечь в основу общего литературного языка. Немалую роль играет деловой язык, в той части, в какой имеет живую основу. Но образцом для всех он не станет, а книжность, кажется, уже не выполняет все возлагаемое на нее, несмотря на желание ее возвеличить. Кстати, откуда оно? Надо посмотреть, как шло исправление книжное, возведенное с XIV в. в дело первейшего государственного значения, сопровождавшееся, однако, яростными спорами.

предыдущая главасодержаниеследующая глава










© GENLING.RU, 2001-2021
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://genling.ru/ 'Общее языкознание'
Рейтинг@Mail.ru
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь