Эту историю я рассказываю не в первый раз: мне она доставляет удовольствие.
Мало сказать "удовольствие". Именно потому, что она случилась в 1927 году, я в 70-х годах являюсь писателем, пишущим о языке. Как так?
В конце 20-х годов мы с приятелем вздумали написать авантюрный роман. Чтобы заинтересовать читателей, мы придумали ввести в него "зашифрованное письмо". Ввести так, чтобы оно было и зашифровано и расшифровано "у всех на глазах": уж чего увлекательнее!
Письмо было написано: враги СССР, пробравшиеся из-за границы, извещали в нем друг друга, что надлежит уничтожить в пух и в прах три важнейшие отрасли хозяйства СССР: уголь, транспорт и нефть. Это-то письмо и надо было зашифровать.
Я шифровать не умел, но мой друг делал это великолепно. Он предложил С метод, при котором текст зашифровывается при помощи шахматной доски и заранее выбранной всем хорошо известной книги. Всюду легко добываемой.
Допустим, вы выбрали бы Ломоносова, "Га и глаголь", и зашифровали свою записку по нему. Где нашел бы расшифровщик собрание сочинений Ломоносова?
А стихи Пушкина всегда легко достать. Мы выбрали средней известности стихотворение: балладу "Русалка". Не пьесу, а балладу, имейте в виду...
Мой друг, мастер шифрования, взял у меня старенький, еще дореволюционный томик Пушкина и отправился домой с тем, чтобы к утру по телефону продиктовать результат.
Но позвонил он мне еще тем же вечером. "Да, видишь, Лева, какая чепуха... Не шифруется по этим стихам... Ну, слово "нефть" не шифруется: в "Русалке" нет буквы "эф"... Как быть?
- Подумаешь, проблема! - легкомысленно ответил я. - Да возьми любое другое стихотворение, "Песнь о вещем Олеге", и валяй...
Мы повесили трубки.
Но назавтра он позвонил мне ни свет ни заря:
- Лева, знаешь, в "Песне о вещем..." тоже нет "эф"...
- Ни одного? - удивился я.
- Ни единственного! - не без злорадства ответил он. - Что предлагаешь делать?
- Ну я не знаю... У тебя какие-нибудь поэты есть? Лермонтов? Крылов? Ну возьми "Когда волнуется...". Или "Ворона и лисица"... Нам-то не все ли равно?
В трубке щелкнуло, но ненадолго. Через час я уже знал; ни в "Желтеющей ниве", ни в "Вороне взгромоздясь" букву Ф найти не удавалось...
Вчера можно было еще допустить, что Пушкин страдал странной болезнью - "эф-фобией". Сегодня обнаружилось, что и прочие поэты первой половины XIX века были заражены ею...
Не представляя себе, чем это можно объяснить, я все же сказал:
- Знаешь, возьмем вещь покрупнее... Ну хоть "Полтаву", что ли? Там-то уж наверняка тысяч тридцать-сорок букв есть. При таком множестве весь алфавит должен обнаружиться...
Мой покладистый шифровальщик согласился. Но через три дня он же позвонил мне уже на грани отчаяния: в большой поэме, занимавшей в моем однотомнике пятнадцать страниц в два столбца, страниц большого формата, ни одной буквы Ф он не нашел.
Признаюсь, говоря словами классиков: "Пришибло старика!", хотя мне и было тогда всего 27 лет.
Вполне доверяя своему соавтору, я все же решил проверить его и впервые в жизни проделал то, что потом повторял многократно: с карандашом в руках строку за строкой прочитал всю "Полтаву" и... И никак не мог найти Ф среди тысячи, двух тысяч ее собратьев...
Это было тем удивительнее, что ближайших соседок Ф по месту в алфави" те - У, X, Ц, Ч - не таких уж "поминутных, повсесловных букв" - находилось сколько угодно.
Первые 50 строк поэмы. В них: X - 6 штук, Ц - 4, Ч - 4.
А уж букв У так и вообще 20 штук, по одной на каждые 2,25 строчки.
Правда, "у" - гласный звук, может быть, с ними иначе. Но и согласных... Если букв X в 50 строках 6, то в 1500 строках всей поэмы их можно ожидать (понятия "частотность букв в тексте" тогда не существовало, до его появления оставалось лет двадцать, если не больше), ну, штук 160-200... Около 120 Ц, столько же - Ч... Почему же Ф у нас получается ноль раз?
Не буду искусственно нагнетать возбуждение: это не детектив. Мой друг ошибся, хоть и на ничтожную величину. Он пропустил в тексте "Полтавы" три Ф. Пропустил их совершенно законно.
Возьмите "Полтаву" и смотрите. На 378-й строке песни I вам встретится словосочетание: "Слагают цыфр универсалов", то есть гетманские чиновники "шифруют послания". Вот это Ф мой друг пропустил непростительно: недоглядел. А два других Ф были совсем не Ф. 50-я строка песни III гласит: "Гремит анафема в соборах"; 20-я строчка от конца поэмы почти слово в слово повторяет ее: "...анафемой доныне, грозя, гремит о нем собор".
Но беда в том, что в дореволюционном издании слово "анафема" писалось не через Ф, а через Θ, и друг мой, ищучи Ф не на слух, а глазами, непроизвольно пропустил эти две "фиты".
Осуждать его за это было невозможно: я, подстегиваемый спортивным интересом, и то обнаружил эту единственную букву Ф среди 33 тысяч других букв при втором, третьем прочтении текста.
Обнаружил, но отнюдь не вскричал
"Эврика!". Одно Ф приходится на 33 тысячи букв? Это немногим проще, чем если бы его вовсе, не оказалось. Что это за "белая ворона", это Ф? Что за редкостнейший бриллиант? Что за буква-изгой, почему она подвергнута чуть ли не удалению из алфавитного строя?
Вы не додумались до решения?
Хорошо бы, если бы кто-либо из вас - ну хоть десять из ста читателей - взяли в руки том Пушкина, развернули его на "Борисе Годунове" и прошлись бы по нему с карандашиком в поисках буквы Ф.
Тогда бы обнаружилось вот что.
В народных и "простонародных" сценах трагедии - в "Корчме на литовской границе" или там, где боярин Пушкин, "окруженный народом", идет мимо Лобного места, - вы ни одного Ф не увидели бы.
Но, оторвавшись от этой "земли", вознесшись, скажем, в "Царские палаты", вы углядели бы, как царевич Федор чертит географическую карту и как порфира вот-вот готова упасть с плеч истерзанного страхом и совестью Бориса. Три Ф/
Перенеситесь в помещичий, ясновельможный сад Вишневецких, и над вами тотчас расплещется жемчужный Фонтан. На "Равнине близь Новгорода Северского" русские воины говорят по-русски - и ни одного "ф" нет в их репликах, а вот командиры-иностранцы роняют их одно за другим. Пять раз произносит звук "ф" француз Маржерет (один раз даже зря: фамилию "Басманов" он выговаривает с "ф" на конце). И немец Розен восклицает: "Hilf gott". И это совершенно законно: русский язык не знает звука "ф" одновременно и чисто русского, и выражаемого буквой Ф. Вот так: не знает!
Мы постоянно произносим "ф", но пишем на этом месте В: "всегда", "в слове". Мы должны были бы писать "фто-рой", "крофь", но звук "ф" во всех этих случаях выступает под маской буквы В.
Не надо думать, что он тут какой-то "фальшивый". Он ничуть не хуже любого "ф", выраженного этой буквой... Разница только в том, что по правилам нашего правописания, в котором сочетаются и фонетический, и морфологический, и исторический принципы, мы пишем В не только там, где слышим "в", но и там, где его должно ожидать по историческим и морфологическим причинам. "Федоров" - потому что "Федорову", "в саду" - так как "в зеленом саду" или "в осеннем саду"... Имя Пров мы пишем через В, а не через Ф, лишь потому, что оно произошло от латинского слова probus - чистый, а из латинского В русское Ф получиться не может.
Вот почему буква Ф стоит у нас почти исключительно там, где налицо нерусского происхождения (хотя, возможно, и давным-давно обрусевшее) слово.
Фагот - из итальянского fagotto - связка.
Фагоцит - греческое - пожирающий клетки.
Фаза - из греческого "фазис" - появление.
Фазан - греческое - птица с реки Фазис (теперь - р. Рион).
Я не рыскал по словарям. Я взял слова почти подряд в любопытнейшем "Зеркальном словаре русского языка" Г. Бильфельдта.
Вот слова с Ф внутри придется выбирать уже подряд, но среди слов, начинающихся на другую букву:
Кафедра - греческое - седалище.
Кафель - немецкое - изразец.
Кафтан - персидское - род халата.
Кафе - французское - ресторанчик...
Словом, чисто русских слов с Ф в начале, середине или конце практически почти нет, не считая международного хождения междометий: "фу", "уф", "фи" и тому подобных.
Теперь прояснилось, почему стихотворения наших поэтов-классиков так бедны буквой Ф, особенно в начале прошлого века? В те дни наша великая поэзия только рождалась; ее мастера гордились чисто русским, народным словом своим и по мере сил избегали засорять его лексикой салонной, светской "франтовской"... "Но панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском нет..." - писал Пушкин в "Евгении Онегине". До слов же научных дело еще не дошло...
Помню, меня не на шутку поразило, когда мне открылось, что найденное нами "отсутствие" Ф, в стихах Пушкина, Лермонтова и других тогдашних поэтов было не случайностью, а закономерностью. Каюсь, я сообразил это не сразу, хотя и был уже второкурсником филологического вуза. Навсегда запомнив, как удивила, как обрадовала меня подсмотренная случайно в языке законообразность, я и принял решение когда-нибудь в будущем начать писать книги по "Занимательному языкознанию". Та, которую вы держите в руках, уже шестая в их ряду. По-видимому, впечатление оказалось "долгоиграющим"... А ведь возникло оно от случайного наблюдения над единственной буквой.