В. К. Тредиаковский

ЯЗЫК КАК СРЕДСТВО ОБЩЕНИЯ

Суть в некоих умы примрачностей таких,
Что зрится быть всегда за тучею мысль их:
Луч разума сквозь ту не может в век проникнуть.
То прежде, неж писать, вам мыслить долг навыкнуть,
Коль будет наша мысль светла, или темна;
Изобразится толь и в чистости она:
Что поймешь, ясно то сказать, уже удобно,
И сами все слова бегут на то способно.

1752. Наука о стихотворении и поэзии. Соч., т. I, стр. 35-36.*

*(В. К. Тредиаковский. Сочинения, изд. А. Смирдина. СПб. 1849. Все ссылки по этому изданию.)

РЕШАЮЩЕЕ ЗНАЧЕНИЕ ЖИВОЙ РЕЧИ И РОЛЬ ТРАДИЦИЙ В РАЗВИТИИ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

I

Мне употреблению да будет всегда повиновение, сие ж как в мертвых языках, в которых я лучшего века в писателях нахожусь, так и в живых, где я всегда природу их наблюдаю и делаю, что те больше от всех похваляются, которые лучше прочих оную в них знают, и силу ее разумеют.

II

Власть моя над всеми языками есть превеликая, и, так оказать, не имеющая пределов; ибо я токмо могу говорить, как, хочу, токмо сходно с природою языка; я в том имею неоспоримое право; я токмо и правило, по которому должно поступать в языке. Чего ради, меня надлежит предпочитать всеконечно всем употреблением: ибо не от правил я употребление, но от меня правила в живучих языках. Инако, тщетные б были правила, для того чтоб они то преднаписывали, чего или ни у кого нет на слове, или мне в видимую противность.

IV

Однако, не столько я всеобщим, и с собою согласным, чтоб во мне самых малых, и почитай нечувствительных языку, не было разностей. В таком случае, то я правым почитаю, что с разумом согласно, и им одобрено быть может: ибо я не нечто безрассудное, но разумное. Инако, как бы ни врали незнающий меня, всегда б на меня ссылаться могли с обидою и в предосуждение мне.

VI

И понеже мужицкий и гражданский язьж некоторые также мною одним употреблением неправо называют; то я объявляю, что то токмо употребление, которое у большия и искуснейшие части людей, есть точно мною рожденное; а подлое, которое не токмо меня, но и имени моего не разумеет, есть не употребление, но заблуждение, которому родный отец есть незнание.

1748. Разговор о правописании. Соч., т. III, стр. 217 - 221.

О ЛЮБВИ К РОДНОМУ ЯЗЫКУ

Навыкновение разным языкам, и особливо так называемым ученым, и тем, кои где в большем ныне употреблении, коль есть нужно и полезно, ведают ведающий и умеющий говорить языками, однако, не желал бы я отнюдь, чтоб кто охотнее тщался о приобретении себя совершеннейшего искусства в чужих языках, нежели в своем природном, и еще с природном, и еще с презрением его. Стыд, срам, и бесчестие Римлянину не уметь по Латински, как то восклицает Римский Сатирик Ювепал! А равным образом сие каждый народ к себе приложить может, применяя Юве-налов Рим на свое Отечество.

Слово о премудрости, благоразумии и добродетели. Соч., т. 1, стр. 500.

От разности языков, которых различные народы, каждой между своими, на употребление согласились, сие происходит весьма не неполезное, как мне кажется, вопрошение, то есть, к какому больше каждой народ должен прилежать языку? К общему ли некоторому, ежели он есть? Или о собственном и природном наивящее радение потребно ему иметь, иконой всемерно предпочитать всем другим чужестранным языкам?<...>

Чтоб с самого начала мнение мое объявить, определяю, что о природном своем языке, больше нежели о всех прочих, каждому надлежит попечение иметь; но чего ради я так определяю причины, которыя у меня наиважнейшими почитаются, здесь рассмотреть охотно потщусь. Из оных самая первая есть: наичастейшее употребление, и почитай ежечасное. Ибо куда бы кто, в самом порядочном городе, ни пошел, везде он природной свой язык услышать имеет. Ежели в большой колокол благовестят ему в церьковь; в церькве природным его языком как молитвы проливаются, так божие проповедуется слово. Буде, или для должности, или для любопытства, впустится верьховного самодержца в палаты; в палате все (выключая иностранных, где их обыкновенно много бывает, или с чужестранными разговаривающих) природным языком и взаимно себе поздравляют, идоброжелание свое объявляют, и друг друга приветствуют, и прочее разговаривают как искренно, так и лицемерно, а сей он язык услышав, и сам для чести не захочет другим говорить. Пускай предстанет в Сенате пред сенаторами: в Сенате также природным языком, и о нужде своей представит, и что они определят, тем же языком написано будет. Пускай войдет в судейскую пред судью; пред судьею равным образом, как дело свое оправданием, или уликою очистит, ежели оно справедливое, так и обвинен будет за оное, буде оно несправедливое, природным языком. Угодно ль ему будет выдти на площадь? На площади природным языком и сам говорить имеет, и от других тех же разговоры поймет. Пускай придет смотреть в праздник комедию; и на театре природным языком баснь преставляется. Пускай придет к купцу; с купцом природным же языком за товар его в цене торговаться будет. Что больше? Величавному солдату потакать станет, природным языком; работника наймет, природным языком; приятелей поздравит, природным языком; на слуг закричит, природным языком; детям наставление преподаст, природным языком; другую самого себя половину или ласково примолвит, или гневно с нею говорить станет, природным языком.

И так, всем одного и того ж общества должно необходимо и богу обеты полагать, и государю в верности присягать, и сенаторов покорно просить, и судей умилостивлять, и на площади разговаривать, и комедию слушать, и у купца покупать, и солдатам уступать, и работных людей нанимать, и приятелей поздравлять, и на слуг кричать, и детей обучать, и жену приговаривать, и письма писать, и хвалить, и хулить, и советовать, и отводить, и обвинять, и оправлять, и чего не должно? Но все сие токмо что природным языком.

Приступаю к другому доказательству. Оное есть: способность и безопасность в сочинении. Которые чужими языками или говорят, или что-нибудь пишут, воистину ж те прилежно наблюдать долженствуют, чтоб всё, что говорят и пишут, было и прямо, и по свойству того языка, и по употребительнейшим и лучшим пословиям, и по прочему премногому, а каждое по нитке. Но здесь трудность; но здесь труд. Ибо человек, которой не родился в том обществе, которого он язык употребляет, едва может когда не погрешить: а ежели есть некоторые, как и есть подлинно, которые прямо употребление имеют в том языке; по сие самое коль не способно? С колики ми запинками? С коликим сомнением? Коль с великим трудом они изображают? То боятся, подлинно ль сие, или то изображение лучшего употребления? То сомневаются, ответствует ли глагол глаголу в наклонении и во времени? То заботливо рассматривают, которой слог сего, или того речения, так называемою силою, надобно возвысить, или ею не означить? То часто не знают, которой слог должно протянуть, или кратко выговорить по тому природному произношению? То по большей части наивожделеннейше ожидают самих слов, которыя им надлежит искать за Геркулесовыми столбами, и которыя упрямо не любят другая природы людей, и потому устремительнее воздушного вихря улетают с их языка. Всегда такие исполнены затруднений, остановки, боязни, а иногда и стыда. Но что следует, то еще наитруднейшее, а именно, едва кому-нибудь во всей его жизни, трех или четырех случится услышать говорящих чужим языком, которые бы порочного не имели выговора в произношении, в рассуждении того, какова тот язык требует по своему свойству, и которые бы не портили слогов и речений, чрез движение гортани, языка и уст, привыкшие с младенчества к их природному изглашению.

Напротив того, в природном языке все само собою течет, и как бы на конце языка, или пера слова рождаются. Нет заботливого попечения о правоте изображения, нет сомнения в рассуждении слов, нет остановки, нет боязни. Чисто ли частицы взаимно себе соответствуют, и надлежащее ли место в речи занимают, без труда и тот кто пишет, и тот кто говорит, усматривает. Но об ударении силою, ниже помышляет, кто употребляет природной язык, равно как и о прямом выговоре; все ему тотчас употребление и доказывает и утверждает, также и до всего доброхотною природою и привычкою, от самых младых лет, провождаем и веден бывает.

Что же и тот сам, кто природной язык употребляет, также выбирает краснейшие, учтивейшие и звончайшия слова; но сие самое делает ни с толикою заботою; с коликими тож бывает в чужих языках, а всегда с преизрядным успехом. Нет причины бояться природному писателю, или витию, так называемых Барбарисма * или Солецисма **; употребление, о котором уже я упомянул однажды, и еще теперь честно упоминаю, нечувствительно ему все пороки, которых должно опасаться, представляет, и как бы на ухо шепчет. Поистине, чтоб кратко сказать, и всю силу доказательства сего заключить, не в Афинах кого-нибудь рожденного и воспитанного, но Теофраста в Лесбе родившегося. Афинейская оная женщина обличила в погрешении Аттическия речи, назвавши его в смех иноземцом, которой впрочем думал о себе, что он совершенно то наречие знал, для весьма долгого пребывания в том Цекропиевом городе.

*(Неприродное, или нечистое какова языка слово.)

**(Природное и чистое какова языка слово, но не в той употребленное речи, и не в той силе.)

Третие доказание есть: Последняя причина или сила языков. Всем известно, что наружное слово, есть знак внутреннего понятия, которое всем людям, всем народам, еще и всякому человеку есть наиобщественнейшее; но наружные знаки, или наружное слово, инако потому что каждой народ на особливыя согласился изображения, для названия именем той, или другой вещи. Посему, наружные знаки, иные в сем народе особливые, и ему только знаемые; другие другого народа собственные, и от него токмо ведомые. Сие тож, что и каждый народ имеет особливо свой язык, и что столько разных языков во всем свете, сколько в нем обитает разных народов. Все сие толь есть праведно, коль что наиправеднейшее быть может, как и в моем положении. От сего ясно, что язык которой одного народа собственной, есть ему только весьма знаемой; всякой другой неведомой.

Но, ежели бы кто каким языком стал говорить, который бы совершенно был тому неведом, с кем бы он говорил; в таком случае, не тож ли бы самое он делал, как будто бы ничего всеконечно не говорил? Того ради, последняя причина, для которыя языки, состоит в том, ЧТОБ ЯЗЫК РАЗУМЕТЬ. Но тот без сомнения, разумеется, которой есть собственной одного народа, одного общества, одного города. Потому, в сем народе, в сем обществе, в сем городе надлежит употреблять его токмо всегда: сие должность, сие устав, сие самая последняя причина, или сила каждого языка, повелевает. Следовательно, к природному языку, к природному больше всех прочих, надлежит прилежание иметь, чтоб кому, по крайнему несчастию, неумеющему природного языка, и принужденному показывать перстом в рот для изъявления своего голода, насмешники никчему годные зуба, с превеликою его болезнию, не вырвали.

Примеры, наконец, прежде бывших народов, и которые ныне оным следуют, четвертый и последний моего мнения важный пункт. Понеже нет ничего в смертной сей жизни, которое бы могло быть толь изрядное, толь честное, толь похвальное, толь необходимое каждому Гражданину <...> как чтоб Отечество свое любить, к нему во всю свою жизнь усердие иметь, пользу его наблюдать, всякое зло и отвращать и отгонять, от неприятелей оборонять, еще и кровь свою за спасение его проливать, кратко, что бы ни было, которое бы или к превеликому, или к небольшому, или к посредственному прибытку Отечества служить могло, того отнюдь не отпускать, но самым действом производить, хотя и в всеконечным потерянием своея жизни; того ради, наиблагорассуднейше жившие прежде народы делали, которые все ничего святяе сограждан своих пользы не почитая, сочинения свои, или наставлению, или повествованию, или увеселению служащие, природным языком и написали и предали, и потомкам своим оставили.

Слово о витийстве.²Соч., т. 111, стр. 570 - 578

ВОПРОСЫ ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА

О ПРОИСХОЖДЕНИИ РУССКОГО ЯЗЫКА

<...>в начале сего рассуждения от нас предложено знаменитого Целлария утверждение, «что Славяне из России, и от Циммерийского Босфора вышедши, сели частию между Дравою и Савою реками, а частию зашли в Польшу и в Богемию, да и положили начало трем Государствам, а именно, Славенскому, Польскому и Чешскому». Следовательно, всей Славонии и Славенскому языку, корень есть Россия, и язык Славенороссийский. Сие Целлариево место, поистине достойнее и праведнее изобразить тиснением или резьбою на златых досках, для всеобщего всем прочитания.

Рассуждение о первоначалии россов.³Соч., т. III, стр. 443.

ВОПРОСЫ ГРАММАТИКИ

ПОРЯДОК СЛОВ В ПРЕДЛОЖЕНИИ РУССКОГО ЯЗЫКА

<...>Афиняне и Римляне, писавшие все остро, живо и прилично, помещали свои слова так, как хотели (а сие свойство и господствует свободно в нашем языке)...⁴

Из предисловия к «Тилемахиде». Соч., т. II, стр. LXIV.

ПРАВОПИСАНИЕ И ПРОИЗНОШЕНИЕ

Не противлюсь и в сем, что этимология, или произведение слов, есть нечто не малое для ученых людей. Итак, кто из ученых знает что то или другое слово, есть греческое, или другого какова языка; тот ведает и орфографию его, то есть, из каких оно состоит букв, и потому, знает и знаменование его: буде ж не знает; то станет доискиваться.

Пускай же ученые люди произведения слов доискиваются. Но орфография не для одних токмо ученых, да и для всех без изъятия, которые вся сила в том состоит, чтоб знать, которую букву в котором складе, и где в нем, а склад, в котором месте всего слова поставить.

Пустая, г. м., мудрость, поистинне пустая, а действительная трудность, ежели в которой Азбуке больше букв, нежели сколько надобно. Начто без пользы мучиться, и терять время, для того токмо, чтоб знать, где должно писать и где (ф)? Не все у нас учились греческому, или латинскому, или какому другому языку, без знания которых невозможно знать различия в сих буквах; а однако орфографию нашу, не токмо ученым людям, но и всем тем, которые у нас писать умеют, всеконечно знать должно: ибо как бы они писали, ежели бы не знали который склад, и которое место склада, которые буквы требует, для написания целого слова? Но такое знание, еще несравненно легчайшее будет, когда, каждая буква свой токмо звон, или его способ, означать имеет: сие вам само собою вразумительно. Буде ж один и тот же звон, или его способ, означается двумя или тремя знаками; то как не быть сомнению, и следовательно затруднению в писателе, а особливо в неприкоснувшемся к таким наукам, которые рассуждают о силе и свойстве букв, какую из оных употребить должно в склад? <...> Так писать надлежит, как звон требует: ибо должность писмен в том, чтобы им хранить голосы, и как заклад отдавать их читателям.

1748. Разговор о правописании. Соч., т. III, стр. 123 - 125.

<...> московский выговор все неударяемые (о) произносит как (а). Сие показывает, что московский выговор, есть всех других наших провинциальных громогласнее и выше. В сем выговоре сие следующее примечания достойно, что он из последнего края за первую пропорциональную к (у), произносит из первого края первую пропорциональную к (е). Таков есть московский выговор. Но всего народа, а сей есть низкий, и почитай могу сказать самый простый выговор, такое у нас свойство имеет, что едва не все, или по самой большой части (е), ударяемые произносит четвертою двугласною (ио). Например, везиот, вместо везет; кладиот, вместо кладет, виодро, вместо ведро, спасионый, вместо спасеный. Так что есть причина думать, что коренная природа нашего выговора требует во все те слова, в который мы ныне ставим (е) ударяемые непроизносимые как (ио), двугласныя (е) ударяемыя-ж например: благоволгьние, творение, введение, вместо благоволение, творение, введение.

Там же, стр. 252 - 253.

ОБУЧЕНИЕ ЮНОШЕСТВА ГРАММАТИКЕ И РИТОРИКЕ

Все сии, и прочия следующий Учения, когда словами из себя изъясняют, без Грамматики говорят немои и неправо; и потом без Реторики вещают скудно, непристойно, и несладко. Чего ради, самая первая отроку наука, дабы ему после способну быть к понятию высочайших мудрости наук и знаний, есть Грамматика; а по ней столько ж, буде не больше нужная, Реторика.

Слово о премудрости, благоразумии и добродетели. Соч., т. I, стр. 500.

ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

БОРЬБА ЗА УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ И ЧИСТОТУ РОДНОГО ЯЗЫКА

Излишнее в словах не вкусно есть и гадко: 
Ум отвергает все, уж сытый, что не кратко. 
Кто меры не познал, не знает тот писать!

Наука о стихотворении и поэзии. Соч., т. I, стр. 30.

Не помышляете ль вы, что наш язык не в состоянии быть украшаем? <...> Посмотрите, от Петра Великаго лет, на многий прошедший годы; то размысливши увидите ясно, что совершеннейший стал в Петровы лета язык, нежели в бывшия прежде. А от Петровых лет толь отчасу приятнейшим во многих писателях становится оный, что нимало не сомневаюсь, чтоб, достаславныя Анны в лета, к совершенно не пришел своей высоте и красоте<...>

Утвердят оный нам и собственное о нем рассуждение, и восприятое употребление от всех разумных: не может общее, красное, и пишемое обыкновение не на разуме быть основано, хотя коль ни твердится употребление, без точныя идеи об употреблении<...> Из основательныя Грамматики и красныя Реторики не трудно произойти восхищающему сердце и разум слову пиитическому, разве только одно сложение стихов неправильностию своею утрудить вас может; но и то, господи, преодолеть возможно, и привесть в порядок: способов не нет; некоторый ж и я имею. Вся трудность состоит в Лексиконе.

Не противлюсь вам, великое и трудное дело есть Лексикон, и Лексикон такой, какому быть ему надлежит, а именно, полному и совершенному. Однако, не сие есть свойство Лексикона, как повествуется об истинном, или и ложном лучше Фениксе, что б единожды в пять сот лет был созерцаем: тысящи есть издавна разных Лексиконов, и на многих языках. Сие самое доказывает непреоборимо, что и Лексикон не выше сил человеческих; а сего здесь и довольно. Излишно б упомянул я о Переводе: некоторый и из вас самих, и не без похвалы, пускают и пустили в свет свои переводы. Того ради, хотя и труден перевод, но бывает, и производится: хотя он и скучен? но к окончанию своему приходит. Труд, господа, труд прилежный все препобеждает.

Речь «О чистоте российского языка». Соч., т. I, стр. 265 - 267.

...коль ни полезно есть Российскому народу возможное дополнение языка, чистота, красота и желаемое потом его совершенство; но мне толь трудно быть кажется, что не нестрашит, уповаю, и вас, господа, трудностию и тягостию своею. Не об одном здесь чистом переводе степенных старых и новых авторов дело идет; что и одно, и само собою, колико проливает пота, известно есть тем, которые прежде вас трудились в том, и вам самим, кои упражняетесь ныне; но и о Грамматике доброй и исправной, согласной во всем мудрых употреблению, и основанной на том, в которой коль много потребности, толь немалая ж и трудность; но и о лексиконе полном и довольном, кой в вас еще больше силы потребует, нежели в баснословном Сизифе превеликий оный камень, который он на высокую гору один токмо хотя вскатить, с самого почитай верьха на низ его не хотя опускает; но и о Реторике и Стихотворной науке, а сие все безмерно утрудить вас может.

Там же, стр. 259 - 260.

<...>в чистом выговоре коликая есть важность, знают все кои часто в превеликий стыд приходят за странный свой выговор, так как и в Афинах Теофраст закраснелся пред жонкою назвавшею его за не аттический выговор иноземцем, того ради, надлежит его привесть под некоторые общия, легкия, немногочисленные правила.

Разговор о правописании. Соч., т. III, стр. 285.

НЕИСЧЕРПАЕМЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ РУССКОГО ЯЗЫКА В ПОЭЗИИ

Вольность есть некоторое изменение слов, употреблением утвержденных<...>

Обыкновенно поступают Стихотворцы свободнее и смелее в избрании слогов и употребляют иногда в стих, для меры, такие слова, коих в прозе отнюдь стерпеть не можно. Имеют они сие право подтвержденное множеством веков: однако, должно и им быть в сем умеренным.

Вольности вообще такой быть надлежит, чтоб слово, употребленное по вольности, весьма распознать было можно, что оно прямое наше, и еще так, чтоб оно несколько и в употреблении находилось, а не нелепое какое, странное и дикое.

Способ к сложению стихов. Соч., т. I, стр. 165 - 166.

Что ж до нашего языка; то он столько ж благолепно воокри-ляется дактилем, сколько и сам еллинский и римский: и также преизящно употребляет пренесение речей с места на другое, не пригвождаясь к одному определенному, как и оный еллинский с латинским: природа ему даровала все изобилие и сладость языка того еллинского, а всю важность и сановность латинского.

На что ж нам претерпевать добровольно скудость и тесноту французскую, имеющим всякородное богатство и пространство славеноррссийское?

Из предисловия к «Тилемахиде». Соч., т. II, стр. LXIII.

ОБ ОБУЧЕНИИ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ

Но, может кто-нибудь подумать, что я толь чрез сильное радение о природном языке, совершенно опровергаю всякое приложение охоты и труда к чужим языкам, от которых толь великие плоды получаются. Не весьма я, поистине, толь грубого наставления, да будет принято не в самохвальство, чтоб я совершенно не I разумел, что чужестранные языки не токмо наинужнейший союз взаимного между народами сообщения, превеликое украшение юнош, увеселение мужей, честь престарелых людей, наилучшее средство к получению просвещенного познания<...> Толико я, по сему, не только за неполезное не признаваю учиться чужим языкам; но еще к тому наисильнейшим образом всех и возбуждаю: только притом первейшего и тщательнейшего старания о природном языке, нежели о всех других, как желаю, так оное и советую.

Слово о витийстве. Соч., т. III, стр. 582 - 583.

О ПЕРЕВОДАХ

Того ради, без всякого сомнения, уповаю, что и наш также, напоследок, сие самое собою наикрепчайше подтвердить имеет, I ежели сперва многие переводы с других языков и начнет и совершит, и сим образом пословия своего сочинения вычистит, а при всем том, многие и различныя вещи именами называя, богатое изобилие слов получит. И так да переводят, которые цветут из наших искусством языков, все что преизряднейшее, все что полезнейшее, все что достойнейшее в чужих языках, на наш Российский язык; да обогащают Россию выборнейшими книгами; да утоляют жажду во многих, которую они имеют к чтению, к получению наставления, к наслаждению разума и сердца, к приобретению не токмо большего в разуме просвещения, но, что вящшее I есть, и твердейшего исправления в добродетельном сердце...

Слово о витийстве. Соч., т. III, стр. 584 - 555.

На меня, прошу вас покорно, не извольте погневаться, (буде вы еще глубокословныя держитесь славенщизны), что я оную неславенским языком перевел, но почти самым простым русским словом, то есть каковым мы меж собой говорим. Сие я учинил следующих ради причин. Первая: язык славенской, у нас есть язык церковной; а сия книга мирская. Другая: язык славенской в нынешнем веке у нас очень темен, и многия его наши читая не разумеют; а сия книга есть СЛАДКИЯ ЛЮБВИ, того ради всем должна быть вразумительна. Третия: которая вам покажется может быть самая легкая, но которая у меня идет за самую важную, то есть, что язык славенской ныне жесток моим ушам слышится, хотя прежде сего не только я им писывал, но и разговаривал со всеми; но зато у всех я прошу прощения при которых я с глупословием моим славенским особым речеточцем хотел себя показывать.

Ежели вам, доброжелательный читатель, покажется, что я еще здесь в свойство нашего природного языка не уметил, то хотя могу только похвалиться, что все мое хотение имел, дабы то учинить; а коли же не учинил, то бессилие меня к тому не допустило, и сего, видится мне, довольно есть к моему оправданию.

Езда в остров Любви. Предисловие. Соч., т. III, стр. 649 - 650

Комментарии

В. К. ТРЕДИАКОВСКИЙ

^1.(В «Разговоре о правописании» Тредиаковский высказывает безоговорочное требование: писать так, «как звон требует», делая произношение абсолютным критерием правописания.

Стихотворение Горация дается только в переводе Тредиаковского, опуская латинский текст.)

^2.(«Слово о витийстве» представляет собой выступление Тредиаковского в защиту родного языка. Полный текст заглавия: «Слово о богатом, различном, искусном и несхотственном витийстве. Говорено почтеннейшим, благороднейшим, ученейшим профессорам в Императорской Академии Наук Санкт-петербургской чрез Василия Тредиаковского профессора публичного ординатного элоквенции Российския и Латинския Л. Г. 1745, августа 12 дня. Переведено чрез него ж с Латинского его сочинения».

Уже из этого видно, какую борьбу за родной язык приходилось вести в то время писателям и ученым: даже «Слово о русском красноречии» приходилось сначала писать на латинском языке.)

^3.(С современной точки зрения рассуждения Тредиаковского, как и приводимое им утверждение немецкого ученого-филолога, историка и педагога Христофора Целлария об истории языков не. научны. Приводятся они как еще одно подтверждение борьбы Тредиаковского в деле отстаивания в науке русских национальных начал.)

^4.(На самом деле такого свободного расположения слов в русском предложении нет. Решительное применение этого замечания Тредиаковского в его стихах ослабило их художественную и языковую выразительность.)