Внутри "черного ящика"

Как работает наш мозг, этот кибернетический "черный ящик", во время порождения и восприятия речи, мы до сих пор не знаем. Однако в ряде случаев ученые имеют возможность хоть краешком глаза заглянуть внутрь этого "черного ящика". Это случается тогда, когда у человека поврежден мозг и одновременно происходит расстройство речевых функций.

Разумеется, учеными движет не любопытство, а прежде всего желание помочь больному - человеку, который может мыслить и чувствовать, как все люди, но не в состоянии говорить или, наоборот, воспринимать речь окружающих. Болезнь эта называется афазией, и медицина знает множество вариантов афазии, в зависимости от того, какой раздел головного мозга поврежден: ложный, теменной, височный. В прямой связи с повреждением бывают и расстройства речи: больной может говорить, но не воспринимает речь других; больной понимает речь, но сам не может говорить правильно; больной говорит правильно, но не в состоянии координировать смыслы отдельных слов, сочетать их в предложения.

Афазии самых различных видов поддаются лечению. Причем в этом существенную помощь врачам начинают оказывать лингвисты. В последнее время афазии заинтересовали и кибернетиков, пытающихся научить "электронный мозг" языковым операциям. Уже первые опыты машинного перевода показали, что ошибки, которые делали ЭВМ, сопоставимы с теми, что делают больные афазией.

Сам процесс лечения афазий, обучения человека языковым программам, когда-то записанным в мозге, а затем нарушенным, заставил обратиться к сокровенным глубинам нашего мышления, базирующегося на языке. К чести нашей науки надо сказать, что ведущая роль здесь принадлежит советским ученым во главе с Александром Романовичем Лурия (недавняя смерть А. Р. Лурия не оборвала исследований, ибо после него осталась признанная во всем мире школа). Врачи, лингвисты и специалисты по психолингвистике нашли общее поле деятельности. Особое внимание психолингвистов привлекают афазии, связанные с нарушениями смысла.

При сенсорной (височной) афазии сохраняется способность воспринимать общие, абстрактные смысловые отношения. Однако ближайшие значения, оттенки смысла не различаются. Больной говорит "работать с пожаром" вместо "работать с огоньком". На вопрос, что такое тайга, он дает ответ: "что-то лесное... лесное..." Футбол для него "что-то физкультурное, а что?"

У больных моторной (лобной) афазией разрушается система значений, хотя конкретные значения остаются. Больной может опознать собаку, курицу, кошку, крысу. Он не в состоянии обобщить, что все они - животные.

Наконец, у больных семантической (теменной) афазией, говоря словами профессора А. Р. Лурия, "непосредственная предметная соотнесенность слова остается сохранной, вся же кроющаяся за словом система связей и отношений оказывается глубоко нарушенной". Значение слова лишается всего комплекса своих связей, оно распадается и, стало быть, легко забывается. И тогда, свидетельствует Лурия, в поисках нужного слова больной начинает испытывать те же затруднения, какие испытывает нормальный человек при попытках вспомнить лишенную системы логических связей фамилию, часто заменяя искомое слово "случайными парафазиями", набором бессмысленных сочетаний звуков, дающих что-то "похожее" на искомое слово.

Под руководством Лурия были проведены эксперименты и на здоровых людях, связанные с поиском "хранилищ значения" в нашем мозгу. Современная аппаратура позволяет регистрировать сужение и расширение сосудов головного мозга. Сначала у нормального взрослого человека вырабатывался условный рефлекс на определенное слово. Например, на слово кошка. Затем давались другие слова в связи с ним и объективно фиксировались реакции, которые они вызывали.

Оказалось, что слова типа облако, карандаш, стекло и т. п. никаких реакций не вызывали. Точно так же, как и созвучные кошке слова вроде крошка, окрошка, окошко.

Но как только назывались слова котенок, мышь, собака, животное, тотчас же фиксировалась реакция на них. И, что самое замечательное, - смысловые связи внутри нашего "черного ящика" оказывались порой отличными от тех, которые по логике относятся к той или иной категории (например, слово арфа не причислялось никем из испытуемых к струнным инструментам!).

Какие же механизмы действуют в нашем мозгу, когда мы подбираем слова для выражения той или иной мысли? Да и слова ли мы подбираем? Как считает ведущий советский специалист в области психолингвистики А. А. Леонтьев, слово в нашей памяти записано в форме поиска этого слова. Оперируя соответствующими признаками, мы тем самым уже "считываем запись" в лексиконе. И едва ли имеет смысл искать где-то в нервных клетках энграмму звуковой формы слова, какой-либо "отпечаток" с привешенным к нему "ярлычком". Ибо слово есть его поиск!

Ту же мысль зарубежные коллеги Леонтьева М. Анисфельд и М. Кнаппу выражают так: "Слова не хранятся в памяти как слова, но как комплексы признаков. Когда слова используются, они не репродуцируются памятью, а скорее реконструируются из составляющих эти слова признаков". Признаки же эти включают смысловые, грамматические, звуковые - фонологические и у грамотных вдобавок орфографические моменты.

Однако, если это действительно так, то слово оказывается уже не вещью, не ярлыком, а процессом; или, как отмечает Леонтьев, "если брать его более широко, как психологический эквивалент "словарного значения" - и вещь, и процесс, но никак уже не только вещь". А это означает, что мы должны коренным образом пересматривать сложившиеся представления о языке и знаковых системах.