Современный язык: от наших дней до Пушкина

Незримо следуя за своим прапрадедом и его другом, Настя слишком поглощена видом родного города лет за сто до ее рождения, чтобы вникать в их беседу. Пролетка обгоняет линейки - общественные экипажи с сиденьями сбоку, трясясь по булыжным улицам, которые узнаются по расположению и отдельным зданиям. Это вот улица Кирова, только называется Мясницкой, деловая, пестрит вывесками; у знакомого почтамта контора дилижансов. Площадь Дзержинского - Лубянская. Охотный ряд с главным рынком Москвы...

Но даже Кремль выглядит странно без рубиновых звезд на башнях. Одеты люди в зипуны, армяки, женщины все больше в платках.

По Воздвиженке приехали на Арбат в гостиницу "Гунибъ". Настя без труда читает надписи: папа давно показал ей эти яти и еры, рассказал, например, что мир значит отсутствие войны, покой, согласие, а если через десятеричное, а не восьмеричное написать - мip, то вселенная, земля. Заглавие поэмы "Война и Mip" Маяковский задумал в противовес толстовскому "Война и мир". Теперь мы этого не чувствуем, как и разницу между всем миром и одним миром мазаны - второе через ижицу (муро, т. е. благовонное масло). Жаль! Настя вслушалась, когда прапрадед полюбопытствовал узнать, что в столице думают о языке, якобы расслаивающемся на художественный, деловой и научный.

- Да-с, Государь мой, состав словесности меняется. Научная проза обретается в царстве культурного языка, но несводима к прозе изящной. Литература не только беллетристика, и общий язык не синоним художественного. Он шире, ибо, составляя костяк живописи словом, служит и прямой передаче мыслей в официальной речи, технике, быту, имея для сего особые пласты. Он и уже, ибо остается в установленных обычаем пределах, тогда как сочинители вовлекают для натуральной обрисовки персонажей все, что заблагорассудят, вплоть до воспроизведения ошибок.

Воробьев изволил согласиться, что промышленный переворот невозможен без замены вододействующей машины паровой, крепостного труда вольнонаемным. И язык отражает рост техники. Но разве следует отсюда, что писатели - врачи, инженеры пишут не как сочинители? Причем тут уже, шире? Все при нужде выходят из канона в народную речь, жаргоны ремесел - по образцу Гоголя, иных лучших сочинителей, герои которых говорят натурально, как в жизни, но в то же время правильно.

Петербуржец попенял ему: квасить кожи, ковать подковы жаргона хватит. А управлять заводами, на которых работают тысячи работных людей? Пирогов, Чебышев, Грановский должны, подобно Лобачевскому, писать диссертации на латыни? Будем в барыше, если наш язык разовьет в себе язык технический. В нем, сударь, нуждаются грамотные люди, их даже в Москве теперь больше половины. Без него не прожить, нет-с!

- Разделить язык! - возмутилась Настя. - Из-за таких вот не разберешь сейчас простую инструкцию к электрощипцам для укладки волос. И Петербургом напрасно козыряет, знал бы, что в 1918 г. Москва опять столицей станет.

Предок был ей под стать:

- Русские довольно натерпелись от разноязычия! Худо, коль науке не прожить без жаргона для посвященных; для народа он будет столь же невнятен, что язык церкви. Не часть он культурного языка! Выделившись из единого потока письменности, светская литература отличалась охватом всей жизни, а ее язык играл роль образца. Так уж случилось, что вырос наш общий язык в лоне беллетристики. Его и называть стали литературным. Ему развиваться неразрывно с реалистической литературой, словесно изображающей всю жизнь, учащей ее преобразовывать. Ему все по силам, это уже не тот язык, что непригоден был для идей трудных.

Письменность

Лет сто тому назад ректор Московского университета впервые прочитал курс философии по-русски, а не по-латыни. Он мудро считал, что изобилие российского языка таково, что пред нами римляне похвалиться не могут. Нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснить было невозможно... Все пишущие по-русски обязаны пользоваться тем единым языком, который выкристаллизовали сочинители, художественно облагородив все лучшее, жизнеспособное из русских речевых ресурсов.

- Кристаллизовать, ресурсы - ехидно повторил гость. - Кто благородил такие слова? Иль достаточно поэту написать "Но панталоны, фрак, жилет, Всех этих слов на русском нет"? Аппарат, вагон, рельс пришли из профессиональной речи, доказывая, что она часть общего языка. Все обсуждают темы, интересовавшие ранее лишь ученое сословие, отчего общеизвестны рефлексия, абстракция, хронический, парализовать. Образуя язык в языке, термины выходят в общее употребление, обрастая переносными смыслами: в зените славы, ноль внимания, точка опоры.

Воробьев предостерег:

- Почтение публики к науке столь велико, что как бы не стали распространяться бредовые мысли, если выражены наподобие известных, действительно достойных ученых фраз. Научный язык, свойственная ему иностранщина станут ширмой скудоумия. Заветы основоположников взывают меня напомнить народные ждет-пождёт, неправ кругом, знай колет, заведомо, битый час, надоедать, заядлый, неудачник (впервые у И. А. Гончарова в "Обрыве"). Освященные авторитетом, приживаются даже диалектные каравай, бирюк, тайга. Получая в общем языке гражданство, они утверждают самобытность и чистоту, стальной скобой сбивая язык образованный и народный. Не должно мешать свободе мужицких слов; богатый и прекрасный наш язык пусть доступен будет людям всех состояний. Все они делили славу Отечественной войны, не потерпели нашествия галлов, как предки - ига татарского. Не быть чужому владычеству и в священных пределах российской словесности. Таков завет детей 1812 года!

Настя аплодировала, забыв про джинсы и дискотеки. Вспомнились статьи, которые велели читать к сочинению: реалии быта, продукт среды и прочая заумь, сквозь которую со словарем не продерешься. Красна девица, добрый молодец, очи соколиные, призадумался, играючи да пируючи, людская молвь и конский топ, есть разгуляться где на воле. - Вот прелесть русского языка!

Петербуржец тем временем кивал собеседнику:

- Красиво для слуха русского, но блажен, кто верует! Как такими словами и оборотами серьезную статью написать? Взять труд доискаться научной истины?

- Очень просто! Чем плохи термины шатун, коленчатый вал, поршень, пароход, промышленность? Куда как проще из Европы словечко приволочь, но не выразит оно душу народную. "Минуй нас пуще всех печалей..." Пушкин звал учиться языку у московских просвирен, которые говорят удивительно чистым и правильным языком.

- Не учиться, а иногда прислушиваться! Не чистая монета эти запальчиво-полемические слова. Пушкин говорил: "Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отвлекаться от приобретенного им в течение веков. Писать единственно языком разговорным - значит не знать языка". Сам же обращался к свежим вымыслам народным и странному просторечию, сначала презренному, лишь когда в зрелой словесности язык условленный, избранный наскучит умам своим однообразием. Привлекал народные элементы с оглядкой, придавая им стилистическую нагрузку, и избегал непонятного, жаргонного.

Воробьев стоял на своем:

- Недостает у изустного слова важности для высоких материй, научных дел, так потрудитесь, поройтесь в старинных книгах, в которых одного корня богатство! Оттуда черпали гении средства к изображению сложных идей, революционных дум и чувств: торжество, негодование, скрежет, непреодолимый. По их образцу составили мировоззрение, народность, беззаветный. Сближаясь с живой речью, мощный свежий язык, о коем мечтали декабристы, весь в начертанном лоне старины: ум, алчущий познаний, я одаль воссылал желанья... Тиран, вострепещи!.. О, как на лире я потщусь того прославить, Отечество мое, ото or гебя избавит!..

Гость искренне изумился:

- Полагаете, так можно излагать науку? Истинный творец нашего языка не уравнивал своенравно книжный язык с русским: из того, что многое из славянщизны счастливо заимствовано общим обиходом, не следует, чтобы мы писали да лобжет мя лобзанием вместо цалуй меня. Но и разговорная речь не во всем удовлетворяет нужды общения. Вакуум заполняет иностранщина. Пушкина смешила мысль запретить "Бахчисарайский фонтан" из почтения к святыне Академического словаря и неблазно составленного слова водомет! Но еще пуще пугали его в первобытном нашем языке европейское жеманство и французская утонченность! Пушкин был против насильственного приноровления всего русского ко всему европейскому, но и не предавал анафеме любое заимствование. Он не хотел вздыхать по-англицки, любезничать по-французски, фантазировать по-немецки! Попасть в свою колею, стать на свою стезю. Он скрестил книжную речь с народной, но отнюдь не культивировал просторечие, диалекты, ограниченный язык высшего общества. Его народность исторична, это освоение всех пригодных и жизнеспособных средств из любых источников.

Новообразования, новые слова

Из дальнейшего спора Настя узнала о славянофилах и западниках, о космополитах-карамзинистах с их новым слогом для дам-дворянок и о консервативно-националистических монархистах- шишковцах. Проза ровная, чистая, блестящая, не уступающая в выразительности и изящности лучшим образцам Европы, возникла впервые в "Бедной Лизе" и других сочинениях Н. М. Карамзина. Он сумел заохотить публику к утонченности (и слово введено им), к чтению русских книг.

Модный новый слог, сентиментализм привлек вниманием к внутреннему миру, чувствам человека. Изъясняться стали красиво, чувствительно, добиваясь элеганса, приятности. Разрабатывали синтаксис неутомительных предложений, перифраз, метафор, удачных оборотов. Ведь девушка, имеющая вкус, не может ни сказать, ни написать в своем письме колико, а язык един для разговоров и для книг, чтобы писать, как говорят, и говорить, как пишут.

Слог

Вскрывая возможности языка, Карамзин и его соратники отбирали слова, создавали ценные новообразования: взыскательность, достопримечательность, личность, вольнодумство, влияние, первоклассный, сосредоточить. Они ввели иностранные: дуэт, карикатура, кризис, тост, фаза, эгоист. Сложили поэтический словарь из разных родников: твердь, длань, луна, бренный, таинственный, хладный, воздыхатель - была бы сладость, нежность, пластичность, музыка на месте набившей оскомину громкости, пышности или рассудочной отвлеченности, гражданственности или иронии. Причислили сюда ручей, рощу, домик, а также розы, мирты, лилеи - лишь бы меланхолично, интимно.

"Писать, как говорят" оборачивалось формулой "надобно писать, как должны бы говорить". Устной культурной речи у общества, владевшего иностранными языками и знавшего отечественные книги, не было. Верная ориентация на живой язык имела узкую опору в приятной речи высшего общества, в языке милых дам, которые, увы, говорят по-французски или по-русски нерусскими фразами. Карамзинисты не столько писали, как говорят, сколько призывали говорить, как они пишут: русские обо многих предметах должны еще говорить так, как напишет человек с талантом. Но у них не у всех был талант!

Основа литературного языка - живая речь, пропущенная через сито отбора, обработанная мастерами, облагороженная книжностью. Карамзинское сито отметало слишком многое.

Подчиненный не многообразию действительности, а чувствам от ее восприятия, причем утонченным, аристократическим, новый слог не был достаточно демократичен. Как и вкус дворян, он был беден идейно и экспрессивно, избегал простонародности и даже свежей живой речи. Он был манерен, жеманен, слишком изукрашен, чтобы им все начали говорить. Слишком одинаков, чтобы помочь беллетристике реалистично отражать речевую жизнь страны. Уже Белинский писал: "В сочинениях Карамзина все чуждо нашему времени - и чувства, и мысли, и слог, и самый язык".

Пушкин с полным правом счел такую прозу детской, почитающей за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные и оживляемой обветшалыми украшениями и вялыми метафорами: "никогда не скажут "дружба", не прибавя "сие священное чувство, коего благородный пламень и проч.". Должно бы сказать "рано поутру", а они пишут "едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба".

На карамзинистов первым, и не без основания, ополчился Шишков со своим "Рассуждением о старом и новом слоге Российского языка", метко учуяв принижение роли книжности, манеризм, пресловутый элеганс, иностранщину, сладкую одинаковость языка. Он и его последователи - шишковцы - с насмешкой переводили приятность слога на простой язык: Свирепая старица разрисовала стекла - Окна заиндевели; Когда путешествие сделалось потребностью души моей - Когда я любил путешествовать.

Полемика обнажила вопрос о двух основах языка и о разных этапах его развития. Для Шишкова, чем древнее язык, чем меньше пострадал переменами, тем он сильнее и богаче; по Карамзину, обогащение языка зависит от успехов общежития и словесности, от судьбы и природы: Академия и писатели систематически образуют его, упорядочивая самовластно рожденные с мыслями, мыслями одушевленные слова, открывают и показывают существующие в нем правила.

Истина открылась А. С. Пушкину - всесторонне освоить сокровища народной речи, утвердить на месте изысканного вкуса и безоглядного ретроградства мудрое чувство меры, благородную прелесть нагой простоты, точности, краткости, искренности выражения: "Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности". Достоинства прозы в мыслях, а не в украшениях. Он дал, как И. А. Крылов в баснях и А. С. Грибоедов в комедии, гениальные образцы действительно нового языка и слога - в поэзии и прозе. Слог тем лучше, чем проще: И в поэтической бокал Воды я много подмешал. Рядом с народным словарем, синтаксисом и славянизмы обрастают нужными окрасками, сливаются в необычные сочетания, нейтрализуются или обращаются в выразительные синонимы.

Эти стилистические правила развили, воплотили в жизнь М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь, В. Г. Белинский, другие классики. Отражая логику событий и чувств, они еще шире раздвинули границы литературного языка.

Они показали, как соразмерять повествование и описание, сближая язык их с фольклором и живой речью, причем не только "в рассказах на родимый лад", где "над Москвой смеются Или чиновников бранят". Они нашли пути, как использовать такие слова, как батько, жинка, пан, хлопец, галушки, курень, а также не претендующие на право общего употребления жаргоны помещиков, чиновников, офицеров. Вспомним жеманных дам города N, которые говорили "я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка", а не высморкалась, или Ноздрева с его пестрейшими "поздравь: продулся в пух!" Приемы бытописания вскрыли богатые выразительные и изобразительные возможности, бесконечную гибкость русского языка. Была отработана научная проза с отвлеченной философской и общественно-публицистической лексикой, ораторским синтаксисом. Введенные Белинским созерцание, замкнутый в себе, субъективное, по мнению ретроградов, "непонятные, ничего не выражающие", выдержали проверку временем.

Вместе с закреплением единых норм бесконечно усложняющиеся цели и условия общения вырисовывают и систему стилей. Это стили индивидуальные, связанные с манерой автора, и функциональные, представляющие собой типизированные наборы особых элементов, а также способы отбора и композиции общих элементов. Соотносительные, параллельные, синонимичные средства языка все больше спаиваются применением общих норм в разных сферах деятельности людей с их содержанием, типом мышления.

Из одного ствола вырастают литературный книжный язык, существующий в письменной форме, и литературный разговорный язык, существующий преимущественно в устной форме. На них строится система стилей, художественного, делового, научного. Внешнее единство предполагает внутреннее расслоение, цельность - многоцветье, свободу речи индивидуумов и речи разных сфер жизни. Одна структура предстает в стольких обличьях, сколько есть на свете типовых тем и даровитых авторов.

В оценке всего этого и расходились Воробьев и его коллега. Не видя диалектики внутренне разнообразного целого и разных его применений, они не пришли к согласию. Один ради единства протестовал против расслоения на стили, другой ради утверждения стилей соглашался на распад языка. Остроту спору придавали бурно развивающиеся наука и техника, неизбежно требующие своего языка. По мнению столичного гостя, сообразность и соразмерность - это принцип расслоения языка соответственно теме, логико-эмоциональному содержанию, сфере общения. Доказал это Пушкин, давший образцы поэзии, прозы изящной и метафизической, от которой научились изъясняться по-русски и политика, и философия, и критика. Они отошли от напыщенности старого слога и от вычурной изукрашенности на западный манер слога нового. На этой основе расцветать и языку науки.

- Языку науки суждено стать могучей ветвью и расти - в Москве, Петербурге, в России! Пусть в рамках общих норм.

Воробьев не согласен.

- Трудом Пушкина, его предшественников и последователей русский язык вобрал в себя все лучшее из национально-языковой культуры. Его границы раздвинуты на все пространство, потомкам остается идти по проложенному пути. Никакой индивидуальности, будь то слог личности или интересы сословия ученых, не позволено нарушать установившийся общий язык. Он богат и гибок, полно и самобытно выражает все, что существует в мире, даже дух иных народов и языков Востока и Запада выражаем на нем с полнотой необыкновенной. В изображении русского общества герои нашей литературы говорят по-разному в разной обстановке, в разные эпохи, о разных делах, но на одном языке!

Да, Пушкин писал и научную прозу, но разве на другом языке, чем художественную? В стихах допускал поэтические украшения, условности, но вообще-то сближал даже язык прозы и поэзии. Объединял, а не разъединял разные применения единого языка, созданного на всеохватывающей основе народности, историзма, благородной простоты. Даже разговорно-устная и книжно-письменная речь нераздельны: природные их различия не мешают первую изображать на письме, а второй пользоваться устно. Общие нормы, преодолевая пережитки разноязычия и выявляя скрытые потенции языка, отвечают интересам общества и оттого осознанно приняты. Они закреплены авторитетом и талантом писателей, давших примеры для подражания. Язык наш совершенен, раз на нем можно писать так, как они, и един, как един великий русский народ.

- Народ не мифическая абстракция, в нем слои, профессии, - вскричал петербуржец. - Общий язык! Жалует царь, да не милует псарь! Будут, уже есть особые языки, ну - пусть стили. Научный обособляется, и отнюдь не на окраине жизни и речи. В Сибири свой язык, и местные сочинители могут сделать его литературным. Россия многонациональна, и население инородное, говоря по-русски, с ростом грамотности создаст свои варианты литературного языка.

- Это похуже речевой неразберихи допушкинской поры. Каждому свое, а как понимать друг друга?

- Как понимают друг друга австрийцы и немцы? Или американцы и британцы? Особые языки, но одна исходная основа. Трудности понимания вознаграждаются разнообразием национальных красок. Американский вариант английского языка, британский, индийский - все выгоды на их стороне. И мы духовно богаче оттого, что есть московское и петербургское произношение, что вместо наших кладь, драчена, вставочка вы говорите багаж, омлет, ручка. Не откажемся мы от шти из-за вашего щи!

- Не гневайтесь на меня, милостивый государь, но у великого русского народа должен быть один язык, общие нормы. Во всяком случае, никаких территориальных вариантов! Вы в Петербурге как хотите, а Москва, родоначальница и хранительница нашего единства, постоит и за цельность языка. Так будет-с!

Наговорившись всласть, приятели, каждый по-своему, мечтали.

- Заглянуть бы вперед лет эдак на сто, в конец XX века. Каким он станет, русский язык?

- Таким, каков сейчас: богатым, всемогущим! Даже ради науки люди не пожертвуют поэзией. А она обеспечит языку цельность, что, кстати, не значит одинаковости. Если нет, то, по лермонтовской "Думе", "...прах наш, с строгостью судьи и гражданина Потомок оскорбит презрительным стихом, Насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом".

Незримая свидетельница беседы прошептала:

- Нет, потомки не оскорбят ваш прах. Время после вас будет щедрым на таланты и события. Обогащаясь с быстротой поражающей, русский язык станет мировым. Его отшлифуют Л. Н. Толстой и А. П. Чехов, А. М. Горький и В. В. Маяковский, М. А. Шолохов и Л. М. Леонов, сотни гениев, ученых и общественных деятелей. Пройдя горнило Великой Октябрьской социалистической революции, он послужил пятилеткам и победе в Великой Отечественной войне, научно-техническому прогрессу, открытию космической эры. Неоценим вклад В. И. Ленина, по завету которого созданы толковые словари современного (от Пушкина до Горького) русского языка.

Мы с вами одноязычники, неприкосновенно бережем язык, обогащая и развивая его. Изменения непринципиальны, не в сути структуры и состава. Растет словарь, устраняются дублеты, дифференцируются конструкции, совершенствуется орфография.

Изменилась жизнь, и вы не поняли бы многих слов, но язык тот же. Един во внутреннем разнообразии, один на все случаи жизни, но не одинаков - в разных проявлениях усложнившейся структуры в зависимости от цели, темы, содержания высказывания. Оформились стили, обособился язык газеты и радио с телевидением. Проблемы как у вас: хранить чистоту, развивать культуру речи, бороться с иностранщиной, жаргоном. "Литературная газета" чуть не в каждом номере печатает об этом статьи.

Прадед все же дальновиднее.

- Язык науки не всем понятен и основой общей речи не стал. И сейчас его излишнее обособление, наукообразная заумь возмущают. Источником норм по-прежнему служит художественная литература. Из нее подтверждаются примерами правила в учебниках и значения слов в словарях...

Вспомнив о цели путешествия, Настя усмехнулась:

- Нет вопроса, понимаю ли предков - это наш нынешний язык. Хотя кое-что странно. Бежать чего, ищет щеголяться, умер во младенчестве, об ней воспоминанье, вихорь быстрых пар - сейчас никто, пожалуй, так не скажет. Я бы сказала когда взошла заря и никак не туда зарею поспешаю...

И эти слова-ерсы: сами изволите знать-с, я чихнул-с. По-стариковски как-то... Ваше благородие, госпожа удача... В самом деле, удача, что один язык!

Настя вспомнила парадокс университетского лектора: развитие высокоорганизованного нормированного литературного языка в том и заключается, что темп движения снижен. Оттого язык устойчив во времени и пространстве, общеобязателен. Но разве не выросли темпы внутреннего совершенствования, шлифовки?

Прав прадед, хоть недооценивает стили, особенно научный: язык един. Впрочем, как он может не быть один? Пушкин объединил, привел в равновесие... До него разные, что ли, языки были? Что значит - разрыв между литературным языком и живой речью? Ясное дело, бабушки в деревне не умеют правильно говорить. Советская власть ликбезом обучила всех, кто хотел. Причем тут объединение культурного языка и сырого народного? Как иллюзия-то появилась, которую Пушкин разрушил, будто язык можно строить по законам, чуждым живой речи народа? Что значит - изолированные типы книжного и разговорного языка, вместо которого образованные люди пользовались французским? Как же жили русские с этими разгороженными языками?

Стили

Настя в недоумении погладила Гривну, свой волшебный обруч, и та, как заправский лектор, пустилась в объяснения.

Пушкин синтезировал стихии, которые были обособлены. В донациональную эпоху их даже научно упорядочил Ломоносов в теории трех штилей. Это учение, в свою очередь, было попыткой преодолеть наличие прямо-таки разных языков в эпоху русской народности. Надо размежеваться, чтобы объединиться. Признать полезные средства разных языков одним языком, но разграничив по месту в речи, не смешивая.

Предупреждая вопрос, Гривна объяснила, что люди, специально учившиеся, понимали все штили, оба языка. В целом же общество говорило неодинаково - похоже, но не всем понятно. Это мешало развитию - торговле, науке, промышленности, культуре, формированию нации.

Настя представила себе: одни говорят по-русски, другие по-украински, как-то друг друга понимают, потому что языки близкие, но общаться трудно. Грамотные умеют и так, и эдак, а пишут только по-украински. Ясное дело, жизнь заставит объединить языки, но тут пойдет несусветная путаница, и как хорошо, что гению пришло в голову навести порядок, закрепить уже в рамках единого языка наследие одного за высокими материями, а другого - за обыденными. Только как получилось - люди одного народа обладали разными языками?

- Давай своими глазами посмотрим, - предложила Гривна. - Гопля!..

Настя бросила прощальный взор на бесчисленные церкви на холмах пересеченного рельефа, ныне скрытого высотными зданиями, на одно- и двухэтажные особняки, многие с магазинами и мастерскими внизу. Мелькнула Пречистенка, в которой не узнать Кропоткинскую, с забавной каланчой на пожарном депо. За Валом, нынешним Садовым кольцом, Пресня, Преображенка, Даниловка, фабричные окраины, заводы, склады, дым и копоть.

"Покуда я живу, клянусь, друзья, не разлюбить Москву". Настя вспомнила эти строки Лермонтова. Он жил на Малой Молчановке, любил любоваться зарей над Арбатом, через всю жизнь пронес сыновью преданность родному городу, где священен каждый камень.

Но вот уже нет фабричных гудков, плывет перезвон колоколов. Вырисовывается иная Москва, дворянская, боярская, с усадебными чертами. Еще столетие в глубь веков. Многие улицы не замощены булыжником, есть еще деревянные мостовые. Меньше каменных домов, и далеко не все стоят в линию - вдоль улицы, как повелел Петр I: прячутся себе в глубине дворов, как в поместьях. Возведены, правда, знакомые Насте шедевры классицизма - дом Пашкова зодчего В. И. Баженова и Благородное собрание М. Ф. Казакова (нынешние Библиотека им. Ленина и Дом Союзов).