4. "Сначала усовершенствовать и только затем распространять"

Основное качество и вместе с тем основной недостаток заменгофского интерлингвистического проекта - в его предельной упрощенности, безжизненном схематизме. Даже такой страстный поклонник его, как Анри Барбюс, писал: "... схематичный язык Эсперанто..."^*.

^* (Анри Барбюс. Письмо от 7 сентября 1928 года Нижегородской губ-конференций СЭСР. - "Международный язык", 1928, № 3/4, стр. 305.)

Современные эсперантские грамматики определяют в этом языке всего два падежа: общий и винительный. Винительный образуется из общего прибавлением -n, категории остальных косвенных падежей передаются предлогами: de, al, per и т. д. Но эти же предлоги употребляются и в собственном значении: de значит ‘от’ al значит ‘k’ и т. д. Говорящие и пишущие по-русски хорошо улавливают разницу между такими конструкциями, как книга отца и книга от отца. Это книга отца - она принадлежит отцу, а это книга от отца - она подарена отцом. Эсперанто этой разницы в значении не передает: libro de patro - и все. De значит и ‘от’ и родительный падеж. Эсперанто не имеет формальных возможностей передавать все те падежные значения, которые вскрываются семантическим анализом - но не все выражаются - в современных языках; языки стихийно-эволюционного происхождения (естественные) тоже недостаточно точно передают мысли! Например, книга отца может означать также книгу, автором которой является отец.

При передаче различных падежных значений особыми падежными предлогами можно помыслить и предлог, выражающий принадлежность, и предлог, выражающий авторство (что, кстати, имеется в Идо), равно как и другие предлоги, выражающие другие значения, в существующих языках передаваемые обычно формой одного родительного падежа. То же - и с местоимениями: моя книга, моя картина могут означать и книгу или картину, мне принадлежащую, и книгу или картину, мною написанную. Наш дом означает и дом, нам принадлежащий, и дом, в котором мы живем. Дом-это и многоквартирное здание и лишь одна квартира в нем. Хозяйка дома означает и владелицу дома и лишь квартиросъемщицу, хозяйку квартиры, и не только хозяйку квартиры, но и хозяйку в квартире, у себя дома. Дом означает также и учреждение: дом отдыха (в этом доме может быть несколько домов - зданий), дом обуви (этот дом может быть частью дома - магазином). И так далее, и так далее без конца.

Язык, созданный сознательно, может и должен не только равняться по своим качествам языкам, создававшимся стихийно, но и во много раз превосходить любой из них. Однако назначение такого усовершенствованного языка должно быть гораздо более значительным, чем роль вспомогательного средства общения. Назначение сравнительно скромной вспомогательное!!! и ведет индивидуальные проекты международного языка к чрезмерной упрощенности, лексической бедности и грамматической невыразительности.

Возвращаясь к падежным значениям и формам, следует сослаться на монументальное исследование академика В. В. Виноградова о русском языке, где указывается, что круг значений падежных форм у существительных все расширяется, объединяя множество грамматических категорий, выражающих семантические оттенки пространственных, временных, притяжательных, причинных, целевых и других отношений: обостряется разрыв между бедностью внешних форм падежной системы и разнообразием включенных в нее грамматических функций^*. Нет смысла создавать новый язык для грядущих поколений, если он не будет передавать все эти и другие грамматические значения, как и лексические понятия, гораздо лучше - точнее и экономнее, чем это делают языки, унаследованные от прежних поколений. Однако упрощенные проекты вспомогательного языка, начиная с Эсперанто, лучше здесь как раз и не делают ни в отношении имен, ни в отношении глаголов.

^* (В. В. Виноградов. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.-Л., 1947, стр. 167.)

В системе спряжения Эсперанто - три времени и всего три окончания для всех родов и чисел. Например, li fumas означает сон курит. Эсперанто (как и русский язык) не передает разницы между понятиями настоящего времени в узком и широком смыслах: курит ли он в настоящую минуту или курит вообще. Это передают некоторые национальные языки, например английский: he smokes - ‘он курит’ (вообще), he is smoking - ‘он курит’ (в настоящую минуту). Семантическая система современных глаголов еще более сложна, чем семантическая система современных имен существительных. "Глагольное слово с богатством и разнообразием значений сочетает богатство и разнообразие форм", - отмечает В. В. Виноградов в той же книге^*, причем это богатство и разнообразие различны у национальных языков. В Эсперанто они подменены бедностью и однообразием.

^* (В. В. Виноградов. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.-Л., 1947, стр. 428.)

Швейцарский лингвист Шарль Балли (Bally, 1865-1947) предостерегал против чрезмерного однообразия форм искусственного языка и с этой точки зрения оправдывал даже узаконенные употреблением неправильности национальных языков. В работе о французском языке и общей лингвистике он писал: "Нет ничего более однообразного, как повторение одних и тех же форм, а правильность требует повторения. Представим только себе французский язык, в котором все глаголы спрягались бы как marcher - ‘ходить’, а все имена действия оканчивались бы на -tion: ratification de la convention pour la supression desprohibition a l'importation et al'exportation"^*; в пародийной интерпретации Балли - "ратификация конвенция об отменция запрещенция импортенция и экспортенция".

^* (Шарль Балли. Общая лингвистика и вопросы французского языка. Перев. с франц. М., ИЛ, 1935, стр. а: 394, б: 399.)

В Эсперанто, как и в других упрощенных системах вспомогательного языка, нечто подобное как раз и наблюдается.

Один из популярнейших в Советском Союзе поэтов-песенников, Михаил Исаковский, в пору молодости, как и многие тогда, увлекался Эсперанто, даже писал на Эсперанто стихи. В изданном в Москве в 1961 г. учебнике Эсперанто приведено написанное в ту пору М. Исаковским стихотворение "Gis revido", где 12 стихов из 16 имеют рифму на -oj и два стиха на -aj: limoj- koroj kaj animoj, domoj - viaj karaj nomoj, viaj landoj - demandoj и т. д.^*.

^* (И. В. Сергеев. Основы Эсперанто. М., Изд-во междунар. отношений, 1961, стр. 54.)

Советский эсперантский поэт Н. Хохлов выпустил в 1928 г. на правах рукописи сборник своих стихов "La Taj do" ("Прибой")

Не всюду сплошь, но очень часто и здесь те же окончания oj, -aj.

Зато у него почти сплошные усечения слов (как, впрочем, и у остальных эксперантских поэтов). Вот, например, взятое наугад стихотворение "Serenado": первая строфа - вся на -oj, потом идут 24 стиха, из которых 23 - с усеченными конечными словами. Все в таком роде:

Kion diros via mano en la trem’
Adordante min al kiso kaj poem’... 
En la nakto de la floroj kaj mallum’ 
Ne hezitu pri l'unua amindum’.

Слова-обрубки в эсперантской поэзии вызываются необходимостью преодолеть однообразие женских рифм, да и подчинить слова ритму (усечение слов в середине строк.)

Конечно, на каждом литературном языке есть стихи хорошие и плохие; плохие стихи можно подобрать на любом языке. Есть и на Эсперанто стихи более удачные, чем приведенные выше. К ним принадлежат некоторые стихотворения самого Заменгофа. Одно из лучших его стихотворений "La Vojo" ("Путь") начинается так:

Tra densa mallumo briletas la celo, 
Al kiu kurage ni iras. 
Simile al stelo en nokta cielo, 
Al ni la direkton gi diras.

Kaj nin ne timigas la noktaj fontomoj, 
Nek batoj de l'sorto, nek mokoj de l'homoj, 
Gar klara kaj rekta kaj tre difinita 
Ci estas, la voj' elektita...*

^* (L. L. Zamengof. Fundamenta krestomatio de la lingvo Esperanto. 6-ed eldono. Paris, 1909, стр.)

Согласимся, что на Эсперанто все же можно писать и стихи, и прозу любых жанров. Но если подходить к эсперантским текстам с большой требовательностью к качеству самого их языкового материала, нельзя не увидеть, что все слова там имеют всего несколько окончаний, и это не может не создавать впечатлений бедности грамматических форм и общей монотонности. Так, все имена существительные множественного числа во всех падежах оканчиваются в Эсперанто на -oj (в винительном - на -ojn), все имена прилагательные множественного числа во всех падежах - на -aj (в винительном - на -ajn), самый распространенный союз - kaj.

Окончания, напоминающие междометие боли ("ай-ай! ой-ой!"), как и некоторые другие неудачные звукосочетания, нередко создают режущую ухо неблагозвучность, вообще-то нередкую в языках, сложившихся стихийно, но совершенно недопустимую в языке, созданном сознательно.

Это коробит не только в поэзии и беллетристике эсперантистов, но и в любой их прозе, почти в любом тексте. Вот в этом отношении типичная для заменгофского языка выдержка из библиографического справочника по интерлингвистике: "... Ĉiuj ĝiaj opinioj kaj sektoj, partioj kaj sekcioj, kune konsiderataj kiel eroj de unu granda ĉeno. Komparo de tiuj eroj, ŝajne diŝjetitaj..." Или вот еще: "... fondataj grupoj, societoj, akademioj, kiuj unuigis multajn ŝercantojn, jen teorie, jen praktike laborantajn..."^*.

^* ("Bibliografio de internacia lingvo". Historia sistema katologo de filologia, lingvistika kaj poliglota literature" pri universala alfabeta, filozofia gramatiko, signaro, gestlingvo, pazigrafio, internacia helpa lingvo kaj logistiko. Ellaboris kaj komentis P. E. Stojan. Geneve, 1929, UEA, p. 15, 194.)

Надо быть очень невзыскательным к языку, чтобы, не замечая в нем звукосочетаний, подобных чùуй джùай опинùой, или безропотно с ними мирясь, считать Эсперанто "идеальным языком науки", как в том заверяют читателей трое советских географов, опубликовавших статью о проблеме международного языка для научных работ и контактов ученых (они были убедительны, доказывая необходимость такого языка, но далеки от убедительности, рекомендуя для этого Эсперанто).

С ноября 1964 г. под председательством проф. Е. А. Бокарева на общественных началах работает секция интерлингвистики Научного совета по комплексной проблеме "Закономерности развития национальных языков в связи с развитием социалистических наций" при Отделении языка и литературы Академии наук СССР. На развернувшейся в этой секции дискуссии некоторые эсперантисты выдвинули тезис: надо добиваться повсеместного изучения и употребления Эсперанто, а когда-нибудь потом, когда он уже станет живым международным языком, можно будет исправить его недостатки, усовершенствовать.

Подобная мысль мелькала в советской эсперантской печати еще в 20-х годах. Согласиться с нею никак нельзя. Проект международного языка надо сперва максимально усовершенствовать и только затем распространять, а не наоборот. Чем распространеннее язык, чем он употребительнее, чем больше имеется и появляется на нем всякой литературы, в частности учебников и словарей, чем крепче его традиции, тем он устойчивей, тем труднее вводить в него какие-либо новшества и особенно какие-либо изменения - одни слова и морфемы заменять другими. Это в равной мере относится не только к языку международному, интернациональному, но и к языкам народным, национальным - к любому живому языку.

В этом вопросе два тезиса - "сначала распространять, затем усовершенствовать" и "сначала усовершенствовать, затем распространять" - стоят друг против друга непримиримо, и им предстоит помериться силой на широкой общественной арене дискуссий.

О том, как трудно вносить изменения, усовершенствования в уже распространяющийся проект международного языка, который уже употребляется в какой-то мере, можно судить хотя бы по опыту самого Эсперанто. В его истории имели место попытки реформировать его, но ни к каким практическим результатам они не привели. Об этом стоит рассказать. Когда Л. Л. Заменгоф выпустил в свет свой Lingvo, он хорошо сознавал, что один человек, к тому же чувствующий себя "ни способнее, ни энергичнее авторов всех бесплодно погибших попыток", не в силах решить проблему общего языка всех народов. В так называемом "Прибавлении ко Второй книге" ("Aldono de Dua Libro", Варшава, 1888) он писал, что международный язык должен быть выработан шаг за шагом соединенной работой всего цивилизованного мира: он-де предложил лишь первые наметки будущего международного языка, они "должны быть только основанием, на котором будет разработан действительный интернациональный язык будущего"^*. Эсперантисты любят цитировать слова Заменгофа, выражающие его отказ от авторских прав на созданный им язык, его понимание того, что "международный язык должен жить, расти и прогрессировать по тем же законам, который руководит выработкой всех живых языков" и т. д.

^* ([Л. Л. Заменгоф]. Прибавление ко Второй книге международного языка. Варшава, 1889.)

Все эти декларации остались, однако, на бумаге, о чем эсперантисты предпочитают не вспоминать. По мере того как с проектом д-ра Эсперанто знакомились люди в Германии, России и других странах, к автору начали стекаться критические замечания и предложения поправок и нововведений. Разобравшись в этих письмах, Заменгоф некоторые из замечаний и предложений сразу же отверг, а другие вынес на суд подписчиков первого эсперантского журнала "La Esperantisto", где в 1894 г. они были опубликованы.

Проект реформы Эсперанто был довольно радикален. Он предусматривал: устранение надстрочных знаков над некоторыми буквами, устранение определенного артикля, замена окончания множественного числа существительных -oj, на -i, отказ от -j как морфемы множественного числа для прилагательных - превращение их в неизменяемые слова, отказ от окончания винительного падежа (-n), изменения в глагольных окончаниях, отказ от не имеющей соответствий в исторических языках таблицы соотносительных частиц (местоимений и наречий) и замена их частицами из латыни и романских языков, замена в степенях сравнения pli на plu, plej на maksu, отказ от расплывчатого по смыслу предлога je, изменение некоторых аффиксов и, наконец, замена корней слов из германских и славянских языков романскими, в основном латинскими^*.

^* ("La Esperantisto", Nurenbergo. 1894, № 1-6.)

В книге по интерлингвистике одного французского автора дано начало "Отче наш" (обычный эталон текста у западных интерлингвистов) на реформированном в проекте Эсперанто: "Patro nue, kvu esten in cielo, sankte est an tue nomo, venam regito tue, estam volo tue, kom in cielo, sik anku sur tero..."

Большинство подписчиков "La Esperantisto" не поддержало эти предполагаемые реформы, что объясняется, вероятно, отчасти тем, что три четверти их были жителями Германии и России, которые вовсе не хотели, чтобы из международного языка были убраны и без того немногочисленные корни слов, заимствованные из немецкого и русского языков (такая догадка Л. Кутюра и Л. Л о представляется вполне правдоподобной).

В голосовании приняли участие 264 человека, из них против реформ было 157, за реформы - 11, частично за реформы - 93, за другие реформы - 3. Комментируя эти результаты, Заменгоф совершенно верно заметил, что столь малочисленные голоса не могут решить окончательно вопроса словаря и грамматики международного языка, не могут воспрепятствовать реформам в дальнейшем^*. Беспристрастные интерлингвисты с сожалением констатируют, что в большинстве разумные реформы, предложенные первыми эксперантистами, не были проведены в то время, когда язык д-ра Эсперанто только-только начинал распространяться.

^* ("La Esperantisto", 1894, № 11.)

Критически мыслящие сторонники его, однако, не успокаивались, все настоятельнее требуя, чтобы Заменгоф выполнил данное в первом учебнике и неоднократно затем повторенное обещание вносить в свой проект необходимые улучшения. На первом же конгрессе эсперантистов, на котором присутствовали и будущие реформаторы Эсперанто (авторы Идо, будущие члены интерлингвистического комитета Делегации для принятия вспомогательного международного языка), разговоров о несовершенстве заменгофского проекта - при наличии в нем и ряда достоинств - и о необходимости своевременно его переработать было немало. Но большинство участников конгресса предпочитало не вникать в лингвистические тонкости. Это консервативно настроенное большинство и объявило первоначальный проект Эсперанто каноническим, "неприкосновенным" - netusebla. Составившие это большинство эсперантисты-ортодоксы заявили о своей верности заменгофскому "Fundamento": "Ni restu fidelaj!" ("Мы останемся верными!").

На том же конгрессе был избран Lingva Komitato (Комитет языка) в составе 102 эсперантистов, которые из своей среды выделили "академию" из 18 членов под председательством ректора Дижонского университета проф. Бюарака (Buarac) и почетным председательством д-ра Заменгофа. Однако никакое усовершенствование Эсперанто и не планировалось! Более того: желая оградить Эсперанто от каких-либо изменений, "правоверные" на том же первом конгрессе вынудили издателей эсперантской периодики дать подписку печатать только то, что содействует упрочению традиций Эсперанто, все же, не соответствующее принятым правилам, отвергать!

В 1905 г. в Варшаве, а затем - вторым изданием - в 1907 г. в Париже Заменгоф издал "Fundamento de Esperanto...", состоящий из трех частей: грамматики из 16 правил, упражнений и "универсального" словаря. В предисловии к "Fundamento" он провозгласил: "Neniu persono kaj neniu societo devas havi la rajton arbitre fari en nia Fundamento iun ec plej malgrandan ŝanĝon!"^*. ("Ни одно лицо и ни одно общество не должно иметь права произвольно делать в нашем Фундаменто ни малейшего изменения!").

^* (L. L. Zamenhof. Antauparolo de: "Fundamento de Esperanto Gramatiko, ekzercaro, universala vortaro". Vorsovio, iulio 1905, p. V-VI, VII.)

Разумеется, международный язык потеряет свое качество как средство общения, если все, кому вздумается, начнут вносить в него изменения. Но должен ли он оставаться неизменяемым? Заменгоф завещал: Эсперанто остается и "неприкосновенным" до того времени, пока "авторитетный центр" найдет нужным добавить к установленным им словам и грамматическим правилам новые слова и новые правила - добавить, отнюдь не менять установленные им: "Neniam sangi!" ("Никогда не менять!").

Заменгоф показал себя консерватором особенно в годы деятельности Комитета "Делегации для принятия вспомогательного международного языка". Когда входившие в этот Комитет ученые письмом от 4 января 1908 г. предложили ему проект реформы Эсперанто, в основном совпадающий с тем, что было опубликовано им самим же в 1894 г., последовали одновременно два ответных письма от 18 января - от Lingva Komitato и от самого Majstro, в которых предложение ввести в Эсперанто уже давно предлагавшиеся улучшения заносчиво рассматривалось как недопустимое "вмешательство во внутренние дела Эсперанто" и заявлялось, что существует-де "эсперантский народ" и только он может решать вопросы "своего" языка на своих конгрессах. Это ли не дух сектантства?

По словам одного из участников реформистского течения в эсперантском движении, Блонделя (1904), всякая критика Эсперанто воспринималась Заменгофом "почти как святотатство... А между тем, когда изучаешь грамматику Эсперанто с беспристрастностью, не находишь в ней превосходства над таковой Пирро 1868 года..."^*.

^* (Цит. по: "Bibliografio de internacia lingvo...", p. 459.)

Луи Кутюра показал, что Заменгоф допустил в своем проекте международного языка логические погрешности в системе словообразования. Довольно много печатавшийся советский эксперантист А. Иодко в одной из статей выступил с призывом: "Против увлечения лингвистикой"^*. Это значило: давайте не будем сравнивать, что лучше - Эсперанто или Идо!

^* (А. Иодко. В единении - сила. - "Сов. эсперантист", 1925, № 7 (23).)

А многие тогда сопоставляли оба эти проекта - и не в пользу первого. Сделал это и интерлингвист Н. А. Несмеянов^*. Отметив ряд удачных решений Идо, он усматривал преимущества этого реформированного Эсперанто в оформлении имен существительных и прилагательных, глаголов и местоимений, наречий и союзов; только идистские порядковые числительные, по его мнению, уступают таковым эксперантским, да меньшее число суффиксов в Эсперанто (28), чем в Идо (38), представлялось ему преимуществом.

^* (Н. А. Несмеянов. Международный язык и мотивированная грамматика Вива. М., изд. автора, 1913.)

С последним никак нельзя согласиться: каждый новый суффикс, если за ним закреплено определенное значение, увеличивает возможности словообразования, лексическое богатство языка, точность его слов, гибкость их форм. Как раз в суффиксах и префиксах - одно из главных преимуществ Идо перед Эсперанто.

Что же касается лексики, то Идо является еще более романским языком, чем Эсперанто: сказалось пристрастие его авторов-французов к своему родному языку.

Критиковали Эсперанто и другие интерлингвисты, в их числе состоявший одно время в Идо-"академии" проф. Н. А. Юшманов, который в 1924 г. поместил в стокгольмском идистском журнале "Mondo" (№ 5-6) статью под названием "100 fundamental defekti di Esperanto",опубликованную затем (1926) и на немецком языке в Берлине.

Показательна, но несколько в другом отношении, история возникновения Идо, который был выпущен в свет в неокончательно отработанном виде и авторы которого продолжали его дорабатывать в то время, когда он распространялся и употреблялся. Будучи улучшенным вариантом Эсперанто, Идо был единственным из проектов вспомогательного международного языка, который сразу привлек к себе тысячи последователей и на котором в разных странах сразу начало выходить 12 журналов. Первые годы распространения и употребления Идо прошли под знаком непрерывных изменений, вносимых в него. Учебники и словари Идо быстро устаревали, и в этом он терял свое качество как средства общения, вызывал неудовольствие со стороны своих последователей. Создатели Идо провозгласили лозунг: "Progreso esas vivo, stado esas morto!" ("Движение [прогресс] есть жизнь, неподвижность есть смерть!") В другом лозунге они провозглашали "никогда не совершенство", но - "всегда совершенствование".

В принципе все это было верно, но воплощение этого принципа в жизнь требовало того, чтобы стабильность, устойчивость языка, в очень значительной степени преобладала над его изменчивостью. В 1913 г. руководство идистским движением объявило periodo de stabileso (период стабилизации) на 10 лет. В 1923 г. этот период был продлен всего на четыре года, после чего совершенствование, реформирование Идо возобновилось. Это дезорганизовало идистское движение, среди идистов начался разброд. Так к практической неудаче привело нарушение принципа "сначала усовершенствовать, затем распространять!"

В то же время распространение Эсперанто без должного его усовершенствования, давая некоторые практические результаты в силу растущей потребности в нейтральном международном языке, оставляет язык Заменгофа на первоначальном теоретическом уровне, недостаточно высоком. И это в конце концов может явиться одной из причин, которые обрекут его на практическую неудачу, как и Идо. Нельзя распространять проект международного языка, недостаточно усовершенствовав его грамматическую структуру, как это было с Эсперанто, но равным образом нельзя и структурно совершенствовать язык-проект, в то же время распространяя его, как это было с Идо. Целесообразным может оказаться лишь испытание неокончательного варианта на практике.

Эсперанто не удалось реформировать в организованном порядке, целенаправленно. Но, может быть, этот экспериментальный международный язык эволюционно усовершенствовался? Этот вопрос был поставлен в эсперантской печати в связи с пятидесятилетием опубликования брошюры д-ра Эсперанто-Заменгофа "Lingva internacia". И можно было отметить лишь следующие изменения в его лексике (не считая роста лексики) и грамматике: a) исчезли многие русизмы, b) уточнилось употребление sin (в "Fundamento" sin исправлено на nin), с) произошла замена gi в известных случаях более логичным tio, стало правильным употребление da. И только! Несколько частных и незначительных деталей, ничего не меняющих в структуре языка... Но Дрезен усматривал в этом эволюцию Эсперанто. Расчеты на эту эволюцию обманчивы, рост лексического состава еще не есть структурное совершенствование языка.

Что касается лексического состава Эсперанто, то с 1909 г. эсперантская "академия" время от времени пополняет его новыми корнями, в несколько приемов их было внесено (до второй мировой войны) 4425. Это лишь показывает, насколько важно с самого начала жизни языка международного общения довести до возможного совершенства его грамматическую структуру. Живой всеобщий язык даже при вспомогательности его функций - это слишком ответственное дело.

До сих пор в литературе можно встретить лишь два понятия, вкладываемые в термин всеобщий язык и выражаемые терминоэлементами вспомогательный и единый в разных синонимических вариантах. В настоящей работе выдвигается понятие промежуточное и соответствующие ему термины: основной язык человечества, основной всеобщий язык. Итак, всеобщий язык может быть вспомогательным, основным и единым, может иметь разные степени усвоения, употребления и распространения. Если в данном случае придерживаться семантико-формальной системности терминов, то можно было бы говорить о вспомогательном всеобщем языке, об основном всеобщем языке и о едином всеобщем языке. Вспомогательный язык изучается как иностранный, неродной, им пользуются лишь от случая к случаю: в международном общении. Основной всеобщий язык предполагает всеобщее двуязычье: он должен быть стать одним из двух (минимум двух) родных языков каждого члена нового всемирного общества, причем сперва вторым родным, а затем - понемногу - и первым. Единый всеобщий язык - один родной язык дня всех: при отсутствии знания других языков или при слабом знании их и очень редким пользованием ими.

Таковы три основные степени языковой общности при наличии многоязычья и постепенного его изживания человечеством.

Чтобы в решении главной языковой проблемы человечества не впадать в волюнтаризм, не подвергать ее риску ошибок, скороспелым решениям, решать ее надо в плане широкого международного сотрудничества. Нельзя навязывать или даже хотя бы предлагать всем народам их общий язык, в создании которого не принимали участия авторитетные специалисты всех стран и в той или иной мере, в той или иной форме сами народные массы, проект которого не был предварительно одобрен ими или их уполномоченными представителями.

Некоторая распространенность Эсперанто, некоторое практическое применение его никак не может быть решающим соображением в столь важном вопросе, как всемирный международный язык, пусть лишь вспомогательный. Только качества самого языка должны все решать здесь.

Практические преимущества Эсперанто выглядят внушительно по сравнению с малой практикой других языков-проектов или полным ее отсутствием. Но эти преимущества, даже если они значительно возрастут в ближайшие десятилетия, потеряют значение, когда появится язык, достойный всеобщего признания.

Сторонники теории последовательно двух всеобщих языков, вспомогательного и единого, отличаются от сторонников теории вспомогательного языка только тем, что, признавая за Эсперанто или любым другим подобным проектом лишь право выполнять ограниченные функции вспомогательного языка, учитывают развитие всемирного общества к социализму коммунизму и не отрицают идеи единого общечеловеческого языка как языка отдаленного будущего. Они утверждают, что в наше время еще нельзя определить структуру единого общечеловеческого языка, все его составные части, все детали. Но разве кто-нибудь, какой-нибудь большой коллектив интерлингвистов, пробовал определить очертания языка социалистического и коммунистического человечества? Зачем утверждать невозможность того, что сделать еще никто и не попытался?

"Нет данных", - говорят. Нет материала? А из какого же материала будут создавать общечеловеческий язык коммунизма, как не из материала существующих языков и проектов языка вспомогательного? Очевидно, предполагается, что к созданию языка, достойного стать единым - а до того основным - общечеловеческим, можно будет приступить лет через сто - двести - триста? Спрашивается: разве за эти столетия появятся новые этнические языки? Вряд ли. И через столетия будут все те же национальные языки, что и в настоящее время. Они в какой-то мере разовьются, появятся и новые проекты международного языка, но в основном сырьевой материал для всеобщего языка будет тот же, каким могли бы располагать создатели его и в последней трети XX в. С языками-проектами и с живыми языками будут те же мертвые языки, которые считаются классическими и восхищают историков-лингвистов, - санскрит, древнегреческий, латинский, а с ними и старославянский, готский и прочие. За столетия могут лишь вымереть многие бесписьменные языки племен и народностей, среди которых, быть может, нашлись бы такие, которые послужили бы вместе с другими сырьем для единого языка единого человечества.

Если возможно создание относительно совершенного синтетического языка через сотню или несколько сотен лет, то возможно оно и в нашу эпоху. Либо невозможно вообще. Без экспериментирования нельзя будет доказать ни того, ни другого. Поэтому надо искать и экспериментировать в области научного языкотворчества, чтобы выяснить возможность или невозможность создания коммунистического языка задолго до всемирной победы коммунизма.

Сторонникам теории последовательно двух всеобщих языков, вспомогательного и единого, следует подумать и о правильности их дилеммы: либо вспомогательный, либо единый; подумать надо и о третьей возможности - об основном языке нового человечества. Идея единого языка человечества в наше время еще очень многих может отпугивать, как бы ни была далека возможность ее реализации. Идея основного языка человечества, вспомогательного лишь на первом этапе своего существования, может оказаться и ближе и приемлемее для современников.